Нити судеб человеческих. Часть 1. Голубые мустанги - Айдын Шем

Оказавшись учеником сразу седьмого класса, Февзи растерялся. Но Олег на примере великовозрастных одноклассников показал оробевшему пареньку, что знания этих "законных" семиклассников не превышают его знаний. Каждый вечер ребята усердно занимались и до уроков, и после уроков. Через несколько недель Февзи уже знал таблицу умножения, понял, что "а плюс бэ" это другое "це", величина которого зависит от того, чему равны "а" и "бэ". Труднее оказалось с геометрией. Пересказать содержание и пояснить смысл теорем Февзи научился, а вот с доказательством их никак справиться не мог. Олег расстраивался, клял себя за отсутствие педагогического таланта, но на самом деле был этот юноша прирожденным педагогом. Но есть вещи, которые наскоком не возьмешь. Добиться от получившего только лишь двухлетнее образования Февзи умения доказывать теоремы оказалось неразрешимой проблемой. Однако в классе, в котором ученики не могли даже сформулировать теорему, Февзи, который мог начертить чертеж и объяснить смысл, заложенный в формулировке, мог считаться математиком высокого уровня...

Не очень продвигались дела с грамотностью. Из-за занятий математикой оставалось мало времени на чтение книг. Во время зимних каникул, в дни, когда учитель математики заболевал, ребята могли совместно читать, разбираться в смысле прочитанного и запоминать незнакомые слова и понятия. Для совершенствования в русском языке ждали летних каникул.

В начале июня закончились занятия в ФЗУ и в вечерней школе. Учащихся ФЗУ послали на практику в ближайшие колхозы и совхозы. Обязательная практика заканчивалась в шесть часов вечера, и все остальное время Олег и Февзи читали, читали, читали. Олег заставлял Февзи заучивать наизусть стихотворения, и даже целые абзацы из прозы. Кончились те несколько книжек, которые имел Олег, а достать другие было негде. Тогда Олег предложил своему товарищу письменно описывать события минувшего учебного года. Достали какую-то бумагу, карандаши, что было, вообще-то, нелегкой проблемой. И после окончания работ ребята пристраивались каждый в каком-то своем уголке и писали свои сочинения. Потом сходились и, заходясь от хохота, читали воспоминания о прошедших днях. После этого начинался серьезный разбор написанного. Олег заставлял своего товарища многократно переписывать ошибки, которых было довольно много поначалу.

К концу лета, которое двое сирот провели в колхозе на различного рода работах, за что имели трехразовую кормежку, Февзи уже декламировал стихи Пушкина и Лермонтова, акцент у него почти пропал. Впереди их ожидала пара недель в общежитии, а потом опять не менее двух месяцев в колхозе на уборке хлопка. Занятия в вечерней школе, таким образом, должны были начаться примерно через три месяца, а до того все вечера были в распоряжении подростков, увлекшихся чтением книг. Благо, что в городе Чирчике была библиотека, которую если и нельзя было назвать хорошей, но русская классика в ней была представлена достаточно полно.

Бывают люди, которым однажды повезло встретиться с умным и знающим человеком, который становиться для них мудрым наставником, кому удается изменить казалось бы уже предназначенный судьбой жизненный путь. Для Февзи таким человеком стал его друг, который был на два года старше его, такой же, как и он сирота. Олег был из образованной городской, даже столичной, семьи. Еще ребенком, до войны, он был своей мамой приобщен к высшим достижениям человеческой культуры, - конечно, в образцах, доступных мальчику до двенадцати лет. Он успел узнать ленинградские музеи, ходил в оперу, на театральные спектакли. Последние ужасные три года, эвакуация, гибель мамы - все это не привело к потере интереса к истинным человеческим ценностям. Напротив! Извлекая из памяти все в мельчайших подробностях эпизоды довоенной счастливой жизни, Олег спасался от отчаяния. Но при этом погружался в умозрительный мир, окружающая его не очень привлекательная действительность порой ощущалась им как сон, а реальностью начинала казаться жизнь в воспоминаниях. Он представлял себя сегодняшнего посещающим ленинградский Эрмитаж, ходил с мамой и папой в гости, обедал за покрытым скатертью и сервированным столом. Мальчик не понимал опасности, грозящей его рассудку на этом пути: его подсознание оберегало ум от страшных картин недавних лет, но могло завести в лабиринт выдуманной жизни. Подсознание ребенка защищалось: иметь любящих родителей, дом, добрых родственников, друзей, относительный достаток - и все потерять! Видеть смерть мамы, последними словами которой были "Олег, помни отца! ", не иметь реальной надежды на то, что жив отец, от которого письма перестали приходить еще в начале сорок второго. О том, что все оставшиеся в Ленинграде родственники умерли в первую блокадную зиму, они с мамой узнали незадолго до ее гибели. Мальчик старался не думать о том, что он остался один, он предпочитал держать в подсознании мысль, что все его близкие где-то живут, просто у каждого свой путь в жизни. Он их вызывал в своей памяти как живых, переживал события, которые когда-то были... Встреча с умным и пытливым Февзи дала ему стимул к возобновлению активной жизни, а возложенная им на себя роль наставника порождала чувство ответственности, и тоже содействовала переходу от жизни в вымышленном мире к новой реальности.

Пришла весна. Олег и Февзи были вполне довольны жизнью. У Олега было основание гордиться тем, что его друг, едва закончивший в деревенской школе два класса, под его руководством вполне успешно заканчивал восьмой класс. Февзи порой не верил тому, что учителя даже не подозревают о пробелах в его образовании, считая его хорошим, вторым после Олега, учеником. Так как с трудности с геометрией преодолеть не удалось, Февзи увлекся гуманитарными дисциплинами. Он увлеченно штудировал историю, но отдавал предпочтение литературе. На шедевры мировой классики у мальчиков не было времени, что же касается русской литературы двадцатого века, то они с упоением заучивали стихи великих поэтов, перечитывали Гоголя и Тургенева и даже громоздкого Гончарова, благо, что в библиотеке русская литература была представлена неплохо (если, конечно, не искать на книжных полках Достоевского).

И великое счастье пришло к Олегу - в начале мая, как раз во вторую годовщину Победы, объявился его отец. Попав в немецкий плен, он, оказывается, бежал из лагеря и сумел пробраться к югославским партизанам. Не сразу после окончания войны удалось боевому офицеру вернуться в Ленинград, Но когда, пройдя все проверочные комиссии, он оказался на родине, то немедленно начал поиски своей семьи, что оказалось нелегким делом. Он был поражен известием о гибели жены, но был счастлив возможностью обнять повзрослевшего сына...

Отец хотел сразу же увести сына в родной город, но возникла проблема: как быть со школьными экзаменами? Удалось договориться с педагогическим советом, что Олег будет сдавать экзамены сейчас же. Однако, на это требовалось, при всей подготовленности Олега и благосклонном к нему отношении учителей, не менее недели.

Февзи был рад за друга. И у него появилась надежда, что его отец тоже жив и со временем найдет сына...

 Перспектива скорой разлуки огорчала мальчиков. Особенно обездоленным чувствовал себя Февзи. Хотелось хотя бы оставшиеся дни чаще общаться с Олегом, но тот, недосыпая ночами, повторял пройденный за год материал и почти каждый день сдавал экзамен по какому-нибудь предмету. К тому же отец Олега неприязненно отнесся к Февзи.

- Что это за друг у тебя? Из местных?

- Папа, это Февзи! Способнейший парень оказался! Он из Крыма, спецпереселенец, у него все родственники умерли. Папа его тоже на фронте, вестей от него нет.

Офицер ничего не слышал о крымских татарах, но слово "спецпереселенец" вызвало у него недобрые ассоциации. Он навел справки и понял, что его сын подружился с представителем неблагонадежной нации. Благочестивый коммунист был опечален такой неразборчивостью родного сына, но успокаивало его то обстоятельство, что еще несколько дней и это шокирующее знакомство прекратиться навсегда. Тем не менее, он решил в воспитательных целях поговорить с дорогим сыночком о том, что выбирать себе приятелей надо с умом.

- Мы живем в сложное время, Олег. В стране много враждебно относящихся к советской власти людей. Целые народы оказались народами-вредителями. Они несут наказание, но не думаю, что это наказание их исправит - напротив, они еще больше озлобятся. С этими людьми нам общаться нельзя, это враги.

- Февзи враг? - воскликнул ошеломленный Олег.

- Ну, может быть, пока еще и нет, но... Вот когда нам партия и советская власть скажут, что крымские татары прощены, тогда можно будет подумать. А сейчас - ты совершил большую ошибку, подружившись со спецпереселенцем. Кстати, и в Ленинграде не следует якшаться с кем попало, - совсем рядом стояли немцы и немало людей им удалось завербовать...