Пионеры Вселенной - Герман Нагаев

Циолковский сжал пальцы и, потянув их, щелкнул суставами: «Пожалуй, элементарные опыты по сопротивлению среды я смогу поставить. Маленькие модели можно поместить в трубе и вынести ее на крышу, под ветровой поток. Право, может получиться… Хорошо бы также изучить аэродинамические особенности птиц и насекомых. Надо наблюдать, зорко и постоянно. Надо учиться у природы…»

Циолковский не любил тянуть с родившимися замыслами. Пока в Петербурге готовилось обсуждение его проекта, он начал вести наблюдение за полетом птиц и стал мастерить из жести две спаренных трубы, чтоб поставить опыты по сопротивлению воздуха на моделях самых различных форм. Ему казалось, что веретенообразные и овальные модели смогут значительно легче преодолевать воздушный поток.

Эти предположения следовало проверить и подтвердить опытами. Циолковский всегда теоретические расчеты старался проверить опытами. Так он решил поступить и сейчас, предвидя, что по аэростату могут возникнуть большие споры.

Отец Лизы Стрешневой, Павел Петрович Осокин, вышел в отставку статским советником еще не в старых годах. Правда, он был тучноват и не охотник до дел, но зато любил читать газеты и рассуждать о политике.

По вечерам, когда вся семья собиралась за чаем, Павел Петрович обычно рассказывал о наиболее значительных событиях, давая им свою оценку, а если с ним не соглашались – сердился, краснел и начинал спорить, топорща густые, поседевшие усы.

В середине ноября, когда ударили морозы, Павел Петрович как-то вышел к чаю закутанный в старый плед и, потирая замерзшие руки, начал издалека:

– Что-то давненько не пишет ваш Циолковский. Как-то его изобретение? Есть ли вести из Петербурга?

– Пока ничего не известно, Павел Петрович, – ответил Стрешнев, принимая от Екатерины Афанасьевны стакан чая.

– А что, вы как думаете, примут его проект?

– Примут, папа, обязательно примут, – вмешалась Лиза, – ведь Менделеев поддерживает.

– Больно ты шустра, Лиза, со своим Менделеевым. Если бы так просто решались такие дела – мы бы уж давно обзавелись своим ковром-самолетом.

– Папа! Ты что-то знаешь, – строго сказала Лиза и, увидев торчащие из-под пледа газеты, посмотрела на отца с укором – неужели опять неудача?

– Пишут в газете, но я не совсем понял, Лизонька, может, это и не о нем… но все-таки похоже.

– Дай газету, папа. Я взгляну.

– Пожалуйста! Вот «Новости дня». Но лучше я сам… – Павел Петрович развернул газету и прочитал:

– «Учитель уездного Боровского училища (в Калужской губернии) г. Цанковский составил проект постройки аэростата. Проект этот рассматривался в Техническом обществе в Петербурге. Проверив математические выкладки г. Цанковского, общество нашло, что они произведены верно и что идеи г. Цанковского правильны».

– Вот видишь, – обрадованно вскрикнула Лиза, – фамилию перепутали, а идеи-то правильны!

– Подожди, не перебивай! – прикрикнул Павел Петрович. – «Идеи г. Цанковского правильны; но в денежной субсидии, которой домогался г. Цанковский для осуществления своего проекта, общество ему отказало…»

– Как отказало? – вскрикнула Лиза. – Они не могли отказать!

– «Общество ему отказало, – читал Павел Петрович. – На том основании, что прожектером не приняты во внимание все могущие возникнуть при осуществлении проекта трудности…»

– Это возмутительно! – не выдержал Стрешнев. – Они могли отклонить проект, но как смеют репортеры писать эту мерзость «домогался», «прожектер» и прочее…

– Подождите, Сергей Андреич, – остановил тесть, – дело не в словах, а в существе обстоятельств.

– Нет, нет, папа, я согласна с Сережей – это мерзость! – вспыхнула Лиза. – Мерзость и издевательство над честнейшим человеком.

– А что в других-то газетах пишут? – спросила Екатерина Афанасьевна, желая притушить спор.

– Вот еще в «Сыне отечества» несколько слов, – продолжал, понизив голос, Павел Петрович. – «По мнению г. Федорова, конструкция аэростата вследствие его крупных размеров плоха, прожектером не приняты во внимание трудности сцепления и спайки тонких медных листов оболочки аэростата. Летать на таком аэростате опасно: оболочка может легко дать трещину».

– Бедный Константин Эдуардович, – вздохнул Стрешнев, – даже Федоров против него!

– Что Федоров, когда они пренебрегли мнением самого Менделеева! – воскликнула Лиза. – Тут действуют какие-то темные силы. Может быть, есть другие проекты, которым оказано предпочтение?

– Нам трудно судить, Лизок, но следует немедленно написать Константину Эдуардовичу, постараться успокоить его. Ведь он, прочтя газеты, может впасть в отчаяние.

– Да, Сережа, ты прав. Надо написать, и как можно теплее…

6

Циолковский паял детскую ванну, когда дверь распахнулась, и в комнату вошла улыбающаяся Варвара Евграфовна, что-то пряча под передником.

– Ты что, Варенька? Неужели письмо?

– Два! Одно из Петербурга, из общества, а другое – от Стрешневых.

– А ну давай, давай! – Циолковский положил паяльник, погасил паяльную трубку и, сняв фартук, взял большое письмо.

– Ого, увесистое! Наверное, вернули рукопись, что я посылал Менделееву.

Ножиком вскрыв конверт, он вынул содержимое и развернул письмо, написанное на толстой бумаге с двуглавым орлом.

– Читай вслух, – попросила жена.

– Кабы что хорошее, а то… уж я предчувствую.

– Все равно читай.

– Хорошо. Сядем…

Циолковский откашлялся и начал:

– «Милостивый государь!

УП отдел Императорского русского технического общества в заседании своем от 23 октября, подробно рассмотрев представленный Вами через профессора Менделеева проект «Построение металлического аэростата, способного изменять свой объем», постановил…»

У Циолковского перехватило дыхание, он замолчал, закашлялся.

– Ну, что? Что же постановил?

Глубоко вздохнув, Циолковский упавшим голосом закончил:

– «Постановил, что проект этот не может иметь большого практического значения, поэтому просьбу Вашу о субсидии на постройку модели – отклонил».

– Ох, батюшки! – вздохнула Варвара Евграфовна. – Сколько было надежд, и все прахом!

– Погоди причитать, Варвара. Погоди! Я ведь еще не умер… Я буду бороться и добьюсь своего! – встряхнул головой Циолковский. – Я думал, там сидят умные, мыслящие люди, понимающие идеи и запросы времени. Но, видимо, и там засилие старых трухлявых пней… – Он вскочил, прошелся по комнате, взял другую бумагу. – Вот заключение Федорова, на которого я так надеялся. – Циолковский поправил очки, подошел ближе к окну, пробежал несколько абзацев:

– А все-таки он кое-что признает. Да. Вот послушай: «Энергия и труд, потраченные г. Циолковским на составление проекта, доказывают его любовь к избранному им для исследования предмету, в силу чего можно думать, что г. Циолковский со временем может оказать большие услуги воздухоплаванью».

– Утешили! Нечего сказать – в будущем… А сейчас-то чем жить? Ведь четвертый народился, – вздохнула жена.

Циолковский раздраженно швырнул письмо под верстак.

– Ладно, Варюша, не горюй, как-нибудь проживем… Не на них свет сошелся… а все-таки Федоров меня признает. Будем еще и мы радоваться… Будем!

Циолковский вскрыл второе письмо, и сразу лицо его просветлело:

– Правда, говорят, что не имей сто рублей, а имей сто друзей!

– Ну, что они пишут?

– В первых строках передают привет тебе, Любаше, Игнатику, Саше и малышу, имя которого еще не знают.

– Разве про Ванюшу мы не писали?

– Сообщали о рождении, но еще не знали, как назовем. А ведь он почти ровесник Андрюшеньке?

– Да, верно… – Циолковский углубился в письмо…

– Что же еще пишут, Костенька?

– Успокаивают… Узнали из газет… Опять зовут в Калугу… Говорят, там можно издать труды… и оказывается, есть подходящее место.

– И поедем! Осточертел мне этот Боровск… Да и Любашу с Игнатиком надо определять в гимназию…

Из спальни послышался плач ребенка.

– Ванюша проснулся. Ну, я пойду. А ты, Костя, отпиши им, что мы согласны, пусть Сергей Андреич похлопочет о переводе тебя по службе.

– Ладно, Варя, иди, я сейчас же и напишу ответ. Славные они люди. Настоящие друзья…

Циолковский походил по комнате, подумал и сел за письмо:

«Дорогие друзья,

Елизавета Павловна и Сергей Андреич! Я было опять почувствовал себя одиноким, но Ваше письмо взбодрило меня, придало новых сил, возродило надежду… Большое Вам спасибо! Мысль о том, что в Калуге можно издать мои труды, блеснула, как луч надежды! Я уже готов бросить все и ехать в Калугу. Конечно, с кучей детей, без средств и со скарбом это нелегко и страшно, но я решусь, если найдется место…

Что касается моей неудачи с цельнометаллическим аэростатом, я, признаться, ее опасался. Опасался не потому, что плох мой проект, а что нет протекции… В наше время без нее пробиться нельзя… Но я буду бороться. Я надеюсь издать свой труд, а тогда – посмотрим…