Солнце мира богов. Том первый (СИ) - Анна Цой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его тяжело и быстро вздымающаяся грудь на секунду застыла, руки потянулись было ко мне, но я предвидела его сопротивление — ремень, пуговицы, бельё. Я облизнула губы. Язык скользнул по твёрдой разгоряченной головке под его судорожный вздох. Я ментально усмехнулась, помогая себе рукой.
Верх-вниз. Встречая на пути мелкие венки, неровности и движущуюся плоть. Дыхание переросло в стоны, стоило мне углубить проникновение.
У него был ясный солоновато-мускатный вкус, сравнить который с чем-любо было невозможно. И это будоражило. Выводило из себя. Манило, околдовывало и заставляло продолжать до невозможности дышать, до его тщательно сдерживаемого хрипа и до собственных сжимающихся у основания члена пальцев.
Быстрые движения где-то внутри горла. Колени устали, бёдра слиплись от влаги на них. Я ощутила особую твердость, вернула всё к началу и продолжила плотно сжатыми губами и языком.
Он вздрогнул, схватил меня за волосы, растрепав всё, что было из их сооружено, сделал несколько наглых сильных движений и остановился.
Это было обжигающе порочно. Настолько отчетливо чувствовать вязко-сладковатый вкус на языке, все ещё желать грубости от него совсем не там и дьявольски довольно осознавать его удовлетворение во рту.
— Прибыли! — отрапортовал кучер.
Я облизала губы, проглотила и усмехнулась.
— Говорю же, — я поднялась, держась за его колено, — десять минут. По-другому всё было бы дольше. А так у меня даже ничего не устало, — я хмыкнула, — только щёки.
Конец звездочки:
Его молчание стало для меня признаком того, что спускаться на затёкших ногах мне придётся самой и первой. Однако, я ошиблась — Виктор очнулся, поправил всё, что было нужно, и подхватил меня, только открывшую дверцу.
— Возьми из нагрудного кармана платок, — произнёс он, а после добавил под моим взглядом непонимания, — помада.
Я хмыкнула и сделала всё, как он сказал, не удержавшись от привычного клоунского:
— А знаешь, где сейчас больше помады, чем на моих губах?
Глава 15
Взрывательная, задумчивая и властеотбирательная
Ночь в Солнечной Роще была волшебной. Чарующей, тихой и ужасающе тянущейся. Мерная такая, настолько же бесшумная, как дыхание Викторчика под моим боком. Он, вообще, казалось помер! Ни единого вздоха от него не доносилось. Я даже пару раз подползала под его бок, чтобы быть уверенной в его не трупячности, но мужчина каждый раз отодвигал меня, чтобы, как он сказал: «Дышалось свободнее». Жарко ему, видите ли. Дабл хамло.
И всё было бы прекрасно, если бы сегодня мы с малюткой хотели бы отсыпаться. Так нет же! Меня манило такое близкое и такое недоступное подземелье, а Виктор-вредный-писюн припёрся спать пьяной амфибией в мою спальню в женской половине. Откусить ему худосочный бочок хотелось сильнее с каждой секундой.
— Я замёрзла, — скрестила руки на груди.
И неважно, что сейчас лето — главное, что моя высунутая из-под одеялка нога мёрзнет. Вон, большой палец на ноге синеть начал! А. Это краска.
— Пять минут, и придёт слуга, чтобы зажечь камин, — как обычно не стал приспрашиваться или спорить лорд.
Отлично. Хоть за огоньком понаблюдать можно. Что мне делать ещё шесть часов, Цикл тебя покарай? Я уже перемыла кости всем, кого сегодня видела. А ещё тем, кто просто под мысль попал, и тем, кто мимо пробегал. Эх. Почему так тяжело?
Щелка из-под двери удлинилась, слившись с той, которая появилась при открытии. Я приготовилась к развлечению. Солнечная Роща была ими полна: хочешь — у окна сиди, хочешь — почитай, хочешь — повесься от скуки, хочешь — думай. Но про последнее осторожнее — вдруг главе рода не понравится. Ха. И тогда точно предпоследний вариант, только без «от скуки».
Тихие крадущиеся шаги по скрипящему полу — это нечто. Однако, Эрик справился. Даже запнулся о мои туфельки у кровати всего раз. А мог бы на папульку ещё упасть. Тот как раз по-лордовски лёг ближе ко входу. Последним пунктом замечательной деятельности младшего сыночка стал наклон к якобы «моему» ушку и шёпот в него:
— Помнишь, я обещал, что теперь буду защищать тебя, мамочка? Так вот — сейчас придёт служанка, и камин…
Открывший глаза ещё при первом скрипе пола Виктор, тяжело вздохнул. Я едва сдержала смех. Но у меня было осознанное желание спасти от казни всех, кто добр ко мне, а потому я проползла под одеялом ближе к Викторчику, забралась на того, и открыла было рот, как Эрик заорал.
— А-а-а! Элла! Тебя всё-таки сожрала та сороконожка! А-а-а! — почти шибанул меня по голове он.
Мужчина подо мной остановил удар, нервно откинул его руку подальше от меня и сел. В комнате резко зажегся огонь. Опешивший Эрик от вида уже повисшей на шее его отца меня опешил сильнее пятикратно.
— Посещение тобой этой комнаты впредь запрещено, — на последней волне спокойствия произнёс муж, — прочь.
— Что с камином? — остановила его поползновения к двери я.
После чего решила успокоить беснующегося внутри, но не снаружи Виктора и прижалась свой лоб к его щеке сильнее. Тёплый такой, твёрдый правда, но ничего. Вот постареет ещё на пару лет, и станет обрюзглым и мягоньким, как хлебушек. Так. Элла. Какая ещё пара лет? Ты чего удумала, вертихвостка несчастная?
— Я…я точно не знаю, н-но лучше его не зажигать, — ускорился сыночек.
Через секунду его уже здесь не было.
— Может, тебе усики отрастить? — решила поднять градус настроения я, — будешь щекотать мне…
— Во мне как минимум четверть эльфийской крови, мечтательная, — думал он явно о другом сейчас.
Я сделала вид, будто скисла.
— Даже козлиной бородки не будет? — под его умилительным снисхождением.
— Даже её, — подтвердили для меня.
Везёт ему в какой-то мере — лорды обычно бреются часто, чтобы не прослыть невежами. А вот женщины, и я в том числе… для нас это в какой-то мере мода. Чулки, поговаривают, созданы были для того, чтобы моду для мужчин «без вкуса» скрывать.
— Знаешь, а я даже рада, — смотря ему в глаза, — ничего не колется и…
Стук в дверь. Виктор молча смотрел на меня. Я всё поняла.
— Войдите, — спокойный тон от меня, — сегодня холодная ночь, не правда ли?
Это была одна из тех служанок, что остались с баберчиком. В список она не попала. Причину узнавать мне было ни к чему — посыл её прихода был мне известен. Оставлять живой ту,
