Ромашковый лес - Евгения Агафонова

что сегодня он вел линии не четко, что они дрожали, и что штрих был неуверенным. Но никогда в жизни она не позволяла сказать то же самое при ком бы то ни было. Она знала, что уголь ценит мнение других. Поэтому ручка если знала, что их разговор может услышать хоть кто-нибудь, говорила о нем только лучшее. Она умалчивала о его неуверенных штрихах и говорила о приятном: о душе картины.

Вот и теперь, когда простой черный уголек совершенно потерял покой, она была с ним, она дарила ему свою веру. Она была нужна ему, ручка это точно знала, потому что в него больше не верил никто! Все смеялись и говорили, что черный уголь на то и черный: только и может, что контуры выводить. И каждый спорил с ручкой, утверждая, что у уголёчка не картинки, а рисунки. Силуэты. А у силуэтов души быть не может. Но она все равно верила, что когда-нибудь он нарисует самую прекрасную картину! Это будут уже не просто очертания. Каждый кусочек листа будет закрашен своим цветом, совсем не похожим ни на один другой. Она верила, хотя абсолютно точно знала, что это – невозможно.

–Вот скажи мне, подруга, ты веришь в меня?

–Верю, конечно! Не сомневайся даже!

–А почему ты веришь? Ведь больше не верит никто, а ты – веришь?

По вене ее стержня завибрировала кровь. Ручка не знала, что ответить. Она и сама не знала «почему». Просто верила, без бесполезных вопросов.

–Молчишь. А ты ведь знаешь, что у меня вряд ли что-то получится. Знаешь?

Она молчала.

–Но ведь знаешь, да?

–Знаю. Но верю.

–Это невозможно! Невозможно знать, что что-то невозможно, но верить в то, что оно всё-таки возможно.

–Почему же? – ни секунды не сомневаясь, ответила ручка. – За знание отвечает разум, за веру – сердце. Ты же знаешь, мое сердце всегда было сильнее всего. А уж тем более разума.

Уголёк был тронут её словами, но не придал им особого значения. Он был слишком увлечен тем, что о нём подумают остальные, которые беспрестанно унижали его и смеялись над ним. Он тщетно пытался научиться раскрашивать свои рисунки – у него ничего не получалось. Тогда он приходил к ручке, подпитывался ее верой, и опять уходил.

Ручке было невыносимо больно смотреть на него и она решила: она должна помочь. Она даже знала как. Вот только надо было найти где-то чистый лист бумаги.

Как обычно, совершенно подавленный, уголёк пришел к своей подруге.

–Они опять смеялись… Они говорят, что я способен только на то, чтобы обводить реальность. Что я никогда не смогу ее разукрасить. Ну хоть ты-то веришь в меня?

Тишина.

–Обычно ты сразу же отвечала. А теперь молчишь. Почему ты молчишь? Ты больше не веришь в меня? Ручка! Ручка!!! – практически воплем вырвалось из него.

Только сейчас он заметил, что там, где обычно ждала его ручка, была пустота. А ручка всегда ждала, когда придет он, и снова расскажет ей о том, как над ним смеялись и о том, как она ему нужна. Хотя, не она, конечно. Ему нужна её вера. Это ручка утешала себя тем, что он любит её, что он нуждается в ней. Она знала, что обманывает себя, но все равно верила в то, что напридумывала. Её сердце всегда было сильнее всего. А уж тем более разума.

Он огляделся, и хотел было окрикнуть свою подругу, как вдруг заметил пластиковые осколки и какой-то лист бумаги. На нем была надпись: «Теперь я не только верю. Я знаю. У тебя всё получится». На листочке лежал совершенно опустошенный стержень, а рядом – маленькое зеленое озерцо чернил – всё, что осталось теперь от ручки.

Какой кошмар! Он не мог в это поверить! Как такое возможно? Ради того, чтобы он наконец победил, ради всех тех, чей смех его обижал и у кого он хотел заслужить уважения, хотя было ясно с самого начала, что он не нужен никому! Никому, кроме нее… Ради него? Вот так? Господи! Ну почему он так поздно всё понял? Почему? Он не видел, что вот! Она! С ним! Верящая. Ценящая его. Зачем ему вся эта шелуха? Зачем другие? Если в мире есть хоть кто-то, кто верит в тебя – ты живешь не зря! Уголёк даже не знал, что ручка была зелёного цвета…Он всегда думал, что она – синяя.

Он обмакнул свой черный корпус в ее чернила и начал рисовать. Никогда он не рисовал вдохновенней! Линии совсем не дрожали, а штрих был очень уверенным. Все смотрели на то, как обливаясь слезами, он пишет картину ее кровью. Пока он рисовал, любопытные кисточки, краски, мелки и цветные карандаши приблизились к нему, и взглянули на готовящуюся картину. Какой красоты она была! Это уже был совсем не формальный контур, это был шедевр! На картине не осталось ни одного блёклого места. Каждый кусочек листа был закрашен своим цветом, совсем не похожим ни на один другой. Простой уголёк простой серостью умудрился заполнить лист бумаги так, что на нем не было ни одного одинакового сантиметрика. Переходы от светло-серого к откровенно-черному были настолько утонченными, что все цветные мелки признались, что никогда не рисовали ничего красочней. А зеленые линии чернил прожигали всю картину, и, казалось, были повсюду. Но никто бы не осмелился сказать, что хоть одна их капля была лишней.

Рисуя, уголёк думал только об одном: он не должен разочаровать ее. Она верила, а значит он должен сделать всё, чтобы оттуда, откуда уже никогда не возвращаются, она смогла увидеть, что верила не зря.

Про причастность

На земле она появилась осенью, после дождичка в четверг, и сразу уютненько расположилась на ее грунтовой коже. Она была такой зеркально-прозрачной и невинно-чистой, что любой пробегающий мимо зверек, любая пролетающая птичка, любой проползающий жучок не могли не остановиться, чтобы хотя бы глазком не глянуть в нее. Они это делали не потому, что им безумно хотелось познакомиться с новорожденной, а потому, что им хотелось полюбоваться собой. Ведь лужа была зеркально-прозрачной и невинно-чистой, поэтому в ней животные могли увидеть свое отражение.

Поначалу лужица радовалась тому, что в нее так часто заглядываются. С самого раннего детства она знала, что смотрятся в нее только для того, чтобы увидеть себя. Ее предупредила об этом мама – тучка, из которой лужа попала на свет. Мама сказала ей, что лужи нужны земле именно для того, чтобы остальные видели в них свое отражение. Изначально их создали для того, чтобы лужи показывали обитателей планеты такими, какие они есть на самом деле. Но однажды, в далекой-далекой древности, один саблезубый тигр