Крылья распахнуть! - Ольга Голутвина

— Вот и славно, — кивнул губернатор.

И тут послышался злорадный голос Карвайса. После негромких заверений леташей он прозвучал пронзительно и резко:

— Вот, кстати, господам небоходам и случай начать жизнь по альбинским законам. Пусть они вернут мне мое имущество.

Рука в перчатке поднялась, указательный палец нацелился за плечо Бенца:

— Вот этот гаденыш — мой беглый раб!

Дик резко обернулся.

Все взгляды сошлись на юнге. А тот, побелев, шагнул назад, наткнулся лопатками на стену, дернулся и закрыл глаза.

— Эрл Джош! — возмутился губернатор. — Что вы себе… вы можете это доказать?

— Доказать? — торжествующе осклабился портовик. — Могу, но надо ли? Вы только посмотрите на него!

Увы, майор был прав. Какие уж доказательства… хватит и одного взгляда на Олуха!

В душе Бенца смешались тревога за мальчишку и злость на этого сопляка, из-за которого команда может упустить немыслимую удачу.

Дик обернулся к губернатору — и успел заметить взгляд, который тот бросил в дальний угол, где не было никого… лишь стоял на полке белоснежный фарфоровый лебедь с бронзовым колокольчиком в клюве.

Но тут же эрл Фредрик отвел глаза и сказал огорченно:

— Ах, как это досадно и как не вовремя… Но, к сожалению, закон действительно требует…

— Закон требует также наказать укрывателей, — подсказал Карвайс жестко.

— Ах, какой вздор! — замахал руками губернатор. — Я убежден, что капитан ничего не знал!

— Вы же сказали, ваша милость, — напомнил Бенц, — что, когда мы примем присягу, будут забыты наши прошлые грехи. Этот мальчик…

— Присягу могут принимать только люди, — пожал плечами эрл Фредрик. — А раб — не человек. Конечно, он должен будет возвращен владельцу… как мне ни жаль огорчать вас, мой юный друг.

«Только люди? А как же илв?» — мелькнула мысль у капитана. Но сейчас в опасности был не Филин, а Рейни. За него Дик и пытался сражаться:

— Шхуна приписана к порту вольного города Порт-о-Ранго, а там нет рабства.

— Ах, мой юный друг, вы недостаточно знакомы с альбинскими законами, — почти простонал губернатор. — И я обязан прямо сейчас…

— Мы готовы заплатить за мальчишку, — поспешно перебил его Бенц. — Во сколько майор Карвайс его оценит?

— Да! — воспрянул губернатор. — Конечно! Этот неприятный вопрос можно решить деньгами! Я уверен, что эрл Джош будет так любезен…

— Эрл Джош не будет так любезен, — с наслаждением заверил его майор. — Эрл Джош помнит, что побег раба — оскорбление для владельца. Так считали мои предки, так считаю и я!

— Да при чем тут ваши предки? — вспылил Слоутри. — Я, губернатор Альбинского Мыса… ваш, напоминаю, начальник… прошу вас, майор, помочь мне уладить это неприятное дело.

Злобная улыбка перечеркнула лицо Карвайса.

— Уверен, ваша милость, что такой незаурядный человек, как вы, сумеет и без моей помощи справиться с подобным пустяком, не лишая скромного офицера портовой службы его законного имущества. Наверняка у моего отца это получилось бы гораздо хуже.

— Вы… вы… — задохнулся губернатор. — Так это подлая месть, да? За то, что губернатором назначили меня, а не вашего отца? Ну, знаете ли…

Дон-н-н…

Нежный, чистый звон поплыл по комнате. Все разом обернулись к фарфоровому лебедю, в клюве которого еще слегка раскачивался колокольчик. Только Олух не открыл глаз, он стоял у стены ни жив ни мертв.

Губернатор заговорил быстро, сбивчиво:

— Что ж, если соблюдать закон… возможно, нам удастся уговорить майора Карвайса…

Майор коротко хохотнул и нагло, без приглашения уселся на диван. Он чувствовал себя хозяином положения.

— А если не удастся… господа небоходы, вы же понимаете, что такие предложения дважды на делаются. В конце концов, что за беда, если в экипаже сменится юнга? Неужели из-за ничтожного мальчишки вы упустите свою удачу?

Дон-н-н…

Колокольчик сам собой закачался в фарфоровом клюве.

Губернатор побледнел.

— Я… господа, я вынужден ненадолго вас оставить. Попрошу майора Карвайса побыть за хозяина… то есть… я не это имел в виду. А вы, господа, подумайте о том, что семь — это больше, чем один. И что семеро не должны отказываться от счастья лишь потому, что один им мешает…

Он вышел и затворил за собой дверь.

И такова уж человеческая натура, что в этот миг каждый в комнате подумал: да, семь — это больше, чем один… да, такие предложения дважды не делаются… и правильно ли будет, если семеро потеряют из-за одного свой чудесный, неповторимый шанс?

Только Олух ни о чем не размышлял. Он стоял неподвижно, отупевший, оглушенный ужасом, и в голове его вихрем крутились обрывки ужасных воспоминаний.

6

Другу на помощь, Вызволить друга

Из кабалы, из тюрьмы, –

Шпагой клянемся,

Шпагой клянемся,

Шпагой клянемся

Мы!

Дику Бенцу после ухода губернатора понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы принять решение. Окончательное. Бесповоротное.

Но почему-то сейчас ему не показалось верным отдать команде приказ, на который он, капитан, имел право.

Усмехнувшись, Дик сказал:

— Отец, ты — наша совесть. Скажи команде мудрое слово.

Погонщик заговорил мягко, ласково, словно уговаривал ребенка принять горькое лекарство:

— О чем тут думать? Нам такое жалованье сулят, что кошельки от тяжести полопаются. А что в нашей жизни значат деньги, вы и сами знаете.

Команда опешила. Не таких речей ожидали леташи от Отца.

А тот продолжал увещевательно:

— А завтра мы тебя, Хаанс, выдадим джермийцам. Ты же с джермийской каторги удрал, верно? Невелика награда за беглого, а все же деньги, их грех упустить… А послезавтра свяжемся с женихом Литы… помню я, помню, что он слабоумный, да и родня у него ненамного умнее, но чтобы кошелек развязать, у них мозгов хватит. Вот Мару никто не ищет, и это, конечно, жаль. Зато она у нас красивая, Мара, ее любой бордель охотно купит.

Он вскинул на Бенца острый, жесткий взор, противоречащий приветливому говорку:

— А потом, капитан, можно будет поинтересоваться, сколько Иллия платит за государственных преступников.

Бенц промолчал.

Погонщик обвел взглядом потупившихся небоходов:

— Так-то, деточки… Думаете, не сможем? Сможем. Это ведь только первый раз тяжело — продавать своих. Главное — начать, а там оно легче пойдет.

— Отец прав, — тихо, но твердо сказала Лита. — Пока мы держимся друг за друга, мы — экипаж. А без этого — сброд.