Почему ненавидят Сталина? Враги России против Вождя - Константин Романенко

Причем уже в том же 1933 г. «дела на 16 человек были пересмотрены, и заключение в изолятор было заменено ссылкой, а 9 человек были совершенно освобождены». Сообщив эту информацию, Ежов отметил, что, если приговор по группе 87 согласовывался с ЦК, то освобождение осужденных ни с кем не согласовывалось. Докладчик не называл фамилию Ягоды, но приводимые им примеры свидетельствовали о самовольстве бывшего главы НКВД. Приведя другие примеры освобождения подследственных, он сделал закономерный вывод: «То есть одновременно люди наносили удар, казалось бы, по вскрытой троцкистской организации и по наиболее активным троцкистам, правым и зиновьевцам, и тут же их освобождали для того, чтобы они могли продолжать вести свою работу. Такова практика карательной политики».

Не менее удручающе выглядела агентурная работа. Органы госбезопасности, обладавшие «исключительно большой сетью агентов и осведомителей», в действительности «не имели работоспособной и устойчивой агентуры». В числе агентов были дезинформаторы и громадное количество «так называемых двойников-предателей. Особенно много было этих двойников в агентуре, работающей среди политических партий, среди троцкистов, зиновьевцев и меньшевиков».

Еще в худшем положении находилась агентура за рубежом. «Там, – констатировал Ежов, – мы агентуры почти не имеем. В прямой зависимости от агентурной работы находилась и следственная работа». Для подавляющего большинства участников пленума внутренняя кухня карательной машины была тайной за семью печатями. Поэтому докладчика слушали с напряженным вниманием, не перебивая и не бросая традиционных реплик. И лишь описание содержания заключенных в тюрьмах вызвало оживление в зале.

Вскормленный молоком мифов, обычный читатель впитал информацию о методах работы карательной системы тридцатых годов из побасенок либеральной пропаганды и страшилок «одного солженицынского дня». Поэтому он верит, что судьба заключенного якобы зависела лишь от тупого принципа: «шаг влево, шаг вправо – расстрел!», которым интеллигенты пугают доверчивого обывателя.

Между тем Ежов развеял этот миф еще в 1937 году. Он объяснял: «Нам казалось и всем кажется совершенно законным, что заклятые враги народа, осужденные к отбытию наказания, – троцкисты, зиновьевцы и правые – отбывают тюремное наказание. Но на деле, по существу, тюремного наказания никто из осужденных не нес». Он пояснял свою мысль: «В системе НКВД имеются тюрьмы особого типа, или политизоляторы. Эти политизоляторы, я без преувеличения могу сказать, больше походят на принудительные дома отдыха, нежели на тюрьмы. Такие политизоляторы имеются в Суздале, Челябинске и в ряде других мест.

Внутреннее содержание в тюрьме осужденных преступников таково, что они тесным образом общаются друг с другом… Имеют возможность обсуждать свои вопросы и разрабатывать планы антисоветской деятельности. Причем внутритюремная связь в изоляторе была совершенно узаконена. Люди собирались совершенно открыто. <…> Осужденным предоставлялось право пользоваться литературой, бумагой и письменными принадлежностями в неограниченном количестве. Наряду с казенным пайком все заключенные имели возможность получать продукты с воли в любом количестве и любого ассортимента, в том числе и водку. Во многих случаях арестованным предоставлялась возможность отбывать наказание вместе со своими женами».

Эта информация вызвала в аудитории веселый смех, а Молотов, почти позавидовав «жертвам сталинских репрессий», бросил реплику: «Мы так не сидели раньше». Но Ежов усиливал пикантность сказанного подробностями бытописания жизни заключенных в советских «застенках»: «Так, И.Н. Смирнов отбывал наказание вместе со своей женой Короб. Даже романы завязывались там в изоляторе. Такой роман завязался у одного эсера с Рогачевой – это сестра Николаева, убийцы Кирова. Они обратились за разрешением жениться в секретно-политический отдел к т. Молчанову. Им разрешили, их свели в одну камеру, у них родился ребенок и до последних месяцев они жили вместе».

Такой вольницы, пожалуй, нет даже в современных российских политизоляторах. Но Ежов усиливал интригу: «Как я уже говорил, (в политизоляторах) разрешали передавать спиртные напитки. Этим, например, очень широко пользовался И.Н. Смирнов, который регулярно выпивал чарочку водки. А вот что пишут после обследования Суздальского изолятора: «Камеры большие и светлые, с цветами на окнах. Есть семейные комнаты… (Читает.)…ежедневные прогулки заключенных мужчин и женщин по 3 часа».

К сожалению, история не сохранила цитат, прочитанных Ежовым по ходу выступления. Но уже то, что содержание этих текстов тоже вызвало смех и восклицание Берии: «Дом отдыха!», – свидетельствует, что положение заключенных не выглядело трагическим, как это любят изображать «либеральная» пропаганда и сочинители душещипательных «мемуаров» о ГУЛАГе. Более того, говоря современным сленгом, «зона» оказалась под своеобразным прессингом и психологическим давлением со стороны лиц, отбывавших наказание. Ежов продолжал: «Однако… эти условия никак не удовлетворяли заключенных, и они систематически обращались с требованиями «облегчения невыносимого режима».

Вот что пишет… 10 февраля 1936 г. начальник Верхне-Уральской тюрьмы особого назначения Бизюков: «Объявить заключенным ответ по тюрьме (Читает.)…Комарова перевести в одиночную камеру № 50». На жалобу заключенных, по поводу получения «с воли» книжных посылок, руководство НКВД предписало начальнику Челябинской тюрьмы Начекину: «Заключенные имеют право выписывать все… (Читает.) во всех камерах устроить полки для книг».

Описывая атмосферу в местах заключения, Ежов обращал внимание и на своеобразное подобострастие, проявляемое в отношениях с заключенными со стороны руководства мест изоляции. Когда находившемуся в политизоляторе «Каменеву не вовремя доставили телеграмму из почтового управления, то по его заявлению было учинено специальное расследование. И начальник тюрьмы… чуть было не посадил начальника почты. Этот эпизод привлек внимание Сталина, который спросил:

– Кому тюрьмы подчинялись непосредственно?

– Секретно-политическому отделу Наркомвнудела СССР, Молчанову, – пояснил Ежов. – Не в худшем положении находились и политические заключенные, которые направлялись в лагеря. <…> В 1934 г. прибывшие из Верхне-Уральского изолятора в Соловки троцкисты обработали ряд заключенных и выставили требования о вывозе политических заключенных из лагерей. Троцкистов «разбросали», и после этого они объявили голодовку. А голодовок, нужно сказать, страшно боялись. Голодовки были буквально бичом. Как только люди узнавали, что где-то голодают, – буквально падали в обморок.

Голос с места: Это где?

Ежов: В СПО[62] – администрация страшно боялась этих голодовок. И конечно, всячески пыталась удовлетворить требования заключенных для того, чтобы сгладить недовольство. Когда эта голодовка была объявлена, Молчанов[63] направляет телеграмму: «Требования заключенных рассматриваются наркомом т. Ягода… (Читает.), подавшие заявление будут вызваны в Москву».

Сталин: А они этого хотели?

Ежов: Да, они этого хотели. 16 октября 1934 г. Секретно-политический отдел дал указание Главному управлению лагерей о том, чтобы всем бывшим членам антисоветских политических партий установить усиленный паек по сравнению с общим пайком, который существует для заключенных в лагерях. То есть в лагерях существовал двойной паек, так называемый политпаек и паек, который получали все заключенные.

Голос с места: Это им за особые заслуги перед Советской властью?

Косиор: Им нужно было бы давать половину этого пайка».

Конечно, описание мест заключения Ежовым не соответствует тем картинам, которые изображает современная телевизионная «документалистика». Говоря о содержании осужденных в Челябинском политизоляторе, нарком привел совсем «курьезный случай»: «Там были спортивные площадки, где они играли в волейбол, крокет и теннис. Так вот, заключенные играли в волейбол, и когда мяч перескакивал через стену на другой двор или на улицу, дежурный, который стоял на посту, должен был бежать за мячом. Однажды дежурный отказался, и тогда заключенные пожаловались в секретно-политический отдел. Тут же поступило распоряжение… о том, что дежурный обязан мяч передавать».

Эта информация тоже вызвала веселое оживление в зале, и докладчик не упустил возможности закрепить вызванный ею интерес, подчеркнув:

– Заключенные настолько прекрасно учитывали обстановку боязни их, что они прямо говорили между собою: «Держаться с работниками Наркомвнудела как можно наглее, циничнее, так как такое отношение приводит к положительным результатам. Вообще площадной язык для них более знаком». И все оставалось безнаказанным». Процитировав сообщение одного из агентов, Ежов сообщил о распространенной связи заключенных не только с «волей», но и «другими изоляторами».