Проклятая игра - Клайв Баркер

Марти уселся рядом с Куртсингером. Вино, пролитое Эмили, капало с края стола.

— Мы тут как раз говорили, — встрял Двоскин, — как жаль, что с нами нет Билли.

Марти метнул взгляд в сторону старика, чтобы посмотреть на его реакцию, и тут же вспомнил о подслушанных рыданиях. Но нет. На Уайтхеда, как только сейчас заметил Марти, тоже действовал алкоголь. Принесенные Лютером бутылки — кларет, бургундское — сгрудились на столе, и атмосфера более соответствовала загородному пикнику, чем званому ужину. Не было никаких церемоний: ни педантичной смены блюд, ни тщательно разложенных столовых приборов. Еда — икра в вазах с воткнутыми ложками, сыры, бисквиты — уступила первое место вину. Марти мало разбирался в напитках, но застольная беседа подтверждала его догадку о том, что старик опустошил свои запасы. Гости пришли, чтобы отведать самые лучшие, самые редкие вина Святилища.

— Выпей! — призвал Куртсингер. — Это лучшее, что ты когда-либо пробовал — Он переставлял бутылки. — Где латур? Мы же не прикончили его, правда? Стефани, дорогая, ты не припрятала его?

Стефани подняла глаза. Марти сомневался, что она вообще понимает слова Куртсингера. Эти женщины — не жены, он был уверен. Возможно, они даже не любовницы.

— Вот! — Куртсингер опрокинул бутылку в бокал Марти. — Поглядим, как оно тебе.

Марти не очень любил вино. Этот напиток следовало потягивать, смачивать им губы, а у него никогда не хватало терпения. Но букет был удивителен даже для его неотесанного обоняния. Насыщенный аромат вызвал сильное слюноотделение еще до того, как Марти сделал глоток, и вкус не разочаровал его — восхитительный.

— Хорошо, а?

— Вкусно.

— Вкусно! — Куртсингер обратился к столу с оскорбительной насмешливостью. — Мальчик назвал его вкусным!

— Лучше дай сюда бутылку, пока он не выпил до дна, — заметил Оттави.

— Все это надо опустошить, — сказал Уайтхед, — сегодня.

— Все? — удивилась Эмили, оглядывая две дюжины бутылок, стоявших у стены. Помимо вина там были ликеры и коньяки.

— Да, все. Разом покончить с лучшими запасами.

Что здесь происходит? Так ведет себя отступающая армия, не желающая ничего оставлять оккупантам.

— А что же вы собираетесь пить на следующей неделе? — спросила Ориана. Полная ложка икры застыла у ее рта.

— На следующей неделе? — переспросил Уайтхед. — На следующей неделе не будет никаких встреч. Я ухожу в монастырь. — Он взглянул на Марти. — Марти знает, как я обеспокоен.

— Обеспокоен? — переспросил Двоскин.

— Пекусь о своей бессмертной душе, — отозвался Уайтхед, не сводя глаз с Марти.

Его слова вызвали взрыв грубого хохота у Оттави, быстро теряющего контроль над собой.

Двоскин перегнулся через стол и вновь наполнил бокал Марти.

— Выпей, — сказал он. — Нам многое предстоит.

Никто за столом не собирался медленно смаковать вина; бокалы наполняли, опустошали и наполняли снова, словно там была вода. В такой жажде чувствовалось что-то отчаянное. Но следовало помнить, что Уайтхед ничего не делает наполовину. Не отказываясь, Марти в два глотка опустошил второй бокал, и ему немедленно предложили еще.

— Нравится? — вопрошал Двоскин.

— Вилли бы не одобрил, — произнес Оттави.

— Кого, мистера Штрауса? — поинтересовалась Ориана Она все еще не донесла до рта ложку с икрой.

— Не Марти. Этого неразборчивого потребления…

Он с трудом выговорил два последних слова. Было приятно слышать, как у адвоката заплетается язык.

— Той может идти в черту, — заявил Двоскин.

Марти хотел сказать что-то в защиту Билла, но алкоголь замедлил его ответ. Прежде чем он заговорил, Уайтхед поднял свой бокал.

— Тост, — провозгласил он.

Двоскин вскочил на ноги и отшвырнул пустую бутылку, которая свалила еще три. Вино потекло, заливая стол и капая на пол.

— За Вилли! — сказал Уайтхед. — Где бы он ни был.

Гости подняли бокалы и чокнулись, даже Двоскин.

— За Вилли! — подхватил хор голосов.

И бокалы опустели. Оттави налил Марти еще:

— Пей, парень, пей!

Алкоголь вызвал бунт в пустом желудке Марти. Он чувствовал, как отдаляется от всего, что есть в комнате: от женщин, — от болтуна-адвоката, от распятия у стены. Первое потрясение при виде этих людей в таком состоянии — с вином на подбородках, с заляпанными салфетками на груди, с заплетающимися языками — давно прошло. Поведение гостей не имеет значения. Гораздо важнее изысканные вина, которые он щедро вливал в себя. Марти бросил мрачный взгляд на Христа.

— Иди ты… — тихо пробормотал он.

Куртсингер расслышал его.

— Ну прямо мои слова, — прошептал он.

— А где же Вилли? — спрашивала Эмили. — Я думала, он будет здесь.

Она задала вопрос всем, но никто не пожелал ей ответить.

— Он уехал., — отозвался наконец Уайтхед.

— Он такой милый, — проговорила девушка. Она ткнула Двоскина под ребро: — Ты не считаешь, что он милый?

Двоскин был раздражен ее вмешательством: он теребил молнию на платье Стефани, не возражавшей против публичного ухаживания. Из стакана, который Двоскин держал в другой руке, вино лилось на пиджак. Он не замечал этого, или ему было все равно.

Уайтхед поймал взгляд Марти.

— Забавляем тебя, да?

Марти согнал с лица улыбку.

— Ты не одобряешь нас? — спросил Оттави.

— Не имею права.

— Мне всегда казалось, что преступники — пуритане в душе. Я прав?

Марти отодвинулся от пьяного болтуна и покачал головой. Вопрос не заслуживал даже презрения, как и вопрошающий.

— На твоем месте, Марти, — донесся голос Уайтхеда с другого конца стола, — я бы свернул ему шею.

Марти пожал плечами:

— Зачем утруждать себя?

— Сдается мне, ты вовсе не так опасен, — продолжал Оттави.

— А кто сказал, что я опасен?

Адвокат издал утробное хихиканье.

— Я серьезно. Мы ожидали животного поступка, понимаешь? — Оттави отодвинул бутылку, чтобы лучше видеть Марти. — Нам обещали… — Вокруг зазвучали призывы остановиться, но Оттави не замечал их. — Ну что же, реклама всегда обманывает, согласен? Ты спроси любого из этих забытых богом господ.

Гости притихли.

Рука Оттави описала широкий круг, объединив всех.

— Мы знаем, правда? Мы знаем, как разочаровывает жизнь.

— Заткнись! — рявкнул Куртсингер и дико вытаращился на Оттави. — Мы не хотим слушать.

— Нам вряд ли представится другая возможность, мой дорогой Джеймс, — ответил Оттави с высокомерной вежливостью. — Не думаешь ли ты, что пора признать истину? Мы в отчаянном положении! О да, друзья мои. Нам надо пасть на колени и исповедаться.