Совершенно секретное дело о ките - Альберт Мифтахутдинов

— А зачем?

— Да так…

— Слухи пошли? — усмехнулся Матвеев.

— Поселок-то маленький…

— Ерунда все это, — сказал Матвеев.

— Я говорю, ерунда, — согласился Кузьмич.

— Почему же ерунда? — вдруг обиделся Матвеев.

— Ну тебя! — засмеялся Кузьмич.

— Если чего, Кузьмич, дай знать. Я с Петей Эттувги говорил. Кием был у меня, Кием просил… Он присмотрит, и за ним, и за малышом.

— А я? Мне-то чего не сказал? Эх ты, пичкинмичкин! Я тебя хоть раз подводил?

— Нет. Кием приходил, он хочет внука… Понимаешь? Что делать-то? Опекунство можно назначать только до пятнадцати лет, удочерять и вовсе нельзя, скоро паспорт получит… Все поздно. А как помочь?

— Миром поможем. Все дети — наши, — сказал Кузьмич.

— Да. Все. И которые есть, и которые родятся. Вот и проследи. Как за своими, так и за моими. Тут мегера есть, Дарья Тимофеевна. Может дров наломать. Я хочу тебя предупредить.

— Да что ты, Андреич! Разве мы не видим? Что мы, без глаз и ушей? — забеспокоился Кузьмич.

«Куда-то ушло мое время, — подумал Матвеев. — Ведь что-то есть в этой Людмиле Федоровне. Неплохой бы тещей могла стать для Пети Эттувги. Да вот и мне нельзя Катю удочерить…»

Зря, конечно, он так. По дороге к Кузьмичу встретил Матвеев Людмилу Федоровну. Улыбнулись друг другу — и все. Но такое было в лице Людмилы Федоровны, столько теплоты, что начал понимать Матвеев, почему у него появилось неожиданно вдруг хорошее настроение. Он в раньше за собой замечал прикосновение к тайне удивительных лиц. Есть удивительные лица — ты весь день находишься под обаянием мимолетной встречи, ходишь и улыбаешься, такое у тебя настроение. А это просто оттого, что час назад встретил удивительную женщину или увидел в толпе счастливое лицо.

Но иногда при этом тебя постигает непонятное волнение, как при виде взлетающего самолета, стремительно несущегося по земле, а в конце полосы море. И колеса отрываются от земли у самой воды.

— За камнями я сгоняю завтра, — прервал размышления Матвеева Кузьмич.

— Спасибо. А то самолет придет, а я не готов… Никогда здесь неизвестно, когда он точно придет… Надо собираться заранее.

«То-то будет праздник для детишек», — подумал Матвеев.

Здесь всегда всем поселком сбегались к самолету, а дети любили играть в вихре улетающей «Аннушки». Они с санками устраивались позади самолета, мощная струя катила визжащих от восторга детей по летному полю.

Матвеев вспомнил в своем детстве осень, там, на берегу Баренцева моря, большую перемену, резвящихся на улице школьников. И тут над сопкой появился самолет, судя по всему «кобра», и он начал разваливаться в воздухе.

Был уже звонок на урок, но все ребята класса, кто был на улице, помчались в сторону сопки, к болоту, на которое опускался парашютист.

Парашютист стоял по колено в воде, смотрел на детей и вдруг в толпе раздался истошный вопль:

— Папа-а!!

Кричал Саша Никитин, одноклассник Андрея. Дети расступились, Саша бросился к отцу, спотыкаясь о кочки, плюхаясь в воду, и отец его торопился навстречу, и потом Саша повис у отца на шее, и они долго стояли вот так, обнявшись, и не помнит сейчас Матвеев, плакал ли отец Никитина, но Саша бился в истерике.

Это все из-за первого здешнего снега… — думает Матвеев. Я вспоминаю все из-за снега… Снег детства незабываем… Снег детства… Запах его и цвет. Вот только что встретил Людмилу Федоровну, и она вся была запорошена снегом. И снег ей идет.

Вот будет отпуск, думал он, поеду к Баренцеву морю. Просто посмотрю, похожу, повспоминаю. Правда, не рекомендуют этого делать. Говорят, на место своего детства человека тянет перед смертью, есть, мол, такая примета. Ну что ж, проверим, сбудется ли она. Рано или поздно, а ехать надо.

Вон надо мной звезды. Эскимосы говорят, это светящиеся окна селения мертвых. Вон какой над нами большой поселок. Чикейвеем[8] — Песчаная Река. Где там мои окна?

А когда я туда попаду и вам доведется меня хоронить, не делайте скорбных лиц. Помните, я бы на вашем месте думал сейчас о том, как крупно не повезло усопшему — не успел он поближе познакомиться вон с той блондинкой, что идет с правого края, вытирая глаза кончиком платочка. А у вас все впереди — и с блондинкой, и с катафалком.

Запах мимозы

Он стоял у окна, смотрел на веселые огни вечернего города и думал о том, что сейчас зазвонит телефон.

Сколько же лет не был Николай в этом городе? Он пытался вспомнить, когда был здесь последний раз, но его раздражал сладкий, приторный запах мимозы.

Так уж повелось: всегда, когда он останавливался в гостинице, он покупал цветы, дарил букетик дежурной по этажу, а остальное расставлял в номере — во всю свободную посуду, какая там была. Просто он любил цветы…

Его непроизвольный жест по отношению к дежурной гарантировал ему спокойствие на весь срок пребывания, а букеты, расставленные в комнате для себя, радовали глаз и постоянно напоминали о том, что он на материке, что скоро это пройдет, что опять надо возвращаться на север где у него были друзья, любимая работа, сын и любимая женщина.

Впрочем, любимая женщина у него была и в этом городе, но она была любимой в прошлом, и как он сейчас к ней относится, он еще не выяснил.

Никаких других цветов в городе не было, и, когда у первой встречной бабуси, торговавшей с рук, ему пришлось выбирать между тонкими непонятными ветками, которые еще не распустились, и охапкой пряных мимоз, она была последней.

Чем же они пахнут, черт возьми?

Он закурил, выпил стакан минеральной, и ему захотелось чаю. Запах мимоз смешался с табачным дымом и стал крепче. Желание выпить чаю натолкнуло на мысль о буфете, и тут он увидел, как к стоянке такси — она хорошо просматривалась из окна третьего этажа гостиницы — подъехала машина с номером 10–01, и Николай рассмеялся.

У Николая в Магадане был приятель Саша Ч., и они вместе вывели формулу, согласно которой, если ты днем увидишь машину и в номере ее первые две цифры будут в любом порядке повторены двумя последующими, то сегодня ты обязательно напьешься. Они часто испытывали судьбу, примета стала их игрой, они к ней начали относиться вполне серьезно, потому что она сбывалась в 99 случаях из 100.

Автором этой приметы был Саша. Неизвестно, сочинил ли он ее сам или узнал у кого-то, теперь уже ничего не поделаешь, если для Николая и Саши примета всегда была роковой. Потому что не может человеку вот так запросто встретиться машина, у которой в номере две первые цифры повторялись в двух последних.

«Ну конечно, — думал Николай, — пойду в буфет, а там нет чаю. Возьму кофе, нужен коньяк. Вот такие дела… Встречу знакомого — они чаще всего некстати… И пойдёт».

Николай слишком хорошо себя знал, чтобы сомневаться в этом на скорую руку, черновом плане.

«Ярангой! — вдруг осенило Николая. — Мимозы пахнут ярангой, если хоть один обитатель ее выпил тройного одеколона. Или какой-нибудь другой парфюмерии. Конечно же… А во времена «сухого закона» бывало всякое, чего уж тут стесняться. И как я раньше не догадался? Конечно же, ярангой, иначе б запах не был столь знакомым…»

Николаю стало легче, он уже не думал о мимозах, да и запах цветов стал вдруг почему-то не таким сильным.

«Да, а когда же я все-таки был последний раз в этом городе?»

И тут зазвонил телефон.

Он поднял трубку, улыбнулся и первым сказал:

— Здравствуй!

— Здравствуй, Николаюшко, здравствуй… Прилетел-таки… Сделал милость… Осчастливил…

— Перестань, пожалуйста.

— Здравствуй, Ник. Я так рада…

— Я тоже…

— Я думала перед этим, сколько же ты не был здесь.

— Я тоже только что думал об этом. Не припомню сколько…

— И я не припомню… да и немудрено, у меня память девичья…

— Знаем, знаем, какая «девичья».

— Почему ничего не писал? Я бегала на почту — и все зря…

— Ты и так обо мне все знаешь, — грустно сказал он.

— Но ты не представляешь, Ник, самое тяжелое — когда приходишь на почту, а в окне «востребования» тебе ничего нет.

— Это смотря за чем приходишь, — сказал он, — за письмом или за переводом.

Она засмеялась.

— Нет, Ник, ты не меняешься. И мне кажется, ты заслуживаешь немного большего, чем одиночество…

— Я не одинок.

— Я не об этом, — сказала она. — Человек может быть страшно одиноким, даже если у него много друзей и достаточно непривередливых баб… ты уж прости.

— А ты не злись…

— Я не злюсь,, я знаю, ты никогда не был праведником.

— Ты мне выговариваешь, как жена.

— Нет, я твой друг, и я тебя люблю… всегда любила… Это больше, поверь, чем жена… хотя я и знаю о твоих похождениях…

— Какие уж там…

— Перестань… терпеть не могу, когда врут и оправдываются.