Людишки - Дональд Уэстлейк

В кабинете появилась Пэми, облаченная в одежду, купленную для нее Фрэнком. Она не знала толком, как все это надевать, и платье висело на ней, словно тряпка, хотя и было подобрано точно по размеру. Она улыбнулась доктору своей уродливой улыбкой и сказала:

— Спасибо.

— Не за что, — ответил врач, улыбаясь в ответ.

«Девчонка явно понравилась доктору», — подумал Фрэнк. В хорошем настроении Пэми выглядела славной молоденькой девушкой. Ласковой говорящей зверюшкой. Фрэнк держал ее при себе, потому что ему казалось, будто Пэми возрождает в нем вкус к жизни, особенно теперь, когда он забросил дела и существовал на деньги, добытые в Восточном Сент-Луисе. В конце концов это так приятно — заботиться о человеке, которому еще хуже, чем тебе.

Врач махнул рукой в сторону приемной и сказал:

— Расплатитесь с миссис Рубинштейн.

— Хорошо.

— Как вы намерены расплачиваться сегодня, мистер Смит? — спросила миссис Рубинштейн.

— Наличными, — ответил Фрэнк, доставая из кармана брюк пачку купюр.

Врач, который уже собирался уходить, обернулся и одарил Фрэнка кривой ухмылкой, напоминавшей улыбку Пэми.

— Вы одна из тех загадок, что не дают мне уснуть по ночам, мистер Смит, — сказал он. — Не согласитесь ли вы хотя бы частично удовлетворить мое любопытство?

— Нет, — ответил Фрэнк.

Они пешком отправились к стоянке на задах медицинского центра Нью-Йоркского университета, где Фрэнк оставил свою последнюю машину, голубую «тойоту», которую он угнал в Нью-Джерси и снабдил нью-йоркскими номерами. У заднего колеса машины, стоявшего рядом с бордюром, валялся какой-то оборванец. Спереди «тойоту» поджал другой автомобиль, и Фрэнк не смог бы выехать, не сдав назад, но для этого пришлось бы переехать оборванца задним колесом.

— Вставай, приятель, — сказал Фрэнк, ткнув носком башмака лежавшего на асфальте человека. — Поцелуйся с какой-нибудь другой шиной, а?

Оборванец шевельнулся, но по-прежнему загораживал проезд. «Нажрался дешевого портвейна», — подумал Фрэнк и, наклонившись, взял пьяницу за рукав поношенного халата. Потянул, и оборванец перекатился на бок. Полы халата распахнулись, являя взору Фрэнка полосатую пижаму.

— Тьфу ты, — в сердцах произнес Фрэнк. — На этом индюке даже одежды нет.

— Ты только посмотри на его шею, — сказала Пэми.

На шее оборванца зияла рана, покрытая запекшейся кровью. Вокруг его носа тоже растекалась кровь. Он смахивал на азиата, не то японца, не то китайца, и был в полубессознательном состоянии.

— Кусок дерьма, — проворчал Фрэнк. — Мне противно даже прикасаться к нему.

«И к нему тоже», — подумал он.

Пэми склонилась над раненым пьяным японцем, посмотрела ему в глаза и сказала:

— Он убежал из клиники.

— Ты так думаешь? Ну что ж, давай вызовем санитаров. Пусть тащат его назад.

Казалось, эти слова вернули японца к жизни. Он приподнял голову, ошалело мотая ею из стороны в сторону, словно к его носу прицепился здоровенный омар.

Фрэнк бросил на него хмурый взгляд.

— Вы лежали в больнице? Почему не хотите возвращаться обратно?

Теперь японец лежал на спине. Он вытянул вперед руки и в отчаянии соединил запястья, умоляюще глядя поверх них на Фрэнка.

— Наручники, — сообразил Фрэнк. — Вас что, собираются арестовать?

Японец закивал, так же отчаянно и неистово.

Фрэнк посмотрел на него с неприязнью.

— Заразный небось?

Японец покачал головой.

На лице Фрэнка появилась кислая ухмылка.

— Это меняет дело. Давай положим его на заднее сиденье и смотаемся отсюда, — сказал он, обращаясь к Пэми.

Укладывая вещи, Фрэнк не переставал брюзжать.

— На кой хрен мы его подобрали, — ворчал он, упаковывая новые рубашки из чистого хлопка в сумку из натуральной кожи. — На кой черт нам тупой япошка, который даже не может говорить? А если он псих?

Пэми не обращала на Фрэнка внимания. У нее было совсем немного одежды, но она потратила целую прорву времени, укладывая, перекладывая, разглаживая и рассматривая каждую тряпку.

— Теперь придется съехать, и все из-за него, — пробурчал Фрэнк.

Дело в том, что в Нью-Йорке не сыскать гостиничного номера, в который можно было бы попасть, не пройдя мимо портье, и Фрэнк никак не мог протащить с собой еле живого японца, набравшего в рот воды. Пришлось отправиться на поиски мотеля, где Фрэнк мог бы зайти к управляющему, расплатиться авансом и подъехать вплотную к дверям комнаты, чтобы никто не увидел японца.

— Я не уверен, что мы сможем долго таскать его с собой, — сказал Фрэнк.

— Может, ему станет лучше, — предположила Пэми и пожала плечами. На ее лице появилось такое грустное выражение, какого не было уже много дней. — Может, хотя бы он поправится, — добавила она.

Японца уложили на заднее сиденье, словно сумку с бельем, которую везут в прачечную, и, когда Фрэнк и Пэми вышли из-за угла мотеля на Десятой авеню и вернулись к машине, он все еще лежал в прежней позе, то ли живой, то ли мертвый. Когда они влезали в салон, японец очнулся и слабо пошевелился. Значит, еще жив.

На углу Фрэнк включил поворотный огонек, свернул направо, и они покатили по Десятой авеню на север. Вспомнив о приключениях, которые ему довелось пережить, когда он въезжал в город, Фрэнк предпочел держаться подальше от шоссе и решил сначала ехать по улицам, а потом — по проселкам. Он просто держал путь на север, не имея определенной цели и собираясь остановиться где-нибудь в захолустном мотеле.

Глаза, которые неотрывно наблюдали за Фрэнком и оценивали его поступки, отметили, что он не бросил своих попутчиков. Это заслуживало одобрения.

29

Пэми никак не могла понять, что за человек этот Фрэнк. Он не лез к ней в постель, не норовил подсунуть ее другим мужчинам и, судя по всему, вообще не собирался ее использовать. Он водил ее по врачам, кормил и одевал, возил на машине, но ничего не требовал взамен.

«Может быть, я уже умерла, — порой думала Пэми. — Может, я погибла в огне вместе с полицейским, а то, что происходит со мной сейчас, и есть жизнь после смерти, сладкий сон, в котором можно позабыть обо всем дурном, что случалось прежде». Впрочем, Пэми не верила этому. В сладких снах не бывает мерзких японцев. Но если Пэми не могла догадаться, зачем она понадобилась Фрэнку, то, возможно, он найдет какое-нибудь применение японцу?

Как бы то ни было, жить с Фрэнком много лучше, чем с Рашем, и это главное. К чему искать смысл в тех или иных событиях? Разве что-нибудь когда-нибудь имело смысл?