Современная венгерская пьеса - Йожеф Дарваш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В е р а. Вы к тому ж еще и скромная. Я, особенно раньше, если какой-нибудь симпатяга на меня оборачивался, сразу воображала, будто я восхитительное создание, сразу на пять сантиметров от гордости вырастала. А ведь что такого, если на человека как на самку смотрят?
К а т а. Вот видите. А другие это считают великим благом. Что по крайней мере ими не пренебрегают как самкой. Ну, хватит, давайте поговорим серьезно. Почему вы уже не такая, как прежде? И как пресвятой Марии, которой я в вашем воображении являюсь, бросаете свою недельную зарплату?
Вера пожимает плечами и молчит.
Лиди говорила, что у вас проблемы.
В е р а. Ничего интересного… мои проблемы вовсе не интересны.
К а т а. Но я и правда с радостью вас выслушаю. Просто я вчера была слишком издергана. Я, верно, отбила у вас охоту?
В е р а. Нет, что вы! Просто я поняла… (Смотрит на Клару, которая снова вошла за бельем и тут же уходит). Вот и тетя Клара на меня так смотрит — как это, мол, она примазалась к этой семье. Потому я и принесла корзину, что сама… словом, я решила, не стану беспокоить вас этими проблемами.
К а т а. Но почему? Не всегда же я в таком состоянии, как вчера или сегодня… Договоримся на какой-нибудь другой день, можно даже с Лиди.
В е р а. Нет, только не с Лиди. Ей известна лишь одна сторона моей жизни в кафе, да и то только послеобеденная.
К а т а. А есть и другая сторона?
В е р а. Есть.
К а т а (осматривает ее). У вас не было возможности учиться дальше?
В е р а. Была. Меня исключили из третьего класса гимназии. Это так называемая… ну, в общем, мужчины на меня оборачивались. Но я в то время еще очень наслаждалась тем, что во мне есть нечто, отчего глаза мужчин лезут на лоб, а женщины икают от зависти.
К а т а. Это не так уж плохо, насколько я помню.
В е р а. Плюс ко всему, я записалась в спортклуб. Весной теннис, летом гребля. (Дерзко и чуть угрюмо, глядя прямо в глаза Кате.) В конце концов, надо еще радоваться, что я влипла в историю не во времена строгих нравов, введенных Ратко{45}. В школе это со многими девочками случалось, говорят, есть даже школа, в которой с этой целью создали специальную кассу. Но мне не повезло. Классным руководителем у нас была старая дева. Вдобавок я была слабой ученицей.
К а т а. Так вы попали в кафе-кондитерскую?
В е р а. Да, один из приятелей отца работает в тресте.
К а т а. И это кафе не то место…
В е р а. В особенности для человека с такой слабой волей. (Грубо.) Короче говоря, я стала шлюхой. Вот и вся моя проблема. Не такая уж сложная, нас не так-то мало.
К а т а. Вы уж слишком сильно выражаетесь; в конце концов вы трудящаяся женщина. Согласно нынешней морали никого не касаются ваши личные дела.
В е р а. Но дела эти все-таки существуют… В монастыре, поверьте мне, я могла бы прожить без мужчин многие годы. Но здесь, вы же знаете, как бывает: заказывая чашку крепкого кофе, со мной может любой заговорить, а кому уж очень захочется — сама не знаю почему — вскружить голову… К тому же это хоть какое-то развлечение, если угодно, в нашей будничной жизни.
К а т а. Дело привычки. Ну, а прежние барыни, кто кроме опостылевших им ночных рубашек своих супругов, и духа мужского не нюхали, но постоянно грезили о кавалерах?.. Вряд ли это чистоплотнее. В конце концов, важно не то, что мы делаем, а то, какими моральными принципами руководствуемся в своих поступках. В этом хотя бы нет чванства. Надо быть всегда человеком, вести демократический, вольный образ жизни, без мещанских предрассудков.
В е р а (удивленно). Вы так думаете? (С усмешкой.) Но мужчины это понимают по-своему. Даже самые деликатные из них.
К а т а. Если вас шокирует поведение поклонника, вас же никто не принуждает.
В е р а. Верно, никто меня в постель не тащит.
К а т а. Ваша беда, как я погляжу, в том, что вы как электрический скат — любого можете ударить током. Ненароком даже того, кого и не хотите. Но представьте себе противное.
В е р а. Что?
К а т а. Что вы никого не способны пленить. И остаетесь одинокой со своим целомудрием, с угнетенными рефлексами, и то, что сейчас так просто, словно вы ныряете в воду бассейна, и попадаете в постель другого… Конечно, и эта постель всего лишь мираж счастья — ведь кому оно нужно, призрачное счастье?
В е р а. Тетя Катока, кого вы имеете в виду?
К а т а. Каждого, кто десять, двадцать, а то и тридцать лет всерьез относился к мужу, семье. (Задумчиво.) Быть может, и самое себя.
Раздается звонок, обе прислушиваются к доносящимся голосам.
К л а р а (входя). Пришел тот самый молодой человек.
К а т а. Жилец? Уже?
К л а р а. Нет, другой, его друг.
К а т а (удивленно). В такой ранний час? Но мы же договорились, что только после работы.
Ш а н д о р (из-за спины Клары). Не удивляйтесь, пожалуйста, я оторву вас всего на минутку.
К а т а (идет ему навстречу). Да что вы! Входите, пожалуйста. Я нисколько не удивилась. Мы здесь болтаем с подружкой.
Ш а н д о р (представляется Вере). Шандор Тот.
В е р а (окидывает его оценивающим взглядом знатока, затем опускает глаза, как это обычно делают провинциалки). А я Вера.
К а т а. С его другом… нашим жильцом, ты уже знакома. А это его начальник.
В е р а. Этот… и уже в начальниках ходит. (Спохватившись.) Да, я как раз была здесь.
К а т а. Но он очень гуманный начальник. Даже квартиру они вместе ходят искать. (Шандору.) Кстати, вы тогда нашли своего друга? (Вере.) Пока тот был у нас, он внизу стерег его чемодан.
В е р а (показывает). Этот?
Ш а н д о р. Этот. (Кате.) Все произошло так, как вы изволили сказать. Он так увлекся спором, что позабыл о своем чемодане, не говоря уж обо мне. Вышел себе спокойненько с новыми приятелями через другой выход. Парень он хоть куда, но, войдя в азарт, знаете ли, готов пройти пешком на другой конец города.
К а т а. Значит, вы все же встретились?
Ш а н д о р. А как же. Иду себе через парк, я имею в виду Варошмайор, а они ходят взад-вперед, знаете, где обычно сидят шахматисты, и все еще спорят; тот пожилой господин, кажется Силаши, и еще какой-то толстяк.
К а т а. Это его зять.
Ш а н д о р. С ними была еще девушка.
В е р а. Лиди. Удрала от меня, негодница!.. Ее интересует такая…
