Упрямый Галилей - Игорь Дмитриев

25 апреля 1632 года тосканский посол в Риме докладывал во Флоренцию, что папский segretario позволил себе высказать критические замечания по поводу стиля пасторского послания, составленного Урбаном VIII (естественно, на латыни), и предложил свой, более изящный вариант текста, показав его третьим лицам (последнее обстоятельство, по словам Никколини, «поразило папу в самое сердце»825). Чамполи действительно был одаренным поэтом и писателем, хорошим стилистом826 и широко образованным человеком (Урбан как-то назвал его «amico di nuova filosofia»827). Но и Урбана VIII, любившего в свободное от основной работы время предаваться сочинительству, Господь не обделил литературными талантами, а главное – амбициями828. Нетактичный поступок Чамполи, которого, как и многих фаворитов, отличали (и губили) известная самонадеянность и желание показать свое превосходство над другими придворными, больно задел самолюбие не в меру чувствительного к мелким обидам понтифика. Они знали друг друга давно, и до сих пор Чамполи, как выразились биографы Галилея, «настраивал свою лиру с голоса папы (kept his lyre attuned to papal themes)»829. Фра Джованни писал стихи о разном: об избрании Маффео Барберини папой, о борьбе Урбана VIII за мир в Европе, о падении Ла-Рошели и даже о сборе винограда в Кастель-Гандольфо. Но в последнее время до его святейшества все чаще стали доходить слухи, что его секретарь позволяет себе ехидные замечания в адрес своего патрона, и когда друзья Чамполи советовали ему быть сдержаннее на язык, тот им отвечал, что благоразумие свойственно лишь тем, кто лишен гения830. В итоге Урбан VIII сначала запретил Чамполи входить в папские покои без предупреждения, а затем вообще выслал его из Рима831. Опальный секретарь полагал, что ему предложат приличное место, например нунциатуру в Неаполе, Венеции или, на худой конец, в Нарни. Но Святейший, продержав Чамполи в неизвестности более шести месяцев, в итоге определил его управляющим в маленький городок Montalto (провинция Marches), куда тот вынужден был отправиться 23 ноября 1632 года832 .

Кастелли, разобравшись наконец кое-как в событиях вокруг престола Святого Петра, был поражен, с каким спокойствием Чамполи принял опалу833. Возможно, хорошо зная придворные нравы, тот внутренне был готов к любым переменам в своей судьбе, рассчитывая, что, поскольку Урбану VIII пошел седьмой десяток и смена понтифика не за горами, новый папа наверняка захочет приблизить к себе способного придворного, обиженного его предшественником. В 1624 году, в начале своей придворной карьеры, Чамполи писал своему другу Джамбатиста Строцци (G. Strozzi): «В любой момент я могу оказаться за пределами этого Гранд-отеля, как многие называют здесь папский дворец834, и мне придется жить какое-то время в жалкой лачуге вдалеке от Рима. Такое случается здесь со всеми при каждом новом понтифике»835.

Сам Чамполи считал, что причиной его падения стала описанная выше литературная история. Однако в действительности папу встревожило совсем иное и инцидент с текстом пасторского послания был скорее предлогом для разрыва отношений Святейшего со своим секретарем (или последней каплей, переполнившей чашу терпения папы). Главная причина падения Чамполи – политическая, и на ней следует остановиться особо, поскольку политический фактор сыграл свою роль также в процессе над Галилеем.

Определенная доктринальная «гибкость», которую курия проявила по отношению к Галилею в 1616 году, была в немалой степени обусловлена относительной стабильностью политической ситуации в Европе в то время. Впрочем, политическое равновесие накануне Тридцатилетней войны было непрочным, а следовательно, и недолгим.

В силу того, что Святой престол постоянно пребывал в финансовом кризисе и потому не мог обеспечить надлежащую защиту своих владений в центре Италии, верховному понтифику, который был, напоминаю, не только духовным главой католического мира, но и светским государем, правителем Папской области, приходилось тщательно выбирать себе союзников. Ватикан вынужден был постоянно маневрировать между испанскими и австрийскими Габсбургами, с одной стороны, и Францией, их давним противником, с другой. Поскольку вторая половина XVI столетия стала для Франции трудным временем религиозных войн (1562 – 1598), то примерно с 1559 года папы предпочитали ориентироваться на Испанию, в результате чего испанская корона практически полностью контролировала римскую политику. Павел V Боргезе, избранный на престол Святого Петра в мае 1605 года при мощной поддержке влиятельной испанской фракции, продолжал происпанскую политику своих предшественников836. В ответ испанская корона посылала в Италию деньги, зерно и войска.

Однако с мая 1618 года, после пражской дефенестрации, ситуация в Европе стала быстро ухудшаться и вскоре начались военные действия, положившие начало Тридцатилетней войне837. В первый период войны удача сопутствовала католическим силам. В частности, 3 ноября 1620 года войска императора Фердинанда II наголову разбили протестантов в сражении при Белой горе, что дало возможность Габсбургам поставить под свой контроль южную Германию и Рейнскую область.

Но к осени 1622 года, менее чем за год до избрания кардинала Маффео Барберини папой (6 августа 1623 года), расстановка сил в Западной Европе начала меняться. 18 октября 1622 года французский король Людовик XIII [рис. 2.10] вопреки протестам своей матери Марии де Медичи подписал в Монпелье мирный договор с гугенотами, что позволило на некоторое время стабилизировать внутреннюю ситуацию во Франции и активизировать французскую внешнюю политику. Одной из первых ее побед стало избрание профранцузски настроенного Маффео Барберини838 на папский престол. Урбан VIII, как и опасались в Мадриде, стал постепенно сдерживать испанское влияние при римском дворе. Как искусный политик, он начал действовать в этом направлении не сразу по получении тиары, ограничившись на первых порах мелкими уколами. Так, в июне 1624 года испанский посол собрался (по установившейся при предшественниках Урбана традиции) поднести понтифику в день Святого Петра дары от Неаполя839 – деньги и коня. Однако Святейший настоял, чтобы подарок был вручен не в день праздника, а накануне и был принят кардиналом-камерленго. Это был ясный сигнал – происпанская политика Ватикана, проводившаяся в предыдущие шестьдесят пять лет, уходила в прошлое840.

Рис. 2.10. Питар Пауль Рубенс.

Портрет Людовика XIII. 1625. Norton Simon Museum, Пасадена (Калифорния), США

Вскоре французские войска при поддержке Венецианской республики заняли район Вальтеллине, небольшую долину на севере Италии (вблизи границы со Швейцарией), по которой проходила дорога, связывавшая юг и север Европы, и которая по договору между Испанией и Францией находилась под контролем папы. Казалось, франко-испанская война на итальянской территории неизбежна. 18 апреля 1625 года Марио Гвидуччи сообщал Галилею: «Его святейшество очень обеспокоен военными неурядицами, настолько, что с ним невозможно говорить»841.

Поначалу испанцы настаивали, чтобы Урбан вошел с ними в союз, чтобы изгнать французов из Италии. Когда же Святейший отказался, в Мадриде решили, что он заодно с Ришелье. Ходили даже слухи об испанском заговоре с целью устранить папу, к примеру отравить842. Но Урбан был непреклонен и не реагировал ни на какие испанские протесты, хотя на риторическом уровне выражал свою одинаковую любовь к обоим королям – и к Людовику XIII Французскому, и к Филиппу IV Испанскому. В 1626 году ситуация вокруг Вальтеллине разрешилась мирным путем843. Отныне Франция стала занимать значительное место в политике Ватикана, а отношения между Испанией и Святым престолом окончательно испортились. Более того, вальтеллинский кризис продемонстрировал неспособность Мадрида вмешиваться в политику Ватикана, как это имело место ранее, во времена Филиппа II и Филиппа III. Причина этой неспособности лежит не в ослаблении военной и политической мощи Испании, но в укреплении международных позиций Франции (благодаря усилению ее военного могущества и активной политике Ришелье и Мазарини). В этой ситуации Урбан сумел вовремя изменить политические ориентиры Святого престола.

Во второй половине 1620-х годов по распоряжению верховного понтифика начались работы по восстановлению фортификационных укреплений в Чивита-Веккиа и в других местах, что было запрещено договором 1557 года между папой Павлом IV и Филиппом II. При Урбане французская монета получила хождение в Риме наравне с испанской, а французское зерно вместе с испанским пополняло закрома Папского государства.