Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша

Повелителя медведей Ли собирался проводить, и желательно с пойманной мыслью, ибо та была связана с Фридрихом, не дождавшимся от благодарного Талига ордена Полезного Дерьма. Надеяться, что преемник незадачливого регента будет столь же полезен, было бы опрометчиво.

Про герцога Марге-унд-Бингауэра Савиньяк расспрашивал дядюшку Гектора, когда вживался в перья покойного принца. Экстерриор полагал главного советчика Фридриха эйнрехтской разновидностью Штанцлера, с той разницей, что дражайший кансилльер видимой выгоды из своих художеств не извлекал, Марге же… Правнук, хоть и по женской линии, Ульбриха Хмурого и родной племянник Алисы тащил на престол «Неистового» осла, дабы потом возить на нем свою воду. На военные таланты Фридриха этот союз не влиял, и эйнрехтский интриган Лионеля занимал постольку-поскольку, однако лишних знаний не бывает. В отличие от любовных интрижек… С Фридой вышло не то чтобы глупо — не ко времени, но кто же знал, что дочь Рудольфа захочет большего, а сам Рудольф окажется Сильвестром наоборот. Кардинал напоследок принялся ломать то, что всю жизнь строил, а регент трясется над обломками, хотя регентом старика лучше не называть даже про себя. Хватит.

Савиньяк провел ладонью по лицу и распахнул окно. Рассветная Грива, по крайней мере по эту сторону комендантского дома, спала, но ставший «медведем» «олень» уже натянул сапоги и ожидал завтрака, подбирая слова для «случайного» разговора, очень может быть важнейшего из всех, что слышали здешние сосны. Гаунау и Талиг спина к спине против непонятно чего… Чушь кошачья!

Еще год назад «фрошеры» были в числе главных врагов, еще год назад все шло — нет, не хорошо, логично. Армии воевали, политики интриговали, обычные люди жили и очень не хотели умирать. Ли, теперь уже Ли, поморщился, вспоминая перекошенные, уже почти не человеческие морды, и вернулся в Эйнрехт к Фридриху и Марге.

После смерти кесаря принц повел себя на удивление здраво, но в душе спесивец несомненно кипел. От необходимости идти на поводу у союзников. От интриг тетки Элизы и военных успехов старого Бруно. От необходимости заигрывать с чернью, годящейся лишь на то, чтобы платить налоги и поставлять армии солдат, а веселым господам — смазливых девок. Регент ярился, но терпел, пока в один странный день его не прорвало.

«Неистовый» выказал редкую даже по своим меркам глупость, Марге родича поправил, как поправлял десятки раз, а тот взорвался. Для начала — политически, но многолетние союзы полетели к кошкам. Гудрун, само собой, осталась верна своему кумиру, а остальные?

Дриксенские высшие сановники и генералы попадали в замок Печальных Лебедей не чаще, чем талигойские — в Багерлее. Случалось, неудачников жалели, подчас весьма громко, а то и пытались выручить, вытащил же Рокэ Бонифация, но штурмовать дворец?! Обиталище кесарей, хоть и не было полноценной крепостью, легкой добычей никак не являлось, к тому же в нем не могло не быть известных лишь избранным убежищ и тайных выходов. Либо регента с принцессой схватили свои, либо парочка решила… остаться. Вопреки здравому смыслу, вопреки Ор-Гаролис и Альте-Вюнцель, откуда Фридрих удирал, как нахлыстанный. Пусть за подкреплениями, самого бегства это не отменяет. Зато интриган Марге…

Присвоить древний титул — это надо суметь! Альдо и тот при всех своих туниках и гимнетах назвался королем, а не анаксом, а в Эйнрехте тронулись умом не только регент с новоявленным «вождем всех варитов», но и горожане. Обыватели то лезли под пули дворцовой стражи, то били соседей, и это в городе куда более благополучном, чем пережившая зиму с Та-Раканом Оллария! Две столицы двух воюющих держав… Два непонятных кошмара.

Учтивый стук в дверь застал полностью одетого маршала возле окна. Узнав, что Хайнрих получил срочное донесение и выезжает немедленно, но желает проститься, Лионель усмехнулся и взялся за плащ. Разумеется, алый, хотя ночью алого от бурого не отличишь.

— Если его величество не возражает, я присоединюсь к кортежу.

Небо на востоке еще и не думало розоветь, однако караулы — талигойские, бергерские, гаунасские, были начеку. Обрадованный Грато бережно прислонился лбом к хозяйскому плечу, зато коновод при виде начальства спросонья едва не осенил себя знаком. Савиньяк махнул рукой и взялся за седло сам — после «Гаунасской охоты» маршал мог позволить себе и не такие вольности, а возня со сбруей ему всегда помогала думать. Затягивая подпругу, он нашел то, что искал вторую ночь, а найдя, подосадовал на собственную недогадливость.

— Монсеньор? — прозвучало сквозь рычанье грома, и башня, до которой было уже совсем близко, исчезла. — Поднимать наших или как?

— Что?! Что такое?

Робер открыл глаза. Он так и сидел возле «чаши», глядя снизу вверх на держащего факел Дювье. Один сапог у сержанта был прожжен, память о Колодезной, надо думать…

— Вы велели, — с явным сожалением напомнил южанин, — чтоб за полчаса до общего подъема.

Эпинэ глянул в дверной провал и увидел слабый намек на рассвет. Значит, он скакал к застрявшему в черных зубцах солнцу всю ночь и при этом умудрился выспаться.

— Собери офицеров на галерее. — Прожженные сапоги можно сменить, а спекшийся золотой ком отдать Левию, закопать, оставить в этих руинах, в конце концов! — Я сейчас подойду.

— А позавтракать? — Дювье изо всех сил пытался заменить сразу Никола и Жильбера. — Ведь целый же день в рот ничего не возьмете.

— Завтрак туда же. На всех.

Небесный Фульгат давно скрылся за горизонтом, но красная звезда на дне чаши мерцала упрямо и тревожно. Глупейшим образом оглянувшись, не видит ли кто, Эпинэ пошарил по дну и не нашел ни ройи, ни хотя бы жабы. Если Никола не вернется, его цепь упокоится здесь, но это если не вернется. Робер провел мокрой ладонью по лбу и щекам, от одного постамента к другому обошел непонятный храм и выбрался из руин. Светила подросшая луна, горели костры, у которых кто-то не спал. Проэмперадор махнул рукой, привставшие было вояки послушно сели, и тут сбоку треснул мушкетный выстрел, а потом еще один.

— Тревога! — зло подтвердили из темноты. — Идут!

Развалины всегда готовы подсунуть под ноги не камень, так яму, но позабывшему про всякую осторожность Иноходцу удалось взлететь по громоздящимся друг на друга глыбам, даже не споткнувшись.

Некое подобие террасы, образовавшейся после обрушения части стен и крыши северного крыла, Эпинэ облюбовал еще вчера. Удобно, довольно безопасно, если совсем уж в полный рост из-за обломков не высовываться, и, самое важное — неплохо просматривается луг, откуда следовало ждать основного удара. Видимо, раньше это было галереей, опоясывавшей главное здание где-то на уровне второго этажа. Ну за какими кошками Слава, уходя, засыпала рвы и снесла укрепления?!

— Что тут у вас? Барсинцы?

— Монсеньор, — затараторил поднявший тревогу часовой, — точно они там были! На опушке, а сейчас затаились, гады!

— Где именно? — Ага, это парни из городской стражи, капрал вроде бы даже в Торке повоевал. — И сколько?

Когда все идет вразнос, такая в общем-то обычная вещь, как толковые часовые, вызывает умиление. Вот ведь молодцы, не проспали! То ли услышали, то ли смогли что-то углядеть в едва начавшем светлеть сумраке, но сейчас темный, усеянный еще более темными пятнами кустов луг казался пустынным. Капрал, однако, не сомневался:

— Вон там! От чащи лезли, кустами прикрывались… Было б мало, может, и не заметил бы, а как повалили кучей — пусть и ночь, а видно, у меня глаз наметанный.

— Экие умники нашлись, затемно… — Робер вгляделся в зубчатый лесной гребень, кажется, справа и впрямь что-то блеснуло. — Хорошие у тебя глаза, приятель!

— Так Торка ж, — смутился стражник. — Насобачился… Монсеньор, а когда подмоги-то ждать?

— К вечеру. — Или завтра, или никогда, потому что перерезанным нужны только могильщики, ну, может, клирик еще. Тем, кто верует… А внизу уже вовсю шумят: команды офицеров, ругань, стук и лязг расхватываемого оружия, топот десятков, а вот уже и сотен ног. Хорошо, беженцев устроили в низине за развалинами; когда в военную суету вливаются люди мирные, прибавляются не просто крики и плач. Безнадежность прибавляется.

— Доброе утро, Монсеньор…

— Кажется, кому-то не спится…

— Где они?

— Разрешите доложить…

Блор спокоен, Балинт злобно весел, Гедлер и Грейндж просто злы, Агили, как и подобает церковнику, сдержан, Дювье озабочен, но барсинцами или тем, что «Монсеньор» вконец оголодает?

— Доброе утро, господа. Я думал предложить вам завтрак, но, похоже, драться придется натощак. Часовые заметили на опушке людей, и вряд ли это дровосеки.

— Это дрова, — хмыкнул алат. — А дроворубами снова быть нам.

У леса, будто в ответ, взвыл барсинский рожок, за ним еще один, и на луг выползла темная туча. Капрал из Торки не ошибся — такое даже предрассветный сумрак не скроет.