Нечестная игра - Кэнди Стайнер

говорить так, как есть. Я перестал извиняться за это в возрасте четырнадцати лет. По мне – пустая трата времени вести себя так, как по мнению других людей, тебе следовало бы. Пожалуй, я понял это раньше, чем должен был. Жизнь слишком коротка, чтобы притворяться кем-то другим и идти вопреки своим желаниям. Ведь так ничье мнение не будет для тебя что-то значить, потому что ты живешь своей жизнью. – Мика снова приподнял плечи. – Не их.

Что-то в его словах задело меня за живое. Слова, которые он произнес, отражали то, во что я все еще пыталась верить: я должна жить своей собственной жизнью, перестать извиняться, делать то, что делает меня счастливой. Большинство моих друзей сделали это открытие примерно около тридцати или, возможно, чуть позже.

Но этому парню было шестнадцать, и он каким-то образом уже дошел до этого.

– Я понимаю это, – сказала я, поворачиваясь к нему.

Я по-прежнему не могла смириться с тем, насколько он был похож на своего брата. Может, я удивлялась этому потому, что у меня не было брата или сестры, с которыми я могла бы иметь схожие черты. Меня это даже увлекало.

– Итак, та девушка на выпускном была той же девушкой, с которой он встречался в колледже?

– За то короткое время, что он там проучился? Да.

– Как ты вообще ее помнишь? – спросила я. – Тебе точно не могло быть больше скольки… пяти?

– Четырех, – поправил он, и что-то промелькнуло в его глазах, как тень или привидение. – И я многое помню из того времени.

– Она настолько была ужасна? – спросила я со смешком.

– Что-то вроде того. – Мика наблюдал за мной с минуту, теперь все веселье исчезло из его глаз. – Но серьезно, какие у тебя намерения в отношении Зака?

Я снова улыбнулась, но улыбка погасла, когда его выражение лица осталось невозмутимым.

– Подожди, ты серьезно?

– Вроде того. – Он пожал плечами. – Послушай, я знаю, мы с Заком много шутим, это у нас в крови. Но, если честно, мой брат примерно такой же крутой, как кролик Банни. В душе он романтик, всегда таким был, и я просто… я не видел его таким ни с кем очень, очень долгое время.

Я сглотнула, обхватив себя руками и закинув ноги на стул.

– Правда?

Мика кивнул.

– Правда. Думаю, когда он встретил тебя, то понял, что ты другая. Ты привлекла его внимание, как ни одна девушка, о которой он говорил раньше. И теперь, когда вы двое встречаетесь, или что бы вы там ни делали, – сказал он, махнув рукой. – Не знаю, я просто волнуюсь. Я мало что знаю о тебе, но знаю все о своем брате. И могу с уверенностью заявить, что ты ему небезразлична. Очень.

Я сглотнула, снова почувствовав беспокойство.

– Мы только начали встречаться, – отметила я. – Все не так серьезно.

– Понимаю, – согласился Мика, но снова пожал плечами. – Но это не значит, что я не прав.

При этих словах мое сердце сжалось, снова вступая в борьбу с разумом. Часть меня все еще находилась на седьмом небе от счастья от осознания того, что Зак вел себя так не с каждой женщиной, которую встречал. Но другая половина меня тянулась вниз, пытаясь снова коснуться почвы и вернуться на Землю. Она хотела почувствовать эту грязь и траву, вернуться в центр, вспомнить, почему опасно витать в облаках.

Зак мог чувствовать себя так же сейчас, но это не означало, что он должен был чувствовать это вечно.

Я понимала это, но не могла рассказать об этом его младшему брату. Он был слишком молод, возможно, слишком неопытен, чтобы понять, что любовь может угаснуть со временем. Мне не хотелось сообщать ему об этом, поэтому я просто кивнула и улыбнулась, завершая разговор.

– Я просто говорю, что, пусть ты и девушка, и защищать тебя и все такое – его задача, – сказал Мика. – Но ему тоже причинили боль. Просто помни об этом.

У меня не было возможности ответить, так как позади появился Зак. Он протиснулся между моими коленями и сиденьем, а затем снова занял место между мной и Микой. Мальчишка одарил меня мимолетной улыбкой, прежде чем взял у брата один из хот-догов, а я взяла другой.

Зак высмеивал Мика, пока тот ел хот-дог с гримасой боли на лице, а я ела свой в тишине, переваривая слова Мика.

Все это время я была так сосредоточена на себе, на том, чтобы мое сердце снова не разбили.

Мне даже в голову не приходило, что я могла причинить боль Заку.

Последние две недели были блаженными: мы жили в мире, где не задавали вопросов, не думали о последствиях. Игра, в которую мы играли, закончилась, и мы позволили себе просто повеселиться, просто наслаждаться тем, что мы вместе.

Но как долго это могло продолжаться?

Если бы мы не говорили о том, чего хотим, о том, чего каждый из нас ожидал, один из нас гарантированно пострадал бы. Это была простая наука. Мика в шутку спросил меня, каковы мои намерения в отношении Зака, но правда заключалась в том, что он приподнял завесу, за которой я даже не подозревала, что прячусь, – и раскрыл правду.

Я понятия не имела, чего хочу.

Не знала, каковы мои намерения в отношении Зака, во всяком случае, не до конца. Я знала, что он мне нравится. Знала, что он мне небезразличен. Знала, что с ним я чувствовала себя в безопасности и комфорте, что он подталкивал меня к лучшему, что дал мне возможность открыться ему так, как никому прежде.

Но после последней домашней игры мы договорились, что посмотрим, к чему все приведет. Мы просто веселились. Просто были вместе.

И до той игры мне и в голову не приходило, какими глупыми мы были.

Нам нужно было поговорить. Разъяснить, что будет дальше. Он познакомил меня с важными людьми в своей жизни, а я впустила его в свое прошлое – показала ему свое разбитое, кровоточащее сердце и позволила ему подержать его в руках.

Я не спрашивала Зака, каковы его намерения после последней домашней игры, и никогда не спрашивала себя, каковы мои намерения.

Теперь вопрос заключался в том, как долго я смогу оставаться на своем маленьком облаке, прежде чем мне придется вернуться на твердую почву и разобраться во всем?

Следующий день на работе прошел ужасно.

Тревога после игры не утихла, и, когда я вернулась в свою квартиру одна, она усилилась, не давая