Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша

Вера Камша

Сердце Зверя

Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь

Галине Каспаровой (Twistress)

Наше дело — горючий, нестойкий сухой песок,наше дело — гнилое болото из края в край, наше дело — умри, и не сдвинешь на волосок,наше дело — иди, дыши и не умирай.Ходит вымпел прямо под тучею штормовой,чьим-то словом согреваются города,над болотом колос качает солнечной головой,по пустыне каменным руслом бежит вода…

Мы боялись крушения мира, но даже и не почувствовали, как он колеблется.

Автор благодарит за оказанную помощь Александра Бурдакова, Ирину Гейнц, Марину Ивановскую, Даниила Мелинца (Rodent), Ирину Погребецкую (Ira66), Елену Цыганову (Яртур), Игоря Шауба, а также Донну Анну (Lliothar) и Yanek del Moscu.

Часть первая. «ВОСЬМЕРКА МЕЧЕЙ»[1]

Конец надежды — начало смерти.

Глава 1. БЕРГМАРК

400 год К. С. 18-й день Летних Волн

Торка наслаждалась. Прогретая солнцем, зеленая, щебечущая — она благословляла бы Создателя за лето, если б только была способна думать об осени. Лионель Савиньяк об осени думал. В том смысле, что вряд ли фок Варзов успешно довертится до дождей, которые прекратят кампанию своей волей. Сражение состоится со дня на день, если уже не состоялось, и ничего хорошего Западной армии оно не сулит. Подход Эмиля, даже самый своевременный, разве что несколько сравняет силы и подхлестнет молодняк, и так начинающий заводиться. Лионель оскорбленных в лучших чувствах теньентов и капитанов не подзуживал; Напротив, Проэмперадор Севера сделал для смягчения недовольства все, на что был способен, и теперь уводил отдохнувшие полки в Надор. Войска шли не быстро, хоть их и не обременяла артиллерия, большую часть которой отправили на границы Ноймаринен. Гнать людей и лошадей Савиньяк нужным не считал — он не спешил, он совершенно не спешил, готовый развернуться и броситься назад по первому же зову. Или без зова.

На душе становилось все неспокойней, однако тревога не мешала маршалу проминать Грато и любоваться пышной зрелой зеленью. И уж тем более она не сказывалась на делах. Принять отдышавшуюся армию, отправить Эрмали с его пушками к перевалам, забрать отбитого у мстительного Гогенлоэ Манрика, отписать Бертраму… Со стариком Ли был откровенен, не забыв даже про глаза адъютантов Рудольфа, жаждавших хоть какой-то победы.

Достойные перезрелых невест взоры в собственной приемной предвещают поражение. Рудольф не мог этого не понимать, и Лионель ждал курьера в лучшем для Талига случае с приказом оставить войска и мчаться в Хексберг, в худшем — форсированным маршем следовать в Марагону спасать вчерашний день. Но гонца не было, и Савиньяк выступил. На дорожку пришлось убеждать встревоженного маркграфа в том, что регент знает, что делает, а их дело — да-да, дорогой Вольфганг-Иоганн, именно так — выполнять распоряжения.

С Фридой разговор вышел более откровенным. Любящая дочь опасалась за отцовское здоровье и полагала, что регентом должен быть Алва или… не Алва. Лионель выслушал и разлил вино, подведя тем самым черту под деловой частью беседы. Утром он позавтракал с правящей четой и покинул Агмштадт. Все было хорошо, и позднее лето пахло малиной. К вечеру на дорогу выскочил олень, совсем молоденький… Само собой, дурачка подстрелили. Ли, хоть и не был суеверен, предпочел бы дичь с чужого герба, и ещё он бы предпочел, чтобы малыш Арно набирался ума на ноймарских перевалах, а не мозолил глаза проигрывающей армии фамильной мастью…

— Мой маршал! Разъезд встретил губернаторский конвой из Надора. С ним следует некая госпожа Арамона. Она настаивает на личной встрече с вами.

— Хорошо. Полагаю, дамского седла в обозе не найти?

Луиза уселась на расстеленный для нее галантным адъютантом плащ, расправила юбку и принялась копаться в корзинке для рукоделия. Место для встречи выбрали идиллическое. Заросший шелковистой травкой склон спускался к речке, за Ней зеленел даже не луг — лужок, на котором паслись овечки. Мало того, бережок до такой степени зарос незабудочками, что стал голубеньким. И среди этакой пасторали в ожидании красавца-военного восседала дура средних лет, портя пейзаж и едва не подвывая от нахлынувших воспоминаний об Эйвоне. Несчастный рыцарь столько говорил о цветах, а умер зимой и иод камнями! Госпожа Арамона шмыгнула носом, сглотнула и принялась вдевать нитку в иголку, как никогда чувствуя себя вдовой.

Она вышила уже четверть стрекозы, когда из зарослей вырвался всадник на сером в яблоках коне и красивым галопом пошел к реке. Луиза невольно залюбовалась стремящимся к ней совершенством. Покойный Арнольд недолюбливал графов, но этот был хорош! Капитанша отложила вышивку, поднялась и сделала реверанс. Спешившийся Савиньяк по-военному наклонил голову и щелкнул каблуками. Руку для поцелуя он не попросил, да и с чего бы?

Затолкав поглубже самую нелепую в своей жизни обиду, Луиза выслушала приветствие и ответила столь же сдержанно. Они пошли рядом вдоль берега. Эйвон предложил бы опереться на его локоть, Савиньяк ограничился тем, что предоставил даме чуть заметную тропинку, а сам удовлетворился травкой.

— Сударыня, — без обиняков начал граф, — я вас слушаю.

— Так вы не считаете меня полоумной? Я хотела бы в этом удостовериться.

— Визит капитана Гастаки в Найтон имел последствия?

— Да. — Луиза невольно покосилась на корзинку, которую не рискнула оставить на плаще. — Я встречалась с Зоей еще несколько раз и дважды видела… своего покойного мужа. Я могу это почти доказать.

— Это излишне, — спокойно заверил собеседник. — Рассказывайте. Извинения и оговорки лучше опустить.

Госпожа Арамона опустила. Рассказа, к счастью, хорошо продуманного, хватило до нависшего над речкой кривого дерева и обратно.

— Присядем, — предложил маршал, и Луиза не то чтобы изящно опустилась на черный атлас. Сэль на офицерском плаще и среди незабудок выглядела бы очаровательно, этого не стал бы отрицать даже Савиньяк! Луиза пошарила в корзине и вытащила завернутую в канву маску. Средь бела дня она выглядела не столь устрашающе. Маршал поднял добычу Селины и довольно долго разглядывал, держа в вытянутой руке, потом перевернул.

— Чем вы руководствовались, когда брали именно эту вещь?

— Не могу объяснить… В сокровищнице казалось, что так надо.

Савиньяк внимательно посмотрел сперва на маску, потом на саму Луизу, и та, прежде чем поняла, что несет, брякнула:

— Вы похожи!

— В самом деле? — удивился граф… Дался же ей этот титул! — Мне кажется, вы мне льстите и даете повод оставить сей антик у себя. Значит, дороги к золоту Манлия вы не знаете?

— Выходцы не знают, — уточнила Луиза. — Они ходят от смерти к смерти и не запоминают людские названия.

— Я уже понял. Клад Манлия лежит рядом с «дурной смертью», а дурная смерть — это либо самоубийство, либо убийство с какой-то особенностью. Покидай Найтон, вы, кажется, заметили тень былого насилия?

— Да. Я потом расспросила соседей. Бывшие хозяева не хотели рассказывать, чтобы я не раздумала покупать дом. Тринадцать лет назад… Селина?! Что тебе нужно?

— Ты могла что-то забыть. — Сэль не удосужилась хотя бы вдеть приличные серьги. — Монсеньор, я не засыпаю, когда приходят выходцы…

— Рад вас видеть, сударыня. — Савиньяк вежливо встал, ожидая, когда примчавшаяся девица усядется рядом с мамашей, после чего вновь опустился на траву. Луиза сама не понимала, чего хочет от красавца маршала больше — безопасной учтивости или восхищения дочкиной красотой. Пожалуй, все-таки восхищения. — Вы можете дополнить рассказ вашей матушки?

— Я не знаю, что мама уже сказала.

Проэмперадор коротко повторил, и Луиза преисполнилась восхищения вместе со злостью: несносный граф не просто запомнил то, что казалось полным бредом, он разложил этот бред по баночкам и коробочкам не хуже аптекаря. На прелесть слушавшей его девушки истукан в перевязи обращал не больше внимания, чем его жеребец — на пейзаж. Селина была не лучше: раньше, говоря с посторонними мужчинами, она хотя бы краснела, что ей удивительно шло, но белокурого Проэмперадора дочка слушала, будто собиралась… продать ему репу.

— Я знаю, где искать золото, — изрекла, наконец, родная кровиночка. — В той часовне бросилась на нож знатная дама. И платье, как на портрете матери короля Лорио Слабого. Темно-красное с серебром.