Фаранг (Дилогия) - Андрей Валерьев

Но вот эта штука…

"Ага! Сломан! Как же! Вот я барааааааан…"

Витька попытался замычать, чтобы привлечь внимание лётчика, но не смог. В этот момент майор счёл, что движки окончательно прогрелись и потянул за рычаг. Машина грозно взревела и резко рванула вперёд.

— Пятьдесят, шестьдесят, семьдесят…

О том, что именно говорил пилот, можно было только догадываться.

"Хватит, тормози!"

Витька в немом крике разевал рот, сипел и отстранённо наблюдал за тем, как железный кругляш в его руке превращается в яркий белый шар. Ладони он уже не чувствовал. Всё тело одеревенело, перед глазами порхали чёрные точки, а в абсолютно пустой черепушке металась лишь одна мысль.

"Кажись, всё…"

На последних искрах сознания Виктор Сергеевич Егоров успел подивиться своему спокойствию и увидел, как из его ладони бьёт столб ослепительно яркого света. А затем по кабине пилотов пробежали ярко-синие всполохи и мир взорвался.

Проснулся Виктор оттого, что за шиворот ему натекла вода. Да какая вода… холодная и, блин, мокрая!

"Ну да, вода и должна быть мокрой… чего это я, в самом-то деле?"

Дико болели уши. Как-будто от перепада давления. Как после самолёта. Витя вспомнил о том, где он, по идее, должен находиться и поспешно открыл глаза.

В сером полумраке отчётливо просматривались всё те же шпангоуты, всё того же салона, всё того же самолёта.

А ещё было… холодно. Холодно и мокро. Лежавшего в луже на металлическом полу мужчину начало колотить. Очень хотелось оглядеться, но шея отказывалась подчиняться, зато язык заново обрёл способность ворочаться.

— Петя. Пе-тя.

В ушах звенел зуммер. Противно и громко. Так, что даже собственный голос Витя не слышал.

"Всё. Лежу. Загораю…"

Витька вздохнул полной грудью непривычно свежий воздух, закрыл глаза и отрубился.

"Я помню. Я спал на сеновале, а по крыше стучал дождь…"

Виктору снилось детство. Летние каникулы в глухой деревне. Дом деда. Тёмная полоса елей сразу за огромным огородом и дождь. Мелкий, холодный, колючий.

Потом в голове зазвучала старая песня из старого фильма об "изменениях в природе", а потом Витя окончательно проснулся.

По металлической обшивке АНа стучали капли дождя.

"Скорее это ливень!"

Грохот был, как от работающих двигателей.

— Майор!

Витька подскочил как ужаленный и огляделся.

— Майор!

Лётчик безжизненно висел на ремнях, уткнувшись лицом в приборную доску. У Егорова внутри всё оборвалось — остекление в кабине пилотов вдребезги разбито и из него торчит чёртова уйма острых обломанных веток. К гигантскому облегчению Вити, Шевченко был жив. И даже не имел ран или порезов на лице, что было просто удивительно — битое стекло было повсюду, да и до веток оставалась всего несколько сантиметров.

Пилот кашлянул и открыл глаза.

— Что это было? А?

Витя помотал головой, пожал плечами и утёр со лба испарину. Воздух в салоне самолёта был очень влажным. Душным. Духмяным. Пахло травой, зеленью, лесом. Этот могучий аромат начисто заглушал запах масла, керосина и металла.

— Давай помогу.

Витька уложил майора на чистый пятачок пола и, остро пожалев о том, что всё оружие, кроме маленького золотого топорика он оставил на корабле, открыл входной люк.

Вокруг были джунгли. Обычные, тёмно-зелёные джунгли, над которыми висели обычные свинцовые тучи из которых вниз водопадом низвергалась вода. Лишившийся крыльев и хвостового оперения самолёт лежал на земле, плотно зажатый со всех сторон стволами деревьев, лианами и прочим кустарником.

Кое как продравшись наружу сквозь густо облепившую фюзеляж 'Аннушки' растительность, Витя выполз на мизерных размеров полянку, основательно прикрытую сверху кронами деревьев.

Впрочем, от дождя это всё равно не спаcло. Не прошло и десяти секунд, как Витька был мокрым с головы до пят. Рассмотреть что-либо впереди не было ни малейшей возможности — пелена дождя и буйные тёмно-зелёные заросли стояли сплошной стеной.

Егоров прошёл вперёд ровно три шага, обернулся и протёр глаза — самолёт, до которого было буквально рукой подать, был едва заметен. Камуфляжная окраска, дождь и джунгли маскировали многометровую махину будь здоров!

Решив, что ничего страшного не произойдёт, если он пройдёт вперёд ещё немного, Витька решительно развернулся и полез в непролазную чащу.

Исследовательский поход закончился, так толком и не начавшись — побарахтавшись минут десять между потоками грязи под ногами, зарослями вокруг и струями тёплой воды сверху, грязный как чушка Егоров вывалился из джунглей на залитую мутной желтоватой водой просеку.

Брямс!

Полёт с высокой и крутой обочины носом в размокшую глину не доставил Витьке никакого удовольствия, но, по крайней мере, здесь не надо было постоянно сражаться с проклятыми кустами. Отметив место своего 'выхода в свет' парой булыжников, Витя определил, что просека совершенно точно была рукотворной, и поплёлся в ту сторону, куда под уклон лениво текла вода.

'Интересно, куда нас занесло?'

Егоров размышлял, чапая по лужам, и совсем не смотрел по сторонам, потому что смотреть, собственно, было не на что. Трава, деревья, смыкающиеся над головой и серое небо в прорехах крон.

Внешне с ним всё было в полном порядке. А состояние… странное, сонное, заторможенное. Он с трудом ворочал мозгами, с трудом соображал. Постоянно хотелось прилечь на мокрую глинистую землю, подтянуть коленки к подбородку и, свернувшись калачиком, заснуть. А ещё очень хотелось завыть от горя и боли. Где они находятся, Витя не знал, но одно он понимал совершенно чётко — дорогу к Кате он не найдёт.

Мужчина остановился и посмотрел на небо. Стоило поднять голову, как в рот натекло полным-полно дождевой воды. Виктор сплюнул и, не замечая, как по мокрому лицу вместе с дождём текут слёзы, повалился прямо в грязь.

"Ах ты тварь!"

Егоров сидел в луже и смывал с ладони налипшую глину. Только сейчас до него дошло, что проклятая железяка по-прежнему находится у него в руке.

— Да что б тебя!

Сонливость и тоска по Кате разом сменилась злобой и страхом. Чёртов медальон снова чернел непроглядной тьмой, а на ладони остался потемневший отпечаток. Взвизгнув от ужаса, Витька отшвырнул кругляш и схватился за руку. Выглядела отметина очень страшно — кожа бугрилась сплошным чёрным шрамом, который здорово смахивал на застарелый ожог.

После двухминутной матерной тирады Витя с удивлением понял, что отметина не болит, не чешется, а ладонь нормально двигается и даже пальцы шевелятся. Нервно выдохнув и кое-как утерев с лица воду, Егоров огляделся и пополз на карачках искать выброшенный медальон.