Почему ненавидят Сталина? Враги России против Вождя - Константин Романенко

Суть этого вывода сводилась к тому, чтобы, выдвигая молодых, более образованных специалистов, не допускать условий для вредительства и саботажа: «Задача овладения техникой в деле воспитания кадров является в настоящее время одной из решающих задач». При этом Молотов взял под защиту и «старых» специалистов. «Мы, – говорил он, – часто слышим такой вопрос: как же тут быть, если бывший троцкист, нельзя с ним иметь дела?

Неправильно это. Мы шли на использование бывших троцкистов сознательно, и в этом не ошиблись. Мы ошиблись в практике контроля за их работой. Мы не можем из-за того, что тот или другой работник был раньше троцкистом, выступал против партии… отказаться от использования этого работника. Больше того, совсем недавно, в связи с разоблачениями троцкистской вредительской деятельности, кое-где начали размахиваться по виновным и по невиновным, неправильно понимая интересы партии и государства».

Выход из положения Молотов видел в борьбе с «канцелярско-бюрократическими методами» работы, порождавшими «многочисленность органов, параллельно работающих, путающихся друг у друга в ногах, мешающих улучшению работы». К числу насущных задач он отнес организацию производства. То есть установление «технических правил… регламентации техники, регламентации производства… технических инструкций… и повседневную проверку проведения этих правил на практике». Доклад Кагановича тоже содержал несколько цитат из протоколов допросов, но далее он рассказывал о состоянии дел в Наркомате железнодорожного транспорта, о его развитии и проблемах и не содержал призывов «борьбы с врагами».

1 марта в прениях по докладу Молотова и Кагановича «Об уроках вредительства» в двух ведомствах как Председатель комиссии партконтроля и нарком НКВД выступил и Ежов. Он начал с заявления, что перечисленные в докладах недостатки касаются и других наркоматов. «Я имею в виду, – пояснял он, – ту квасную, затхлую ведомственность, когда честь ведомства, честь мундира защищается не с большевистских позиций, а с позиций феодальных князьков… Люди ради ведомственного самолюбия, ради спасения… чести мундира замазывают все грехи…».

Он напомнил, что две экспертные комиссии, расследовавшие первоначально причины взрывов на шахтах Горловки, «уже тогда» дали заключение, что они не являлись результатом халатности или недосмотра, а были актами диверсии, которую направляла «какая-то сознательная рука», он говорил: «Казалось бы, если у экспертной комиссии имеются такие предположения… нужно было бы передать все эти материалы в органы НКВД… На деле же получилось так, что акты комиссии… даже никто из большого начальства не читал. Акт был направлен председателем комиссии ведомству, которое пришило его к бумагам, он так и остался». Такие же последствия были после ряда «аварий и взрывов в Кемерове… Никто этим делом не занимался, и осталось это в канцеляриях Наркомтяжпрома».

Но не будем спешить с обвинением Ежова в нагнетании истерии. Нарком говорил абсолютно здравые вещи. Читатель, насмотревшийся на экранах телевизора кадров о взрывах и катастрофах, уже понимает, что все аварии и несчастные случаи на производстве со смертельным исходом обязательно расследуются органами прокуратуры со всеми исходящими последствиями. Однако к 1937 году такая практика еще не стала нормой. Поэтому нарком обоснованно указывал на необходимость возбуждения уголовных дел по каждой катастрофе и аварии.

Ежов обратил внимание и на другую сторону чиновничьей солидарности. Он напомнил, что на протяжении двух последних лет комиссии советского и партийного контроля «не однажды ставили на заседаниях вопрос о плохой работе Резинтреста». Однако руководство Наркомата тяжелой промышленности «все время защищало» его управляющего Биткера. Отсюда выступавший делал вывод, что в этом «своеобразное понимание своих ведомственных интересов: «Сора из избы не выносить, чтобы никто не знал, у себя внутри ликвидируем, у себя изжив это дело – и на этом покончить».

Свои замечания нарком подкрепил статистикой. За пять месяцев его работы число осужденных Военным трибуналом и Особым совещанием значительно увеличилось. Он сообщил: по Наркомату путей сообщения «прошло 13 дел… по Наркомлегпрому 141 человек, осужденных на разные сроки, в том числе и к расстрелу. По Наркомпищепрому – 100 чел., по Наркомместпрому – 60… (Голос с места: РСФСР?) Да, да, да. По Наркомвнуторгу – 82 чел., по Наркомзему – 102 чел., по Наркомфину – 35 чел., по Наркомпросу – 228 чел…»

Из сказанного Ежовым очевидно, что аресты чиновников в ведомствах начались до февральско-мартовского Пленума. Причем нарком не сказал ни слова о «классовой борьбе». Речь шла о чисто профессиональной деятельности работников наркоматов: финансовых злоупотреблениях, служебной халатности, коррупции и прочих преступлениях, наносивших вред государству. Между тем именно это выступление Ежова, десятилетиями хранившееся в секрете, позволяет понять действительные, а не выдуманные причины ареста большой группы членов ЦК к лету 1937 года.

Участники «Съезда победителей», которых либералы причисляют к «жертвам репрессий», совсем не случайно оказались в арестантских камерах. Речь не шла о политических преступлениях. Пикантность дел 37-го года состояла в том, что вредительством назывались должностные преступления, в том числе и хищения, и это автоматически навешивало на них ярлык «троцкистов» и «врагов народа».

Так, обращаясь к сидящему в зале главе Наркомата финансов, Ежов продолжал: «Гринько думает, что это меньше всего касается его… Я начну с Госбанка – организации, которая подчинена Наркомфину, возглавлявшему Промбанк». Нарком сообщил, что в системе Наркомфина органами госбезопасности «вскрыто» 11 групп. В том числе «довольно мощная троцкистская организация «численностью до 20 человек» в Госбанке СССР… Эта организация путем хищения государственных средств финансировала подпольный троцкистский центр и создавала фонды за границей». Среди высокопоставленных чиновников, занимавшихся хищениями, нарком НКВД назвал председателей Госбанка Марьясина, его заместителей Аркуса и Туманова.

Процитировав показания Аркуса о передаче в 1934 году 30 тыс. руб. управляющему Главмолоко, члену троцкистской организации Евдокимову, Ежов пояснил: «По нашей просьбе сидящий здесь т. Сванидзе специально занялся этим делом… (Он) установил, что действительно эти 30 тыс. были незаконно, жульническими комбинациями проведены и переданы Евдокимову для финансирования троцкистской организации.<…> Таких комбинаций было проведено не только в Москве, но и в других местах довольно много. До 10 человек в Костромском и 5 чел. в Стерлитамакском отделении Госбанка занимались систематическим хищением государственных средств, как в личное пользование, так и на работу в троцкистскую организацию.

Дело не ограничилось только этим, – говорил Ежов, – троцкисты и зиновьевцы создавали валютные фонды. Аркус по этому поводу показывает следующее: «В Париже был создан денежный фонд. Этот фонд был в иностранной валюте, но так как везти валюту в СССР было нецелесообразно, то она в различных меняльных конторах обменивалась Членовым на советские дензнаки… Денежный фонд организации достигал суммы в несколько сот тысяч франков».

Нарком так прокомментировал оглашенные факты: «Причем у этих людей морали нет никакой и они остаются мерзавцами не только по отношению к Советской власти, но и просто морально нечистыми людьми. Вкусы разгораются и к этой троцкистской организации Госбанка присасывается целая группа просто хищников, которые решили поживиться во что бы то ни стало деньгами. За 1935/36 г., по нашим подсчетам, расхищено до 7 млн руб… В том числе на личные нужды председателя Госбанка Марьясина, Аркуса и т. п. Строили себе дачи, строили себе дома, просто разворовывали деньги».

То есть в стране происходили те же преступления, которые совершаются и в современной России! Тогда почему историки относят осуждение преступников к жертвам репрессий? Забывая известный «афоризм», что «вор должен сидеть в тюрьме!»

Ежов продолжал: «В Госбанке существовала такая система кредитования промышленных предприятий, которую нельзя иначе назвать, как вредительской системой. Без разрешения правительства и партии систематически кредитовались сверх утвержденных планов ряд организаций. Сумма этих отпущенных кредитов превышала 1,5 млрд. рублей. Одному только Наркомпищепрому было отпущено 315 млн руб., которые никак не были запроектированы, т. е. в правительстве этот вопрос не ставился.

Ежов указал, что «в явном нарушении финансовой и сметной дисциплин, давались незаконно, сверх плана капиталовложения на сумму свыше 343 с лишним млн руб. различным промбанкам». В числе организаций, получивших капиталовложения из оборотных средств на сумму 362 млн руб., причинивших убытки на списание невостребованных сумм 453 млн руб. он назвал: Наркомпищепром, Наркомвнуторг и Всекопромсовет.