Иду на свет - Мария Анатольевна Акулова

Вечер пролетел одним мигом за разговорами, вкусной едой, немного танцами. Преимущественно — Санты и Данечки. Старший, как и в Барсе, танцевать не захотел.

Правда и смотрел в этот вечер не так. Сыто будто. Спокойно. Непроизвольно напоминая о том, как хорошо им было вдвоем в Барсе.

А ещё, что по приезду Санта тут же получила логичное предложение: «переезжай ко мне».

Оно не было неожиданным. Оно даже не меняло ничего толком. Понятно, что она переедет. Не сейчас — тогда через два месяца, когда женятся. Но у неё всё равно сердечко затрепетало. Горло сжалось. Стало страшно немного… Но она смело ответила: «да». Потому что трусихи больше нет и в помине. Она перестала бояться потенциальных ужасов, которые никогда с ней не случатся.

После того, как Данечка с Алей были усажены в такси, мамины подруги и бабушка разъехались, посуда погружена в посудомойку, а остатки еды, которые не удалось впихнуть гостившим, спрятаны в холодильнике, Санта собиралась тоже попрощаться, уехать вместе с Данилой.

Не почему-то, а как-то просто…

Но мама попросила:

— Одолжишь мне эту крошку ненадолго? — у Данилы.

Удивив и Санту, и его…

Чернов с улыбкой согласился, конечно… А Санта одновременно обрадовалась и загрустила. А ещё задумалась. Ведь степень её привыкания к тому, что они с Данилой — неизменное целое — незаметно достигла пугающих величин. Они везде вместе — это уже аксиома.

Провожала Данилу, долго обнимая и подставляя губы поцелуям так, будто не на ночь, а минимум на неделю расстаются.

Возвращалась в дом в припрыжку, потому что напоследок он между делом окрылил.

— Надо было сегодня жениться… — Бросил замечание, ухмыльнулся в ответ на взгляд с сомнением…

— Дата хорошая…

Напомнил то, о чем Санта как-то вдруг забыла то, что было чертовски важно все годы молчаливой безответной любви.

А дата ведь правда хорошая. И мама была бы рада не меньше, чем встрече с Данечкой.

Но это уже неважно.

Пятнадцатого апреля или шестнадцатого июля — какая разница? Счастье ведь неотвратимо…

А сейчас — по-особенному ощутимо. Волнами разливается по телу вместе с движениями маминых рук — от макушки вниз. С тем, как всё плотнее укутывает аура её неповторимого уютного тепла… Санта ныряет в ощущения, чувствуя, что ещё немного — и уснет.

— Просыпайся, Сантуш…

А потом вздрагивает, потому что мама прижимается к её щеке губами, по попе хлопает — легко-легко…

— Завтракать давай… Я тесто на блинчики сделала…

Лена встает с кровати под тихие дочкины хныки и собственный тяжелый вздох. Обе знают: она тоже с радостью бы до обеда лежала. Но зачем-то спешит на кухню.

Отходит к двери, оттуда смотрит с улыбкой, как Санта начинает шевелиться. Потягивается. Садится. Головой крутит. Глаза трет…

— В душ и спущусь…

Обещает, улыбается снова.

А стоит Лене скрыться за дверью — действительно плетется в ванную, хоть и есть желание немного смухлевать. Завалиться под одеяло и дать себе ещё пять минуточек.

Но мамино доверие предавать нельзя, поэтому…

На блюде — кружевные, пахнущие кокосовым маслом блинчики с хрустящими бортами. За окном — яркое солнце и сочная зелень.

Санта сидит за столом, складывая уже третий блин треугольником, чтобы потом решать — сметана, варенье или есть так…

Рядом с ней лежит телефон. Он же вспыхивает.

Это Данила.

Она спросила, как у него дела. И вот ответ:

«Вернулся из спортзала. Тебя во сколько забрать?»

Пальцы тянутся к экрану. Хочется написать: «Можно прямо сейчас». Но она сдерживается. Поворачивает голову, скользит взглядом по профилю мамы, которая перетирает бокалы…

Та улавливает внимание дочки моментально, тоже смотрит. Тоже с улыбкой…

— Сбежать уже хочешь? — мысли читает, кажется…

Фыркает в ответ на реакцию Санты — она краснеет.

Наверное, плохо быть настолько очевидно влюбленной. Они ведь с Данилой давно уже вместе. Но Барселона будто новый виток отношениям дала. Вместо того, чтобы надоесть друг другу, они вышли на новый уровень постоянного голода.

— Сбежишь, малыш… Сбежишь… — И если первое предложение Лена произносит всё так же — с улыбкой. На втором взгляд чуть стекленеет…

Телефон Санты снова жужжит, и там снова Даня, наверное, но она вдруг чувствует тревогу. Продолжает на маму смотреть. Всмотреться пытается…

Следит, как она выпрямляется сильнее, снова надевает маску улыбки, ставит бокал сначала, потом подмигивает даже. Подходит к обеденному столу, садится рядом…

— Я волновать тебя не хочу, Сантуш…

Вытягивает руку вверх ладонью, и Санта тут же накрывает своей — без просьбы.

Надкушенный блин опускается на тарелку. У неё почему-то ускоряется сердце.

— Что-то случилось? — Санта спрашивает, взгляд Лены опускается.

Тишина, которая длится несколько секунд, кажется Санте вечной. Телефон опять жужжит, а она вдруг чувствует жгучий стыд.

Так глубоко ушла в себя, в Данилу, в ту реальность, что…

— Я плановый осмотр проходила. Мне результаты анализов пришли, малыш. Не очень хорошие.

Маму проворонила.

«Высока вероятность, что всё же рак».

Лена произнесла эти слова с улыбкой. Они же звенели в оглохших вдруг ушах Санты. Весь день звенели. И ночью не умолкнут.

Когда-то подобным образом её по голове огрело новостью о папиной смерти. Тоже внезапно. Она тоже была слишком счастлива. Тоже думала совершенно не о том.

Наверное, так жизнь осаждает её каждый раз, когда чрезмерно радуется.

Но для Лены происходящее — уже не новость. Для неё это уже реальность, которую она от дочери скрывала, а для себя приняла.

И за собственную слепоту Санте было невыносимо стыдно. Ведь пока она ездила по Барселонам, пока каталась на волнах своего слишком часто сменяемого настроения, пока бесилась с жиру, мама наедине с собой же переживала страшное — время сомнений.

Не хотела волновать дочку. Может и дальше не волновала бы, но существуют вещи, которые не скроешь.