Людишки - Дональд Уэстлейк

Единственным светлым пятном на фоне сгущавшихся сумерек его бытия оказалась Мария-Елена Остон, та странноватая дамочка, которую они подобрали на демонстрации. Она была не слишком жизнерадостным человеком, не таким приятным собеседником, как, к примеру, Сьюзан, но Сьюзан зажила собственной жизнью, нашла себе мужчину — не какого-нибудь приятеля, годящегося только для постели, а настоящего друга — и теперь очень редко выбиралась из города, чтобы навестить Григория. Мария-Елена приезжала регулярно, не реже двух раз в неделю, и в неизбывной печали, которую она носила в своей душе, было нечто, делавшее ее самым желанным гостем Григория с учетом того состояния духа, в котором он сейчас пребывал.

«Жизнь изрядно потрепала нас обоих, — думал он. — Мы понимаем друг друга так, как не поймет человек, избежавший тяжких испытаний».

Какие странные чувства порой сближают людей! Надо будет обыграть эту мысль в анекдоте.

На этой неделе Мария-Елена приехала уже в третий раз (новый рекорд!), в прекрасном расположении духа. Григорий еще не видел ее такой счастливой.

— На станции забастовка! — объявила она.

Григорий как раз размышлял о том, как ослабли в последнее время его связи с внешним миром. Слова Марии-Елены лишь подтвердили правильность этих мыслей.

— На станции? На какой станции? — спросил он, не сумев вытравить из голоса раздраженных ноток.

— В Грин-Медоу! На атомной электростанции!

— Ах да. Там, где мы познакомились. Но вы говорили, что больше не участвуете в беспорядках.

— Я проезжала мимо. — Мария-Елена придвинула кресло к кровати Григория и уселась. На ее лице играла счастливая улыбка. Она была красивой женщиной, но в ее красоте проглядывало нечто сильное и зловещее.

«Нет, дело не только в забастовке на атомной электростанции», — подумал Григорий, но он был слишком плохо осведомлен о личной жизни Марии-Елены, чтобы догадаться, что послужило причиной таких разительных перемен. Завела любовника? Или что-то иное?

Не лишится ли он из-за этого «чего-то» еще и Марии-Елены, как лишился Сьюзан?

— Это самый короткий путь, — продолжала Мария-Елена, — и я частенько проезжаю мимо станции, но сегодня там оказалось намного больше пикетов, а лозунги сообщали, что на станции забастовка! Бастует рядовой персонал. Люди знают об опасности проводимых там экспериментов. Когда я проезжала мимо, туда пытался въехать школьный автобус, а пикеты его не пропускали, и мне пришлось задержаться. Один пикетчик сказал, что автобус был набит начальниками и проверяющими.

— Значит, станция продолжает работать?

— Да. Опыты тоже продолжаются. Вы же знаете, им плевать на опасность, главное — избежать лишних вопросов.

Григорий посмотрел в окно.

— Это совсем недалеко отсюда.

— Восемь миль.

— Слишком близко. — Григорий печально улыбнулся и добавил: — Неужто мне суждено дважды пострадать из-за атомных электростанций?

На лице Марии-Елены появилось выражение испуга, сменившееся недоверчивой миной.

— Они не допустят этого!

— Нет-нет, они не допустят. — Григорий кивнул. — Точно так же, как руководство Чернобыля не допустило аварии, которой никто и представить себе не мог. — Он вновь посмотрел в окно, размышляя о станции, находившейся в восьми милях от клиники. — Хотелось бы мне оказаться там, внутри. Одному. Хотя бы ненадолго.

— И что бы вы сделали? — тихо спросила Мария-Елена.

Григорий повернул голову, посмотрел на женщину и улыбнулся, показав серые десны, из-под которых виднелись обнажившиеся корни обесцвеченных зубов.

— Отмочил бы славную шуточку, — ответил он.

Что он задумал?

От нетерпения и разочарования я готов грызть камни, сотрясать землю и крушить кладбищенские надгробия. Что он задумал, этот елейный святоша?

Самое неприятное заключается в том, что я не могу сражаться с ним лицом к лицу. Я вынужден признать это после двух стычек. Он слишком силен, чтобы я мог схлестнуться с ним в открытую.

Так что из того? Мы никогда не были сильны в честном единоборстве. У него есть слабое место, я отыщу его и всажу туда свой меч.

А тем временем я продолжаю наблюдать за женщиной по имени Сьюзан Кэрриган. Простодушна, словно церковный служка, и предсказуема, как эпидемия гриппа. Она не способна повредить даже себе, а уничтожить все живое и саму планету — тем более. Вокруг нее хлопочет создание в белоснежных одеждах, Энди Харбинджер[1] (нечего сказать, хорошенькое у него чувство юмора), и я пока не в силах открыто выступить против нее.

Что он задумал? Какая роль отведена этой женщине в его планах? Я с трудом сдерживаю раздражение и гнев. Что ж, тем слаще будет возмездие, когда я наконец отыщу его уязвимое место.

Между прочим, крошка Пэми тоже исчезла, но это беспокоит меня гораздо меньше.

Я не имею права на ошибку. Не смею потребовать дополнительной помощи. Не решаюсь. Что со мной будет, если…

Нет. Мы не отважимся даже подумать о том, что со мной будет.

28

Пока Пэми одевалась, врач отвел Фрэнка в сторону.

— У вас были близкие отношения с этой девушкой?

— У меня — нет, — ответил Фрэнк. — Я бы ее даже не коснулся. Можете считать меня ее приятелем.

По лицу доктора, вежливого худощавого мужчины лет сорока, уже начинавшего лысеть, было трудно сказать, вызвано ли его беспокойство состоянием здоровья Пэми, или оно заложено в его натуре. Да оно и неудивительно, если учесть его специальность — СПИД.

— У меня создалось впечатление, что эта девушка — незаконный иммигрант, — сказал он.

Фрэнк бросил на доктора настороженный взгляд.

— Ваш сотрудник…

— Мерфи. Тот, что принял вас.

— Да. Он сказал, что вас интересует только медицинская сторона дела. Мы ведь не хотим, чтобы девушка разносила заразу?

Врач тонко улыбнулся, но его лицо по-прежнему выражало тревогу.

— Не волнуйтесь, мистер Смит, — заверил он Фрэнка. — Я не собираюсь звонить в иммиграционную службу. Дело в том, что Пэми очень скоро потребуется госпитализация, и я боюсь, что ее присутствие здесь пойдет вразрез с планами нашей клиники.

— Так что же, ее вышвырнут на улицу?

Доктор неловко пожал плечами.

— Может быть.

— Какое милосердие, — сказал Фрэнк. — Сколько она протянет?

— Через месяц-другой ее надо будет госпитализировать. А потом… не больше года. А может быть, меньше недели.

— Нельзя ли помочь ей хотя бы на это время?

— Я дам рецепты, — ответил врач. — Мазь снимет зуд от язв, прочие препараты облегчат симптомы и на некоторое время сделают жизнь Пэми относительно сносной. А потом останется только госпитализация.