Совершенно секретное дело о ките - Альберт Мифтахутдинов

— Нет, — сказал Матвеев, — со временем вы и так все узнаете. Но предпринимать ничего не надо, просто уже поздно. А травмировать детей…

— Детей?! — вскричала она. — Хорошенькие дети!

— Конечно, несмышленыши. Инстинкт победил, а в остальном не соображают, — спокойно сказал Матвеев. — Вот вы в первый раз, сколько вам было… эээ… — осекся Матвеев.

— Что? Да как вы смеете!

— Простите ради бога, Людмила Федоровна! Простите! Я не хотел… Мы же взрослые люди… успокойтесь… Просто сорвалось… — Я вот, как помню, повзрослел рано, — начал нарочно оговаривать себя Матвеев, — еще в школе, в конце, правда…

— Время было такое! — уверенно сказала она.

— Вы правы, правы, Людмила Федоровна, время было другое…

— А сейчас? — она уже успокоилась, не всхлипывала. — Ну чего им не хватает? Только учись!

— Оба они, кстати, прекрасно учатся, — заметил Матвеев.

— Вот это совсем непонятно, — искренне удивилась она.

— Чего ж тут непонятного? — развел он руками. — Если уж в школе не ведется полового воспитания, значит, виноваты мы. Вернее, сначала вы, учителя, а потом уж мы — общественность…

— Это вы серьезно?

— Вполне. Не забывайте, На материке много зависит от родителей, которые стараются спасти детей от влияния улицы и домашним воспитанием компенсируют школьные промахи. А наши дети — дети интернатские. Они без родителей. Родителей им в этих щекотливых вопросах каким-то образом должны заменить мы. А как это сделать, я не знаю. Насколько мне известно, учебников по этому вопросу нет. Ведь нет?

— Нет, — сказала она.

— Значит, до всего вам придется доходить самой. А этот случай примите как первый урок.

— А что скажут в районе? Что скажут в области?

— Я не такой уж оптимист, но если хорошенько объяснить — поймут.

— А что вы посоветуете? — спросила она.

— Пока ничего. Разве что обратить внимание на младшую группу. Одеты как попало. У них у всех пузырятся рейтузы, так они додумались носить их коленками назад, чтобы выглядели поновее. Приедет кто-нибудь из области, будет нам и смех и слезы…

— Что ж вы раньше-то не сказали?

— Я думал, вы знаете.

— Я сейчас же иду в интернат!

— Вот и правильно. А я как-нибудь к вам загляну. И еще — вас поселили в новый дом, для него это первый зимний сезон, как квартира?

— Пока хорошо, не холодно. Воды только нет горячей.

— Еще долго не будет. Она и по проекту не должна быть, не хочу вас обманывать.

— Спасибо за откровенность.

Она ушла, а Матвеев вспомнил, как в прошлом году к ним в село, в круглосуточный детский садик, привезли из тундры двух малышей — мальчика и девочку. По утрам воспитатели находили их всегда вместе в одной кровати. Развели по разным спальням — все равно они спали вместе. Тогда вообще рассадили по разным группам, на разные этажи и в разные подъезды. Не помогло — среди ночи, когда все спят, они находили друг друга, а по утрам находили их. Воспитатели не знали, что и думать, а Матвеев попросил оставить их в покое, объяснил, что в тундре они всегда были вместе и спали в пологе вместе, здесь же — всех дичатся, надо их днем держать всегда вместе и пусть вместе подружатся с другими. Поставили их кровати рядышком — дети успокоились. Вот и все, просто ларчик открывался. А будь они чуть старше, устроили бы им проработку — неизвестно, чем бы все кончилось.

Все-таки на краю света живем, думал Матвеев, как-никак, а специфику надо учитывать — и национальную, и географическую.

В суматошном, шумном школьном коридоре Андрей Матвеев столкнулся с Катей Рультынэ. Невольно скользнул взглядом по ее фигуре, удивился, что на ее красивом лице нет следов пигментации, протянул обе руки:

— Здравствуй, Катя! Как жизнь?

— Хорошо! Ой, Андрей Андреевич, мне такой сон снился! Будто я всю ночь танцевала с Пушкиным! Такой сон, я такая счастливая! Мне все подруги завидуют!

Про себя Матвеев отметил, что уроки литературы теперь ведет Людмила Федоровна, знать, хорошо ведет. И невольно вспомнил, как в прошлом году дети размечтались о будущем. Матвеев спросил Катю, кем бы она хотела работать после окончания школы.

— Я бы хотела работать продавцом в мясном отделе. Я бы каждому давала такое мясо, какое надо и для строганины, и косточки в суп, и жарить на угольях… Ведь мясо разное, смотря для чего.

Ответ поразил всех своей неожиданностью, возвышенные мечтания ее подружек не вязались с такой прямолинейной приземленностью, и Матвеев неожиданно понял, что к чему, и утром имел конфиденциальный разговор с директором школы-интерната. Предположения Матвеева оправдались. Пища детей была обильна и калорийна, но повар и врач забыли, что это дети тундры и им нужна национальная пища, пусть немного, пусть как лакомство. И сырая оленина нужна, и нерпичья печень, и мясо моржа, и китовая кожа, и сало осенней белухи. Еще было бы понятно, если бы ничего этого не было, но ведь всего полно — бери по совхозным расценкам, по себестоимости, почти бесплатно.

Рацион столовой изменили, но решили это не афишировать, мало ли чего можно ожидать за такую самодеятельность. А когда пошла предзимняя сайда и ее штормом тоннами выбрасывало на берег, тут детей ничто не могло удержать — устроили свои кладовые на крыше и холодном чердаке, лакомились сырой рыбой, чем привели в неописуемый ужас некстати приехавшего инспектора районо.

Был издан строжайший запрет. Но когда инспектор уехал, о запрете тут же забыли. Осталась сырая рыба, и свежатину охотники всегда доставляли в столовую, а приезжавшие из тундры оленеводы непременно привозили одну-две замороженные туши оленей для строганины, пусть едят дети сырую оленину — вкуснее конфет.

Молодая врачиха, у которой была статистика детских заболеваний за все годы, вдруг обратила внимание на одну странность — резкое снижение числа заболеваний, да и дети почему-то стали веселей и крепче. Удивлялась поначалу. А ничего-то удивительного тут не было.

— Дура, я дура, — призналась она как-то Матвееву, — другой бы на моем месте диссертацию стал писать. А из меня — какой ученый?

— Зря вы так… — сказал ей Матвеев. — Были бы дети здоровы, а материала на диссертацию у вас наберется. Только не ленитесь и замуж не выходите. В домашних заботах всю науку забудете!

Она счастливо рассмеялась, попал Матвеев в точку.

Он хорошо помнил свое послевоенное детство. Пацанами пропадали они дни и ночи на берегу Баренцева моря, ловили пикшу, сайду, треску. Ловили крючками, тройниками, на капшука, на кусочек рыбы, на кусок материи, на гриб, даже на окурок однажды рыба взяла — щедро Баренцево море.

Мать на рыбалку давала большую кастрюлю — рыбы много, ее тут же на берегу потрошили, брали только печень, остальное доставалось чайкам, крабам и снова им же — рыбам.

Дома мать вытапливала из печени жир, поила им Андрея и младшего брата Артура, заправляла этим жиром многие блюда, так поступали в каждом доме их военного городка, и как знать, может, это и помогло обойтись без болезней в скудное витаминами время. И не помнит Андрей, чтобы жир им был отвратителен, как теперь для детей аптечный. Ели — и все, и просили добавки.

И сейчас ему радостно было смотреть на Катю — здоровую, розовощекую, не по возрасту высокую.

— Хороший сон, действительно… — сказал он. — Только что у тебя с прической? Была яркая брюнетка, а сейчас пегая какая-то. Ты что, красишься?

Вспыхнула она, зарделась, убежала.

Тут он заметил еще одну такую же девочку, а потом по коридору еще одна пробежала крашеная.

Когда Людмила Федоровна пришла на свой первый урок, девочки смотрели на нее расширенными от восторга глазами, мальчики встретили ее появление с достоинством настоящих мужчин.

Она была ослепительно красива. Не было ни у кого в поселении таких белых прекрасных волос, и голубых, как снег дальних сопок, глаз, и такого костюма, подчеркивающего грациозность походки, а голосом своим она сразу затмила медовость и сладкозвучие дикторши русского вещания японской станции «Эн-Эйч-Кей», в которую все, кто включал по вечерам свои транзисторы, чтобы послушать музыку далеких островов, были давно заочно влюблены.

У Матвеева опыта было побольше, и он видел холодность этой красивой картинки, но дети были в учительницу влюблены, и Людмила Федоровна чувствовала это.

Постепенно у девочек обожание перешло в подражание. Они копировали походку, манеры, обсуждали ее наряды, но со своими прическами сделать ничего не могли, пока первой из них не пришла в голову идея перекраситься.

Неведомыми путями раздобыли где-то гидропирит, и шесть самых отчаянных, не спросив ни у кого и не посоветовавшись, принялись ночью за дело.

Конечно, — за один раз из черных, как полярная ночь, чукчанок и эскимосок блондинок не получилось. Вышло что-то средненевообразимое. Красились еще раз, пока в аптеке не истощился запас химикалиев. Людмила Федоровна видела и молчала.