Пионеры Вселенной - Герман Нагаев

8

Прошумела метелями зима. Отгрохотал ледоход на Оке. Все зацвело, зазеленело – пришло долгожданное лето.

Лиза с детьми в саду качалась на качелях. Вдруг постучали в калитку.

– Здесь живут Осокины? – спросил мужской голос.

– Сейчас откроем! – Лиза поспешила к калитке и, распахнув ее, удивленно всплеснула руками:

– Боже мой, Катя! Милая сестричка, ты ли это?

– Я, я, Лизочек! – радостно воскликнула нарядная молодая дама в вуалетке и модной шляпке. Они обнялись, расцеловались.

– Лизочка, позволь тебе представить моего мужа, – кивнула она на высокого, статного подполковника с лихими усами. – Александр Петрович Громов.

Тот церемонно поклонился.

– Очень рада. Мы, кажется, встречались в Петербурге?

– Ну, конечно же, Лизочек, – защебетала Катя, – я же вас знакомила на моих именинах.

– О, это было так давно… впрочем, я помню, Катя, тебя окружали юнкера в белых кителях.

– Простите, но я был тогда уже прапорщик, – галантно улыбнулся подполковник.

– Ах, да, да, вспоминаю… Прошу вас, господа, в дом! Ты и представить не можешь, Катюша, как обрадуются старики…

Лиза, провожая гостей, мгновенно вспомнила, как десять лет назад они ехали по Неве в лодке и как она, увидев Кибальчича, попросила ее высадить. От этих воспоминаний пахнуло юностью. Лиза зарделась и, вбежав на террасу, крикнула:

– Мамочка! Папа! Посмотрите же, кто к нам приехал!

День был теплый, безветренный: обедали на террасе. За столом собралась вся семья. Гостей наперебой расспрашивали о Петербурге, о новостях, и как-то сам собой разговор перекинулся на последние тревожные известия – о холере на Волге.

Павел Петрович хотя и готов был поговорить на эту тему, однако счел неудобным за столом… Он ловко перевел разговор на другое, обратись к подполковнику:

– Вы в каких войсках изволите служить?

– Раньше я был докладчиком в Главном артиллерийском управлении, но уж с полгода, как переведен в Военно-инженерное ведомство.

– Так-с, понимаю… занимаетесь разными новшествами по армии?

– Да, в этом роде…

– А к воздухоплаванию не имеете отношения? – спросил Стрешнев.

– Самое прямое! Прикомандирован к Военному воздухоплавательному парку.

– Вот как! – удивилась Лиза. – Тогда вы безусловно знаете все новости об аэростатах.

– Абсолютно все! А почему вас это занимает?

– У нас есть друг, учитель, исследователь, который представлял проект управляемого аэростата.

– Позвольте, это учитель из Боровска? Кажется, Циолковский?

– Циолковский! Вы о нем знаете?

– Помилуйте! Я даже присутствовал при обсуждении его проекта в Императорском русском техническом обществе.

Все замерли, притихли. Так было неожиданно это сообщение.

– И вы помните, как это проходило? – спросил Стрешнев.

– Отлично помню.

– Говорят, что проект был отвергнут без достаточной мотивировки? – сказал Павел Петрович. – И газеты писали очень обидные слова.

– Что вы, что вы! Я отлично помню. Докладывал сам председатель отдела профессор Федоров. Он говорил в высшей степени корректно: выступал не столько против проекта господина Циолковского, сколько вообще против аэростатов. И все были с ним согласны.

– Но почему же? Ведь управляемые аэростаты – наше будущее! – воскликнул Стрешнев.

– Что вы! Совсем нет! Даже напротив!

– Простите, господа, – прервала Лиза, – вы уже углубились в сферу техники, а я хочу показать Катюше наш сад и…

– О, сделайте одолжение, Елизавета Павловна, – с поклоном сказал подполковник.

Когда дамы и дети ушли, он открыл серебряный портсигар.

– Не угодно ли, господа?

– Благодарствую! – пробасил Павел Петрович и взял папироску.

– Вижу, вас очень удивили мои слова, – струйкой пуская дым, продолжал подполковник. – А дела обстоят именно так. Ваш Циолковский, живя в глухом уездном городишке, несколько отстал от событий. Он предлагает строить управляемый аэростат, от которого, в сущности уже отказались на Западе. Да-с! Попытки постройки управляемых аэростатов предпринимались в Европе и Америке не раз, но они оканчивались неудачей. У нас рассматривался проект управляемого аэростата Костовича, с разработанным им же четырехтактным бензиновым двигателем. Этот аэростат имел жесткий каркас из прочной фанеры, был надежен, и все же от постройки его мы отказались. Отказались потому, что аэростат – всегда будет игрушкой в руках стихии.

– Позвольте, – прервал Павел Петрович, – но что же тогда двинет человечество вперед?

– Вот! Именно об этом я и хотел вам доложить, господа. Передовые люди в области воздухоплавания сейчас увлечены идеей создания летательных аппаратов тяжелее воздуха…

– Уж не сказочных ли ковров-самолетов? – усмехнулся Павел Петрович.

– Отнюдь! Речь идет, господа, о металлических и фанерных самолетах, снабженных двигателями. У нас инженер Можайский построил такой самолет, гигантских размеров. Правда, ему не удалось пока подняться в воздух, но работы продолжаются… А в прошлом году француз Клеман Адер сделал попытку оторваться от земли на своем «Эоле».

– И что же?

– Был близок к победе, но помешали какие-то неполадки. Известно, что в Англии изобретатель Максим строит огромный самолет с несколькими воздушными винтами. Так можно ли, господа, в наше время – время машин, заниматься усовершенствованиями аэростатов – изобретения столетней давности? Нет, господа, нельзя-с! Мы должны идти дорогой прогресса! – уверенно заключил Громов.

– Н-да! – почесал бороду Павел Петрович, – видать, Сергей Андреич, полеты в небо – штука непростая. И кто прав – судить не нам… Пойдемте-ка, господа, купаться…

Глава восьмая

1

Новый 1892 год начался в Калуге затяжными морозами. Несколько дней подряд на высокой крыше гимназии укрепляли большой белый флаг – классные занятия отменялись.

Стрешнев дома скучал, перечитывал старые журналы, а после обеда сел с тестем за шахматы. Не успели разыграть дебют, как в гостиную вошла кухарка с запиской.

– Вам, барин, письмо, – сказала она Стрешневу, подавая записку, – пришел сторож из училища – дожидается ответа.

Стрешнев, пробежав записку, поставил на стол пешку:

– Извините, Павел Петрович, я должен идти – вызывает директор училища.

– Ладно, доиграем в другой раз, – добродушно сказал тесть, – только оденьтесь теплее. Мороз такой, что столбы трещат…

Директор-старичок одиноко грелся у кафельной печки. Увидев Стрешнева, он обрадовался:

– Извините, любезнейший Сергей Андреич, что заставил вас в этакую стужу, – сказал он, протягивая худую, холодную руку, – несчастье в училище у нас… В ночь под воскресенье математик наш отдал богу душу.

– Что вы, Афанасий Афанасьевич, как же так? Ведь, кажется, не хворал?

– Пристрастие имел к хмельному-с… Так вот-с это и послужило причиной… Вышел из гостей шибко навеселе. Дорогой разморило. Сел на скамеечку отдохнуть и того… замерз.

– Какой нелепый случай, – вздохнул Стрешнев.

– Ему-то что? С мертвого взятки гладки! А мне каково? Где прикажете брать математика в средине зимы? А-с?.. Вот и вспомнил я про вашего протеже… Как думаете, поедет?

– Он с радостью бы… Мы уж давно списались…

– Да отпустят ли? Вот о чем забота.

– Пожалуй, могут быть затруднения, Афанасий Афанасьевич.

– Я уж думал об этом, Сергей Андреич, и все обмозговал. У меня шурин в губернском правлении – обещал посодействовать. Только нам надобно вместе пойти. Чтоб сразу и к делу. Надобно подготовить письмо попечителю Московского учебного округа.

– Я готов хоть сейчас, Афанасий Афанасьевич.

Старичок, потирая руки, заговорил обрадованно:

– Вот хорошо. Вот и слава богу. Этак-то мы все сразу и обстряпаем…

После пожара Циолковские еще не успели обзавестись всем необходимым, однако всякого скарбу оказалось так много, что его еле разместили в трех розвальнях. Варвара Евграфовна и дети ехали в кибитке, на первых санях, сам Циолковский, укутанный в тулуп, на последних.

После новогодних морозов недели две пушили метели – снегу намело горы, дороги испортились. Сани то и дело ныряли в глубокие колдобины, от лошадей валил пар. Ехали медленно, с ночевками. Лишь на пятые сутки вечером увидели они Калугу.

На заставе, у шумного кабака, остановились, чтоб расспросить, как проехать на Георгиевскую, и снова – в путь! Мороз подгонял. Дети, закутанные в башлыки и шали по самые глаза, высовывались из кибитки, жадно смотрели на множество освещенных окон.

– Вот это Калуга! Ох и огней! Где столько керосину берут?..

Но вот подводы свернули на Георгиевскую, и Циолковский, выпрыгнув из саней и путаясь в тулупе, пошел отыскивать нанятый Стрешневым дом.

Скоро из темноты донесся его голос:

– Сюда, сюда подъезжайте! Нашел!

Подводы остановились у маленького домика в три окна, до самых рам занесенного снегом.