Почему ненавидят Сталина? Враги России против Вождя - Константин Романенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По-видимому, дальше Ежов хотел отдать дань самокритике, указав на недостатки своей работы, но Сталин прервал его: «А как все-таки с Молчановым? Какая судьба его? Арестован он или нет?
Ежов: Да, арестовали, т. Сталин, сидит». Однако Ежов слукавил. В действительности Молчанов будет арестован лишь на следующий день.
Итак, хотя новый нарком НКВД охарактеризовал деятельность органов системы госбезопасности как провальную, еще ничто не свидетельствовало о будущей перетряске чекистских кадров. Но колокольчик уже прозвучал, и после перерыва стали каяться в своих грехах сами высокопоставленные генералы. Самокритика началась с выступления Ягоды. Признав целиком правильным в докладе Ежова анализ причин, приведших к огромному… позорному провалу работы органов государственной безопасности, он заявил:
«Я считаю обязательным сказать, что именно я являюсь виновником того состояния, которое нашел т. Ежов в органах НКВД. <…>Совершенно очевидно, что при правильной постановке всего дела в НКВД мы должны были вскрыть все фашистские банды не только 4 года тому назад, а приблизительно в 1931 г., т. е. с момента начала их формирования». Однако, признав свою вину, Ягода не намеревался вступать в клуб самоубийц. Свою бездеятельность он объяснял загруженностью и тем, что нити «оперативной работы были рассредоточены в разных руках», но аудиторию интересовала кадровая политика бывшего главы карательного ведомства.
На вопрос: как попал на работу в центральный аппарат Молчанов? – Ягода ответил уклончиво: «Перевели его в центральный аппарат в 1930 году.
Рындин: Кто-то переводил?
Ягода: Конечно, кто-то переводил, не сам же он перелетел. Говорю прямо, подозревать Молчанова, тогда ни в чем не подозревал.
Однако зал отреагировал на попытку уйти от ответа почти перепалкой.
Каминский: Что же с Молчановым получается, не ясно.
Жуков: Туман какой-то.
Рындин: Как это получилось, что все это шло несколько лет, а вы не заметили этого?
Сталин: Кто его рекомендовал?
Ягода: Не знаю, это было во время работы в ГПУ т. Балицкого, Акулова.
Балицкий: Он был назначен до Акулова.
Ворошилов: Все равно, кем бы он ни был назначен.
Ягода: Я его не знал, знаю одно, что Молчанова я не назначал.
Шкирятов: А кто же?
Ягода: Не знаю, возможно, отдел кадров».
За этим последовала перепалка: шум и много реплик. (Булатов: Вы, вы его назначали.) – Я не назначал. (Булатов: Вы его назначали, вы его вызвали.) Дайте приказ. (Булатов: И вы его все время поддерживали. – Ворошилов: Не в этом дело.)
Ягода: С Молчановым я лично работал с 1932 года. Я этого вопроса не поднимал, за деятельность Молчанова в органах ГПУ я целиком несу ответственность, никогда ее не снимал, не снимаю и снимать не собирался».
Ягода лгал, и позже, уже на допросе он признается, что Молчанов был переведен им в Москву по предложению правых. Подобным образом он отмежевывался и от причастности к обстоятельствам убийства Кирова: «Если Медведь благодаря плохой охране не смог охранить Кирова, то мы здесь также виноваты. Тем более что злодей Николаев – убийца Кирова, – заявил, что если бы был один человек при Кирове, он бы не решился стрелять. (Голос с места: А почему у Кирова не было охраны?)
«Ягода: Была, но очень плохая, потому что Киров никогда не брал ее, а в этом моя вина, что я не настоял. Но в данном случае аппарат ГПУ безусловно мог бы предотвратить это убийство. Если бы мы не имели Молчанова на секретном отделе, если мы, мы, чекисты, больше бы контролировали, а все эти агентурные данные, которые были у нас в руках, использовали бы вовремя, этого злодейского убийства С.М. Кирова не было бы, и в этом наша самая большая, ничем не поправимая вина.
Я осознал полностью свои ошибки и только сейчас, перейдя в Наркомат связи, я вижу, насколько агентурно была бедна наша работа, в частности и по этому наркомату. Те уроки, которые я получил, никогда не пройдут для меня даром, я их понял целиком».
Утреннее заседание 3 марта началось с выступления начальника Управления НУВД по Ленинградской области Заковского (Генрих Эрнестович Штубис). Свое выступление он сосредоточил на критике Ягоды, назвав вчерашнее выступление бывшего наркома «очень невразумительным».
«– Во-первых, в выступлении т. Ягоды было много неправильностей, неточностей… Неверно, что у Ягоды были связаны руки и он не мог управлять аппаратом государственной безопасности. Вы это руководство в своих руках сконцентрировали. <…> В нашем аппарате в течение нескольких лет отсутствовала партийность, большевистские принципы и на этой почве создавались интриги, склоки, подбор своих людей.
Ягода: Какие склоки, каких людей? Скажите, какие интриги?
Заковский: А как вы вышибали т. Евдокимова, Акулова?
Ягода: Это не я вышиб, его сняли по директиве ЦК.
Заковский: Вы очень часто, т. Ягода, в своих директивах ссылаетесь на директивы ЦК.
Ягода: И не без оснований.
Заковский: Иногда без оснований…»
Однако Заковский обвинил Ягоду не только в интригах и «выдвижении своих людей – пусть немножко шпион, как Сосновский, подозрительный немножко, но свой человек, который не выдаст. Пусть немножко дурак, как Матсон, но который тоже не выдаст, будет на вас ориентироваться». Молчанов, который был в отряде Трофимовского, пусть был арестован, сидел за фальшивые деньги, но он кричит ура в пользу начальства, и таких немало. Вот для периферии вы удачно приспособили Миронова для всех этих экзекуций, для «избиения младенцев». Миронов сам мне говорил: «Надоели мне эти самые карательные экспедиции, эти выезды» <…>
В погоне за эффектами дела троцкистов и зиновьевцев были заброшены и не разрабатывались… Когда я об этом сказал Ягоде, то он тогда заявил: «Какие там троцкисты, какие зиновьевцы, у вас все какие-то новости». Тем не менее это подполье состояло из троцкистов и зиновьевцев…Когда Карев дал показания на Бухарина и вообще на правых, я сообщаю Ягоде, что Карев дал показания на Бухарина. Ягода отвечает: «Какие там показания, какие там у вас правые».
Ягода: Неверно! Я считал все время Каменева и Зиновьева виновными в убийстве.
Заковский: Я не знаю, что вы считали, а говорю как было дело. Вы спрашивали: «Какие там правые?» Я ответил: «Бухарин». Тогда вы сказали: «Вечно у вас такие дела». Я должен сказать, что очень убедительные показания давал Карев о контрреволюционной работе правых. <…> У нас в Ленинграде никакой растерянности вообще не было. Когда впервые Пригожин дал показания на Радека, вы тоже растерялись. Не верили?
Ягода: Я потребовал Пригожина в Москву.
Заковский: Кого вы потребовали в Москву? Вы меня потребовали в Москву и сказали: «Что у вас такие жуткие документы?» Документы действительно жуткие, но документы оказались верные. <…> По-моему, товарищи, дело не в Молчанове. Наша система исключает то, чтобы один человек, в аппарате работая, мог бы у себя концентрировать оперативный материал и скрывать его от партии, от руководства НКВД, от страны. Здесь была целая линия контрреволюционных действий. <…>
Здесь не один Молчанов виноват… Это подлежит детальному выяснению. А если допустим, только один Молчанов, если только Молчанов, Сосновский, Венецкий и ряд других шпионов сидели в аппарате государственной безопасности, за это тоже надо ответ держать, ибо за наши преступления наша страна несет большой ущерб в нашем социалистическом строительстве, а наша партия расплачивается жизнью лучших людей».
Яков Агранов (Соренсон) тоже признал свою ответственность за то, что «проглядели возникновение и развитие антисоветского троцкистского заговора», и выдвинул собственную версию: «Причина заключается в том, что мы были оторваны от партии, тщательно отгорожены от ЦК нашей партии». Конечно, такое объяснение было чистой воды демагогией и на последовавший вопрос: «Кому подчинялся Молчанов?» – Агранов был вынужден признать:
– Молчанов был формально подчинен мне, как заместителю наркома. Но на деле Молчанов непосредственно подчинялся народному комиссару т. Ягоде. В свое время само назначение Молчанова начальником СПО поразило не только меня, но и всех чекистов, так как мы его считали одним из самых отсталых, одним из самых бездарных работников всей периферии.
Ягода отреагировал на этот пассаж почти язвительно:
– Хоть раз вы мне об этом что-нибудь говорили?
Безусловно, Агранову не было смысла вступать в прямую конфронтацию с бывшим шефом, но он не мог и взять все на себя и тоже уколол Ягоду:
– Должен сказать, что определенное неверие в дело, в особенности в показания Дрейцера, Пикеля, Рейнгольда и Эстермана, давшие основу для раскрытия троцкистско-зиновьевского заговора, проявил и т. Ягода.
Ягода: В протоколах моей рукой все написано, можно прочитать.
Агранов: Вы на протоколе допроса Дрейцера, где было сказано, что существовал московский центр, написали: «Неверно». В том месте протокола, где было сказано о получении Дрейцером письма от Троцкого, вы написали: «Не может быть»…Молчанов также встретил эти протоколы в штыки. <…> Сопротивление Молчанова мы при помощи т. Ежова сломали. В следствии активнейшее участие приняли тт. Миронов, Люшков, Слуцкий, Берман, Дмитриев и дело было развернуто в полном объеме».