Драмы и комедии - Афанасий Салынский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
РИММА СЕРГЕЕВНА РЖАНОВА.
ГЕННАДИЙ МАРТЫНОВИЧ ЛЕБЕДЬ.
АЛЕВТИНА — его жена.
ОПОКИНА.
ЕЛЕНУШКИНА.
БЕЛЛА ШУСТЕР.
ГОСТИ.
Действие происходит в 1962 году на Дальнем Востоке.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Огни аэровокзала. Гул самолета, подруливающего к стоянке. Доносятся объявления по радио: «Самолет номер 48416, следующий рейсом… теперь уже определенно прибудет через 20 минут».
Высвечивается фигура человека. Слушая объявления, он поглядывает на часы, курит. Это — С а м о х и н, помощник первого секретаря крайкома партии. Весьма сдержанный, худощавый, в очках.
Из темноты возникает женщина в форме летчика Аэрофлота, Н и н а Т а т а р к и н а. Она держится с веселой грубоватостью. Этой привычной манере, особенно удобной с товарищами по профессии, она не изменяет и тогда, когда общается с другими людьми.
С а м о х и н. Товарищ Татаркина!
Н и н а (всматривается, неохотно). Ждешь хозяина? Ну и жди себе.
С а м о х и н. Хозяина! Въелось. Вы вот что, фланируйте в другом месте.
Н и н а. Разуй глаза. Видишь, мой самолет стоит.
С а м о х и н. Я давно уже хочу вам сказать, товарищ Татаркина…
Н и н а. Вот было бы здорово, если б ты признался в любви!
С а м о х и н (отступая). Нельзя же так несерьезно…
Н и н а. Ладно, не буду! (Закуривает.) Илья Степанович возвращается из Москвы. Я… я хочу спросить, полетит ли он в далекие районы края?
С а м о х и н. Об этом уведомляю вас я, и всегда своевременно. Поберегите авторитет первого секретаря крайкома.
Н и н а. Я берегу его жизнь как пилот первого класса.
Г о л о с п о р а д и о: «Гражданка Сердникова, пожалуйста, поспешите к своему мужу, ожидающему вас возле справочного бюро старого здания аэровокзала. Спешите, пока не увяли цветы».
С а м о х и н. Или выходите замуж, или… Есть и кроме вас пилоты первого класса. Правда, может быть, не такие красивые.
Н и н а. Сказала бы я тебе, Самохин, да уж очень ты женственный. (Уходит.)
Появляется Р я з о в, второй секретарь крайкома, обаятельно улыбчивый, неторопливый.
Р я з о в. А Татаркина чего вертится тут?
С а м о х и н. Самолет ее стоит поблизости. Спрашивала у меня, скоро ли понадобится.
Г о л о с п о р а д и о: «Как всегда, блестяще произвел посадку самолет «ТУ-114», пилотируемый ветераном Аэрофлота летчиком Любовиным».
Р я з о в. Стиль объявлений. Слышали? Без стандарта. Разумная инициатива.
С а м о х и н. Именно этим рейсом должен прилететь товарищ Кудинов.
Р я з о в. Да. Понимаю. (С приятной значительностью выставляет подбородок, произнося свое «Да, понимаю».) Гм… Почему ты, Александр Васильевич, не зовешь меня по имени-отчеству? Ты и шефа своего так же официально… Удивительно, как это он привык?
С а м о х и н. Удивительно другое.
Р я з о в. Да.
С а м о х и н. Почему на «ты» называют только нижестоящих? В виде поощрения. И уходит хорошее слово «товарищ».
Р я з о в. Ну, если все на «ты», это… как-то… фамильярно.
С а м о х и н. «Ты» фамильярно, «товарищ» — официально, «Иван Иваныч» — как раз?
Р я з о в. Язык у вас! Как вас терпит Илья Степаныч?
С а м о х и н. Так же, как я — его.
Все сильнее гул подруливающего самолета.
З а т е м н е н и е
Комната в квартире Кудиновых. Е в а, жена Кудинова, женщина лет сорока с лишним, высокая блондинка с ребячески веселыми круглыми глазами, вздернутым носом и широким ртом, в этот вечер не ждет мужа. К ней пришел бывший метрдотель ресторана «Дальний Восток», секретарь партийного бюро домоуправления, Г е н н а д и й М а р т ы н о в и ч Л е б е д ь. Лебедь, лысый толстяк с мрачной услужливостью на лице, скучает без работы, он на пенсии. Общественная деятельность секретаря партийного бюро домоуправления дает ему возможность общения с людьми. Лебедь инструктирует Еву. На столе гостиной расставлены тарелки, рюмки, бутылки с вином и пустые графины, разложены ложки, ножи и вилки, салфетки, то есть все сделано так, как надо для приема гостей. И даже кое-что из того, что было в холодильнике, поставлено на стол, чтобы натуральнее и предметнее был урок.
Л е б е д ь. Вкус и фантазия. Графин. Вы, Ева Рудольфовна, добродушно предполагаете, он стоит на месте?
Е в а (латышка, она немножко путает слова и говорит с акцентом). Пожалуй, не очень на своем месте.
Л е б е д ь. Бросьте взгляд.
Е в а. Вот сюда!
Л е б е д ь. Точно. Вкус и фантазия. Смотрите, как заиграл! Возвышается, как Эйфелева башня в пределах Парижа. Теперь обо мне говорят: бывший метрдотель ресторана «Дальний Восток» ушел на заслуженный отдых. Мой отдых — в тесном кругу советского человека!
Из затененного угла, там, где стоит диван, доносится храп. Лебедь смущенно оглядывается, как бы желая заглушить этот храп.
Е в а. Ничего, ничего, пускай.
Л е б е д ь. А вы, Ева Рудольфовна, как давно проживаете с Ильей Степановичем?
Е в а. Мы познакомились с ним в тысяча девятьсот сороковом году. Тогда в самый раз была освобождена Прибалтика: Эстония, Литва и моя Латвия… А потом он был на фронте командиром полка, а я работала в агитации. Ползала близко к фашистским окопам и кричала по радио на немецком языке. Ох, фашисты много стреляли в меня! Хотели заткнуть рот.
Входят Р я з о в и С а м о х и н. За ними следует К у д и н о в, человек лет около пятидесяти. В стиле его поведения нет ни одной черточки, которая профессионально отличала бы его. Наоборот, глядя на него, можно подумать, что он — научный работник или военный, что, впрочем, тоже естественно вмещается в его многотрудную жизнь.
Кудинов тщательно скрывает свою мучительную озабоченность.
К у д и н о в. Встречаешь меня таким роскошным столом?
Е в а (смущена неожиданным приездом мужа). И не думала встречать. Беру урок.
Л е б е д ь (похохатывает). Инструктаж… по-соседски.
Е в а. Илия, а почему же ты мне не позвонил или не дал телеграмму? (Слово Илья Ева произносит как Илия с ударением на первую букву «И».)
К у д и н о в. Видишь ли, я успел позвонить только Иннокентию Алексеевичу.
Р я з о в. Да, да, каюсь, я вам не дозвонился, Ева Рудольфовна.
Л е б е д ь. До свидания. (Подошел к Алевтине в затемненный угол.) Алевтина… Алевтина, проспись.
В ответ слышатся какие-то неясные возгласы.
Жена. Очень бережет, как бы не потерялся. Народный конвой. Алевтина!
А л е в т и н а (испуганно). А?! Лебедь, ты?.. Что?
Л е б е д ь. Вставай, вставай, милая, проснись. Домой идти надо.
А л е в т и н а (взмахнула руками, потягиваясь, и вдруг застонала). А-а… Я отоспала шею… Как быть?
Л е б е д ь. Домой, домой.
А л е в т и н а совершенно равнодушно оглядывает всех, кто в комнате. Ни с кем не поздоровавшись, не сказав «до свидания», взяла за руку и привычно уводит Л е б е д я за собой.
К у д и н о в (указывая на стол). Ева, можно?
Е в а. Можно.
Кудинов наливает вино.
Р я з о в. Ну, с приездом, что ли.
Все сели к столу. Выпили.
Да, понимаю. (Закусывает.) В машине серьезно не поговоришь, неудобно. Шофер. Сегодня в конце дня был звонок: к нам выезжает комиссия.
К у д и н о в. Оперативно.
Р я з о в. Ты там, в Москве, посражался немножко?
К у д и н о в. Москва велика, я не с нею сражался…
Р я з о в. Получил указания?
К у д и н о в. Получил. Исторические.
Р я з о в. Исторические?
К у д и н о в. Как обычно.
Р я з о в (уловил иронию, подобострастно хохотнул, но тут же оборвал смех). Да. (Заторопился.) Ладно, потолкуем… Отдыхать надо Илье Степановичу.
Самохин медленно встает из-за стола.
К у д и н о в. Завтра утром повстречаемся.
Р я з о в. Само собой, само собой. (Отвечает уже от дверей, ему не терпится уйти.)
Они уходят — Р я з о в и С а м о х и н. Кудинов и Ева молча смотрят друг на друга. Стоят и молчат. Потом Ева подходит, обнимает мужа.
Е в а. Ты устал и очень много волновался. Да? Все на тебе написано, Илия. Теперь скажи мне, почему Рязов выскочил, как пробка из бутылки? Илия, я так думаю, Рязов испугался! (Хохочет.)