Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

— Что это? — Лукин повернул голову и удивленно взглянул на Никиту.

— Не веришь, говорю… Рассказал мне, что Ксенья твоя бывшая квартирная хозяйка, толстая неуклюжая баба…

— Я не говорил, что она толстая и неуклюжая… — сказал Лукин.

— Ну, все равно. Баба, говорил, кто ее знает, какой у нее язык… Зачем это?

— Ладно, — сказал Лукин и уткнулся в газету.

— Разве я не вижу? К чему же было меня обманывать?

— Никто тебя не обманывал. Разве не хозяйка она этой квартиры?

— Хозяйка-то хозяйка, но какая хозяйка…

— Вот придет, ты ее и расспроси, а пока бога ради не мешай мне читать… Тут тяжелые корабли англо-французской эскадры в Черное море вошли и угрожают Одессе, Севастополю, Новороссийску, новые американские войска в Архангельске высадились, генерал Краснов прет на Камышин и на Воронеж, а он мне о пустяках… Почему Ксенья не толстая? Вот придет, и спроси у нее, почему не потолстела для твоего удовольствия…

Лукин сердито подвинул газету и, оперев голову о руки, так что ладони закрыли уши, стал читать.

Никита посмотрел на него исподлобья и отвернулся. Его брала досада и на себя за неуместный допрос Лукина и на Лукина, который, словно боясь лишних расспросов, не желал говорить с ним. Он нехотя допил остывший чай, отодвинул стул и стал бродить по комнате. Он искал каких-нибудь знаков, каких-нибудь примет, которые подсказали бы ему, кто такая Ксенья и почему Лукин не хочет рассказать о ней. Но никаких примет — ни фотографий на стенах, ни родственных альбомов — в комнате не было.

— Чего томишься? — вдруг спросил Лукин. — Взял бы да газеты почитал, как я, — все польза будет.

— Успею, — сказал Никита. — Сейчас нужно думать, что дальше делать…

— А вот Ксенья придет, тогда и подумаем. Без штанов-то ведь никуда не денешься.

— Она за одеждой пошла?

— Может быть, и одежду достанет, — сказал Лукин и прислушался, повернув голову к окну, за которым раздались торопливые шаги. — Кажется, она.

Прислушался и Никита. Ему показалось, что под окном прошли два человека.

— Двое, — сказал он. — Слышишь, шаги разные…

— Двое?

Они замолчали и оба, как по команде, обернулись к двери.

На крыльце скрипнула половица, потом щелкнул замок.

— Конечно, Ксенья, только у нее ключ, — сказал Лукин.

В это время гулко хлопнула входная дверь, и в комнату почти вбежала Ксенья. На ней была короткая черная шубка и маленькая меховая шапочка.

Лукин поднялся навстречу и, через приоткрытую дверь вглядываясь в полумрак передней, спросил:

— Ты с кем шла?

Но Ксенья не ответила. Она подбежала к Никите и, даже не поздоровавшись, спросила:

— Как ваша фамилия?

— Фамилия? — удивленно переспросил Никита.

— Ну да, ваша фамилия?

Однако Никита не успел еще сообразить, зачем вдруг Ксенье понадобилась его фамилия, и не успел еще ответить, как услышал за дверью голос, показавшийся ему странно знакомым:

— Какой же это к черту Федотов? Это Нестеров…

Дверь распахнулась настежь с такой силой, что чуть не слетела с петель, и в комнату ворвался одетый в нагольный тулуп коренастый человек с редкой курчавой бородкой и небольшими усиками над яркими свежими губами.

— Говорит: «Федотов», — закричал он. — Какой Федотов? Это Никишка Нестеров…

Никита увидел перед собой Андрея Силова, того самого красногвардейца Силова, который был вместе с ним в разъезде под оловянинским монастырем в памятный день ранения.

— Вот чертова кукла, — говорил Силов, обнимая изумленного Нестерова. — Федотов? Почему Федотов?

— Постой, постой… Откуда ты-то тут взялся? — бормотал Никита, освобождаясь из объятий Андрея. — Ну, пусти…

Силов оставил Никиту и обернулся к Лукину.

— Здорово, Кирилл. Наполеон? А? — Он схватил руку подошедшего Лукина. — Дай тебя поцелую… Молодец! И сам пришел и Никишку с собой привел…

— Это не я его привел, а он меня, — сказал Лукин.

— Неважно, главное вместе собрались… Ну, так вот, — заговорил Силов, снова обернувшись к Никите. — Прибегает ко мне Ксенья и говорит: «Кричи ура, еще один ваш красногвардеец нашелся, Кирилл его с собой привел» — «Кто?» — спрашиваю. — «Федотов». — «Какой, — говорю, — Федотов?» — «Черненький, — говорит, — такой и наружности привлекательной».

Никита взглянул на Ксенью и отвел глаза.

— Ладно, покороче, — сказал он. — И так все понятно…

— Тебе понятно, а мне тогда понятно не было, — прервал его Силов. — Всю дорогу голову ломал… И ты тоже хорош, — вдруг снова обернулся он к Лукину. — Как в воду канул — ни слуху ни духу. Читу запрашивали, и там о тебе ничего не знают…

— И знать не могли, — сказал Лукин. — Меня здесь на станции с поезда сняли. Облава была — дезертиров ловили и уклонившихся от военной службы. А у меня в паспорте, как на грех, 1898 год стоит, а этот год, пока я из Читы сюда ехал, призвали. Я туда-сюда, ничего не поделаешь, в моем положении скандалить не станешь. Говорю: «В дороге был, завтра явлюсь». Не поверили и под конвоем прямо к воинскому начальнику, как в срок не явившегося к призыву. Врач посмотрел: «Годен», и в казарму, под строгим конвоем с шашками наголо, как арестованного…

— Фу ты, устал даже… — сказал Силов и расстегнул крючки ворота шубы.

— Устал, говоришь, а три пуда на плечах держишь, — сказал Лукин. — Снимай шубу…

Силов сбросил с плеч шубу, и Лукин понес ее в переднюю.

Никита посмотрел на Ксенью. Она улыбнулась ему и сказала:

— Теперь нам снова знакомиться приходится. Значит, вы Нестеров,