Честь и долг - Егор Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вышли на платформу. К ним вскоре присоединились флаг-капитан Нилов, герцог Лейхтенбергский, флигель-адъютант Мордвинов. Пришел и гофмаршал князь Долгорукий. Общество поеживалось от холода и возбуждения. Вспыльчивый Нилов ругал последними словами Воейкова, узнав, что ему еще в Бологом была передана записка Дубенского, которой он не придал никакого значения.
Словно по вызову, появился на платформе и адресат его проклятий. Господа в генеральских шинелях столпились вокруг маленького Воейкова и загалдели, словно цыгане на конской ярмарке.
— Ничего не понимаю, — отмахивался от них дворцовый комендант, говорите кто-нибудь один!
Цабель изложил ситуацию, Дубенский дополнил предложением повернуть назад, на Бологое, а оттуда — мчаться в Псков, чтобы быть в гуще войск, верных императору.
Вызвали лейб-камердинера Телятникова.
— Его величество не спят, — коротко сообщил он. Воейков отправился в салон-вагон Николая. В темной гостиной стоял царь. Он повернулся от окна, когда вошел дворцовый комендант.
— Что случилось?
— Ваше величество, в Царское невозможно проехать через Тосно, там мятежники.
— Как же поедем?
— От Бологого можно через Дно или Псков…
— Хорошо, поедем на Дно…
Николай сам заметил, что словосочетание звучит двусмысленно и мрачно. Его передернуло. Воейков поклонился и вышел.
Он не решился повторить фразу императора перед господами и только бросил: "Едем в Псков!"
Цабель отправился к начальнику станции отдавать приказания насчет порядка следования литерных поездов. Решено было теперь идти царскому поезду впереди, а свитскому — сзади. Перецепили паровозы. Синие вагоны с золотыми вензелями покатились под мерцающими звездами в обратную сторону…
Бологое проскочили, не останавливаясь. Только в Старой Руссе стало известно, что на узловой станции их ждали и хотели остановить. Даже показали телеграмму неизвестного лица, который просил передать поручику Грекову, что литерные поезда повернули назад в Бологое. Железнодорожным жандармам пришлось немало поработать кулаками и прикладами винтовок, чтобы очистить пути и не дать железнодорожникам остановить царский поезд.
Зимний рассвет встречали в Старой Руссе. Паровоз брал здесь воду. Воейков воспользовался стоянкой и отправился в комнату телеграфиста. По прямому проводу он вызвал станцию Дно и узнал, что туда только что прибыл генерал Иванов со своим эшелоном. Дворцовому коменданту доложили, что генерал по дороге усмирил несколько поездов с солдатами, а станция Дно очищена им от мятежников и туда можно беспрепятственно пройти.
Именно это Воейков и изложил Николаю в его салон-вагоне.
Император явно не спал всю ночь. Его лицо было бледно. Зеленый шелк стен бросал на него мертвенные холодные блики.
— Отчего же так медленно двигается Николай Иудович?! Ведь он должен быть в это время в Царском! — недовольно спросил Николай Воейкова.
— Ваше величество, мне передали, что генерал был сам этим крайне удивлен. Проснувшись в шесть утра, он думал, что прошел пятьсот верст и уже в Семрино, а оказалось, что эшелон сделал всего двести верст…
От Старой Руссы императорский поезд пошел не так быстро, как раньше. Во-первых, не по уставу он был теперь первым и на паровоз пришлось посадить офицера с солдатами железнодорожного полка. Во-вторых, путь здесь не был очищен от других поездов предварительными телеграммами, и, следовательно, приходилось останавливаться на мелких станциях. Темнело, когда прибыли в Дно.
Здесь уже ждала депеша от Родзянки. Председатель Думы умолял государя принять его в Дно, куда он немедленно выезжает для доклада и обсуждения мер по спасению отечества. Подсчитали, что Родзянке ехать часов пять.
— Ждем только свитский поезд, — сказал Николай.
Когда второй литерный подошел и стал бок о бок, в царском вагоне словно полегчало: все-таки свои близко…
Из Дна свитский литерный вышел, как и полагается, первым. Вскоре отправился и царский. Воейков, попыхивая неизменной сигарой, с упоением рассказывал в своем купе, как Николай Иудович своим грозным видом усмирял разнузданную "серую скотину" на станциях. "На колени!" — кричал им спаситель отечества, и толпы солдат падали ему в ноги.
— Тем самым, — буркнул ехидно Нилов, — он избавлял солдатиков от военно-полевого суда, а себя — от столкновения с ними!.. Все равно нам висеть скоро на фонарях! — подытожил он ситуацию…
К Пскову свитский литерный подошел в потемках, около шести. Из темноты к ярко освещенному перрону выплыли синие вагоны, выплеснули из себя господ в генеральских шинелях, офицеров, конвой и укатили на запасный путь, чтобы освободить место для царского. Военные и штатские в невысоких чинах, без почетного караула, собирались на платформе для встречи царя. Они неохотно вступали в разговор со свитскими, явно сторонились их. Только один пожилой военный чиновник, сегодняшним утренним поездом прибывший из Петрограда, многословно рассказывал встревоженным придворным, как толпа разгромила и сожгла дворец графа Фредерикса.
Через полчаса, когда надлежало прибыть царскому поезду, на дебаркадер вышел из подъехавшего авто генерал Рузский, главнокомандующий Северным фронтом, его начальник штаба Данилов и адъютант граф Шереметьев. Тут же прибыл и литерный поезд. Почти неслышно он подкатил к платформе. Из царского вагона спустили обитый ковриком трап, у которого встали двое конвойцев.
Худой и строгий, в очках, чернявый генерал Рузский походил на ученого скворца. Выскочил флигель-адъютант и, взяв под козырек, доложил:
— Ваше высокопревосходительство! Его величество останется в вагоне и на платформу не выйдет… Государь император просит пожаловать вас к нему.
Рузский и его штабные вошли в вагон. На них пахнуло дорогим одеколоном и теплом. Услужливые руки лейб-слуг приняли шинели и фуражки. Открылась дверь в салон, отделанный зеленым шелком. Николай встретил их стоя. Он был в темно-серой черкеске, отделанной серебром, с кинжалом на поясе. Лицо его потеряло румянец, усы поникли, глаза заволокло печалью. Но, странно, в словах его не просвечивало и тени беспокойства.
Государь не садился, гости тоже стояли, но не по стойке «смирно», как полагалось бы перед самодержцем.
В нескольких словах император рассказал, как его поезд был остановлен в Малой Вишере и как он оттуда решил повернуть к ближайшему аппарату Юза, то есть сюда, в Псков. Он просил Рузского доложить о положении на Северном фронте и добавил, что ждет сюда председателя Государственной думы Родзянко, чтобы получить от него сведения о том, что происходит в Петрограде.
— Сообщения о происходящем в Петрограде и Москве получены мною сегодня из Ставки, — холодновато, без подобострастия отчеканил Рузский. — Угодно вашему величеству принять о них доклад?
— Угодно, — коротко ответил царь. — Доложите их мне сегодня в девять, после обеда.
Рузский и Данилов поняли, что сейчас им следует выйти. В свитском салоне обер-гофмаршал князь Долгорукий передал им приглашение к обеду в семь часов.
— Что же вы теперь посоветуете? — кинулся к длинному Рузскому коротышка Воейков. Генерал уже надевал шинель. Он посмотрел на дворцового коменданта сверху вниз через железные, как у волостного писаря, очки и негромко ответил:
— Сдаваться на милость победителя…
— Что он сказал? Что он сказал? — обратились все присутствующие к Воейкову.
— Сдаваться на милость победителя… — покрылся багровой краской дворцовый комендант.
— Вот и оперлись на фронт генерала Рузского, — погрозил кулаком вслед главкосеву адмирал Нилов.
За обедом говорили о пустяках. Государь спрашивал, пришла ли весна во Псков и много ли снега на улицах осталось. Генерал Данилов отвечал, что скоро, дня через два, сани можно будет заменить колясками да телегами. По разговору о погоде поняли, что государь не желает говорить о серьезных вещах прилюдно. Обед прошел быстро. Вставая из-за стола, Николай просил Рузского прийти с докладом через час.
И снова в том же зеленом салоне встречает Рузского Николай. Оба бледны. Но в отличие от государя Рузский не пытается скрыть свое беспокойство и даже некоторую растерянность. Он уже получил сегодня от Алексеева телеграмму, которую и излагает для начала верховному главнокомандующему. В ней сообщается, что Москву не удалось изолировать от революционных событий. Генерал Мрозовский, главнокомандующий Московским военным округом, доложил, что в Москве стачка захватила почти все предприятия, рабочие вышли на улицы с красными флагами и лозунгами. Мрозовский не постеснялся слов "в Москве полная революция", "воинские части перешли на сторону восставших". Алексеев сообщал также, что в Кронштадте произошли революционные события, убит комендант порта адмирал Вирен, что Балтийский флот признал Временный комитет Государственной думы.