Битва при Тюренчене - Николай Васильев

"Ладно, демон, опять уговорил. Но не придется ли мне потом кусать локти? С тебя-то ведь взятки гладки..."

14 апреля Гвардейская дивизия переправилась ночью на лодках с острова Осеки через основное русло р. Ялу и утром стала подниматься на Тигровый холм, расположенный на стрелке Ялу с ее правым притоком р. Эйхо. Гвардейцев вновь встретили снайперы и МОН, в результате чего их потери убитыми и ранеными составили около 200 человек и в основном командного состава - при полном отсутствии потерь со стороны невидимого противника! Куроки был очень разозлен, велел стрелять по вершине холма из пушек, но гвардейцы, занявшие после обстрела вершину, так и не обнаружили тел русских солдат. Позже Куроки отмяк: тактическая задача была гвардейцами выполнена, теперь 12 дивизия может начать скрытный обход Тигровой высоты с востока, для итогового удара в тыл русских позиций. Да и гвардейцы, спустившись с холма на запад, к р. Эйхо, выйдут на исходную позицию для решительной атаки. Пока же саперы пусть строят мосты между островами и берегами Ялу: для переправы артиллерии и для сосредоточения войск. Но почему до сих пор не стреляет русская артиллерия, позиции которой над Тюренченом видны достаточно отчетливо?

16 апреля 12 дивизия переправилась ночью через Ялу восточнее Тигрового холма, напротив устья горной речки, и ее авангард стал подниматься по долине, ожидая прицельной стрельбы. Офицеры в этот раз были одеты в солдатские мундиры и тоже вооружены винтовками вместо сабель и револьверов. Однако командовать они не перестали, что было замечено зорким противником. На этот раз первыми ударили монки, выкосив на узком участке долины до 50 солдат. Авангард залег, командиры стали пытаться его поднять, выдавая себя, и тотчас защелкали русские винтовки. Потоптавшись часа два на одном месте, японцы полезли, наконец, на склоны ручья и стали продвигаться вперед по ним, испытывая жуткие неудобства в передвижении по кручам и буреломам. Все же поступательное движение дивизии возобновилось, но не более полукилометра в час. Лишь к вечеру основная масса дивизии оказалась на водоразделе с р. Эйхо, потеряв около 500 человек, хотя большей частью ранеными или покалеченными при падениях со склонов. Противника же никто так и не видел!

Получив сведения о потерях 12 дивизии и черепашьем темпе ее продвижения, Куроки тяжело засопел. Уже около 1000 бойцов его армии выбыло из строя и все от ружейного огня егерей и их жутких подрывных устройств. Причем, около 400 офицеров и унтер-офицеров! Будет ли кому командовать войсками во время генерального наступления? И почему, черт возьми, не стреляют русские пушки, которых у Куропаткина по сведениям разведки почти столько же, что и у нас? Да и войск у него здесь собрано более 30 тысяч - а воюют пока только егери. Неужели он готовит мне ловушку? Может, отменить операцию и запросить сюда дополнительно армию генерала Оку? Позору не оберешься, так и от командования могут отстранить... Ладно, в моих руках еще 44 тысячи солдат, почти 200 орудий и наступательная инициатива. Что я трушу? Поступлю как Наполеон: главное, ввязаться в бой и не упускать инициативу его ведения. Завтра переправлю на Сямялинду гаубицы и большую часть пушек, а послезавтра поутру начну...

17 апреля Карцев почти весь день мотался над японскими позициями, запоминая расположение батарей и тех или иных частей. Периодически он появлялся в штабе Куропаткина, где с помощью генерала заносил разведданные на карту. Вызванные в штаб артиллерийские офицеры переносили их на свои планшеты.

Вечером он вновь беседовал с Куропаткиным.

"Алексей Николаевич, какие черты японцев тебе известны?"

"Зачем тебе это? Ладно, ладно, отвечу: трудолюбие, коллективизм, патриотизм, ответственность, умение чувствовать красоту мира..."

"Ты еще отметь умение мужчин сочинять стихи и вышивать крестиком... Они воинственны и очень злопамятны. Если мы уничтожим армию Куроки, они будут помнить об этом всегда и постараются отомстить. Это будет ваш злейший враг на Дальнем Востоке. Если же эту армию только пленить и разоружить, а пленных содержать в человеческих условиях и после подписания мирного договора отвезти в Японию, то есть шанс, что у России появится здесь союзник"

"Значит, поэтому твой Городецкий отдал приказ снайперам преимущественно ранить японцев?"

"Не приказ, а совет. Но, в общем, да, поэтому. Если противник выведен из строя, он уже не опасен. А так пусть еще поживет"

"А как же твои прежние речи об искоренении синтоистов и лишении екаев их питательной среды?"

"А, помнишь еще? Ну, ты ведь, наверно, давно понял, что я вовсе не демон. А вот кто, я тебе потом скажу, когда мы японцев победим окончательно. Лады?"

"До чего же у тебя манеры плебейские... Лады. Если победим"

Тем же вечером Карцев воссоединился с Городецким.

"О, редкий залетный гость. Все подготовил, всех генералов воодушевил?"

"Генерала я одного воодушевляю, першего. Поделись своими впечатлениями от боев"

"Скорей бы все кончилось. Мы все же не в тире, по людям стреляем. Я хоть и стараюсь их ранить и всем своим подсказал, но не всегда получается. Сегодня вот, противодействуя 12 дивизии, в висок офицеру попал, хотя целил в плечо. Он в последний момент головой мотнул..."

"Завтра все должно здесь кончиться. А может, и вообще все. Только давай без героизма, работайте как обычно. Основную роль на первом этапе должна артиллерия сыграть. А может и пулеметы. Но на втором - переводчики с рупорами..."

"Что-то не верится, что японцев можно уговорить пойти в плен. Они очень настырные: их щелкаешь, а они лезут, монкой бабахнешь - полежат и снова лезут"

"Тогда в запасе есть еще генерал Мищенко, который может Куроку вместе со штабом в плен взять"

"Да? Я о нем не знал. Он что, на том берегу?"

"Ну да. С пятью тыщами казаков и с пулеметами. Авось справится, когда Куроки свой резерв в бой бросит"

Глава двадцать седьмая. Битва

Карцев появился 18 апреля над Саходзы около 8 утра и вдруг вспомнил, что в прошлой реальности атака японцев началась уже в 5 утра! А к 8 часам Засулич уже дал приказ на отход с Тюренченских позиций на вторую линию обороны по ручью Хантуходзы...

Он стремительно помчал над долиной Ялу вверх по течению, поднимаясь все выше и выше, для обзора. Вот он увидел ложную позицию артиллеристов, всю испещренную воронками от снарядов и кучами земли, из которых высовывались кое-где размочаленные бревенчатые "стволы"... Вот вторая траншея, окутанная дымом и частично развороченная, в которой, тем не менее, было много солдат, ведущих винтовочный огонь вниз по склону... А вот и первая траншея, почти вся перепаханая снарядами и усеянная в окрестностях телами в русских и японских мундирах; впрочем, часть японских тел еще шевелилась и вела огонь в сторону второй траншеи. Наиболее жутко выглядел склон от первой траншеи до подножья, где японские тела громоздились кучами и валами, причем и за ними кое-где прятались живые японцы и стреляли туда же.

"Н-ну, Куропаткин, ну миротворец!" - разозлился Карцев. - Ведь договаривались же..."

Он полетел дальше, поперек долины и увидел остров Эйхо, на котором перед боем была сосредоточена 2-я японская дивизия: он тоже был перепахан снарядами и густо усеян телами японцев. Вылетел к основной позиции японской артиллерии на острове Сямалинду и не нашел здесь ни живых артиллеристов, ни стоящих наизготовку орудий: все они были раскиданы в полном беспорядке. Проследовал далее к Ичхоу и увидел, что поселок горит, а жители разбегаются из него, таща иногда жалкий скарб или погоняя скотину. Батарея на околице села тоже была разбита, дом, где находился штаб Куроки, полуразрушен, но в щелях и окопах вокруг села суетились солдаты. В одной из щелей Карцев нашел, наконец, офицеров, среди которых был уже знакомый ему Куроки. Находились здесь также два европейца в полувоенных костюмах, вид у которых был весьма растерянный. Куроки же выглядел сурово и о чем-то жестко расспрашивал офицерика в перепачканном и порванном мундире.

"В самую пору быть бы здесь Мищенко с его пулеметами и казаками, - подумал Карцев. - Полечу к нему, пожалуй".

В расположении засадного отряда казаков он однажды побывал - тот находился в семи километрах вверх по Ялу, в долине бокового притока. Карцев помчался над дорогой, ведущей в сторону отряда, и вдруг приметил лежащих на обочине двух казаков, которые, судя по всему, вели наблюдение за Ичхоу. В посадке молодого гаоляна неподалеку лежали их кони.

"Это кстати, - решил Карцев. - Сойду перед генералом за дозорного"

Он пригляделся к казакам внимательнее, выбрал того, что был постарше и ввинтился к нему в голову...

Казаки расположились, не особо скрываясь, обычным своим табором. Кони их были оседланы, в тачанки с пулеметами запряжены лошади. На топот копыт коня разведчика из того же гаоляна выскочил дозорный и спросил: