Старый дом (сборник) - Геннадий Красильников

— Ребята, завхоз дает лопаты, пошли снег счищать. Дрова будут!

Слова его встречены были без особого восторга, посыпались недовольные замечания, зашевелились даже лежавшие пол одеялами:

— Валяй, если приспичило!

— Есть подсобные рабочие, пусть они и выгребают!

— Мы сюда учиться приехали!

— Какой выискался, хо!..

Громче всех кричали ребята помоложе, мои сверстники. А один рыжеватый курсант высунул из-под одеяла ногу в дырявом валенке, помотал ею в воздухе:

— В таких корочках на мороз? — И под общий хохот добавил: — Я, если хотите знать, второй день в уборную не вылажу!..

Кровь отлила с лица Арсения, он сжал кулаки, одним прыжком очутился возле рыжего курсанта. И не успел парень спрятать под одеяло ногу, Арсений рывком сорвал его с койки, притянул к себе, спросил, задыхаясь, хриплым голосом:

— А ну, сволочь, повтори! Повтори, что ты сказал? Ух, ты…

Все ждали, что Арсений прибьет парня. Но этого не случилось. Прошла минута, вторая, в общежитии стояла мертвая тишина. Рыжий сразу сник, криво улыбнулся, выдавил из себя:

— Пусти, чего ты… Я ж пошутил, а он… Ну, сказал пойду, черт с тобой!..

Вечером во всех печах весело трещали березовые поленья. Арсений сидел на своей койке, уткнувшись в книгу, читал. Но читалось ему плохо, оторвавшись от страницы, он подолгу сидел неподвижно, вперив взор в невидимую точку. Захлопнув книгу, он оглянулся, негромко позвал:

— Курбатов! Не спишь?

— Нет…

Арсений запустил обе пятерни в свои густые вьющиеся волосы, облокотился на колени, замотал головой, словно от боли.

— Психанул я нынче, Алешка. Предохранитель соскочил, понимаешь… Подумай: разве можно в таком положении ходить "ручки в брючки"? Другой, может, скажет: "А какое твое дело, что, тебе больше других надо?" Таким и земли-то немного требуется, всего три аршина. Помнишь, у Чехова насчет этого здорово: мне, говорит, мало трех аршин, мне весь мир нужен. Точно не помню, но что-то в таком духе. Метко сказано!.. А теперь ответь: откуда берутся такие вот сволочи в дырявых валенках? Нет, ты только погляди на вето: ведь родился он в наши годы, может, даже одних с тобой лет. Но вот ты ни слова не сказал, пошел и взял лопату, а рыжий стал свою поганую пятку выставлять. Почему, не знаешь? Я вот тоже не знаю, не разобрался пока до конца. Кинофильмы смотрим, в книгах читаем, как в гражданскую войну комсомольцы добровольно уходили на фронт, а кончилась война — взялись восстанавливать порушенное хозяйство. Раздетые, разутые, впроголодь… В руках лопата, кирка, а за спиной — трехлинейка болтается. Возьми, например, того же Корчагина или… да ты сам всех их знаешь. И в прошлую войну комсомол показал себя: Матросов, краснодонцы, Зоя, Гастелло… Потом снова строительство, и уж совсем свежий пример — целина, Братск… Все это так. Но меня беспокоит другое, нет-нет да и мелькнет мыслишка: а не заплыли мы малость жирком? Небось замечаешь на Красной улице лохматых фраеров в брючках-кишочках, в немыслимых пиджачках с саженными плечами? Родители ихние, должно быть, немалые деньги получают. Ну, если заслуживает человек — не жалко, пусть по труду своему получает. А сынки при чем?.. Вечерком они слетаются в рестораны, кафе, пьют, жрут, гогочут, ну совсем как жеребчики, коих держат на чистом овсе, да еще сырыми яйцами поят, чтоб к кобылам звало! О, черт!.. Ладно, с этим можно бы еще так или сяк помириться, пойти на сосуществование. Но после вина, жратвы они начинают скверно отрыгивать, кисленькие рожицы строят: дескать, и одеваемся мы хуже, чем на Западе, и танцуем не те танцы. Такая мокрица сквозь гнилые зубы ядовитую слюну цедит: "Фи, советские моды безвкусны, советские фильмы скучны…" Я не знаю, как еще советский хлеб не кажется им горьким! Хлеб-то они хаять все-таки не осмеливаются. Ну, скажи, Алешка, откуда берутся эти хаятели? Они, как я думаю, сами нахально рождаются, прут из навоза, точно полынь или репейник. Эх!..

Сжав руками голову, Арсений тоскливо замычал, скрипнул зубами.

— Это верно, Арсений, такие у нас встречаются… Но нельзя всех под одну гребенку равнять. Сибирь, казахстанскую целину — этого от комсомола, от нашей молодежи не отнимешь. Согласен?

Арсений будто очнулся, секунду-другую смотрел на меня непонимающе.

— А, целину, говоришь? Правильно, я ж об этом и говорю… Пойми меня правильно. Вот в седьмом классе мы проходили Конституцию, точно попугайчики, заучивали наизусть статьи, бойко тараторили: "Граждане СССР имеют право на труд, на отдых, на образование…" Выпалишь без запинки — учительница ставит в дневнике жирную, красивую "пятерку". А в суть… в суть этих прав мы и не старались вникать: право так право, ну и ладно! Нам бы скорее на улицу, футбол погонять. А расскажи мне об этих правах попозднее, когда я уже успел набить себе на руках мозоли, тогда я эти права и без зубрежки запомнил бы! А так, — вяло закончил Арсений, — от зубрежки пользы мало. Мало пользы пацану в тринадцать-четырнадцать лет о правах толковать…

Курсанты давно спали, а мы с Арсением до поздней ночи вели разговор; больше, конечно, говорил Арсений. Временами начинало казаться, что говорит он обо мне самом, будто незримо следил за моей жизнью.

Когда захлопал крыльями и закукарекал завхозовский петух, Арсений молча принялся стаскивать сапоги.

— Отбой, Алеша! Отложим до утра решение мировых проблем. Доброй ночи!..

В город весна приходит раньше, чем в деревню. У нас в это время лишь начинает пригревать, по краям крыш появляются первые робкие проталинки; капельки талого снега, дрожа на ветру, беззвучно падают в рыхлый снег. Воробьи начинают сбиваться в стаи, ведут на деревьях бесконечные споры, как видно, обсуждают квартирный вопрос: на зиму они, заняли пустующие дачи-скворечники, но вот скоро прибудут законные владельцы, и придется выселиться Хлопотное дело!..

А в городе уже настоящая весна, с крыш срываются ливневые потоки, обрушиваются на головы, плечи прохожих, но все довольны, девушки звонко хохочут. Весна… После занятий я выхожу бродить по улицам, часами стою на углу шумной площади, наблюдая, как образуются и исчезают людские водовороты на автобусной остановке. Порой меня охватывает неудержимое желание кинуться в этот водоворот, смешаться с толпой, вскочить в красно-желтый автобус и мчаться навстречу чему-то.

Подолгу простаиваю я перед большими щитами с объявлениями "Требуются слесари… счетоводы… плотники… механики…" Ага, плотником я мог бы пойти работать, теперь мог бы! Да и механиком, пожалуй, мог бы. А в прошлом году я с горьким чувством зависти проходил мимо таких объявлений: даже плотницкое дело для меня тогда являлось недосягаемой высотой. А интересно, пойти бы по какому-нибудь адресу и спросить: "Вам нужен специалист?" — "Да, да! Пам нужен шофер". — "К сожалению, я механик по сельхозмашинам". — "А, очень жаль, дорогой товарищ". И разговор очень вежливый, на "вы". Великое дело — специальность! Можно было бы прийти к тому самому начальнику, который предлагал мне в прошлом году работу помощника маляра. Растирать известь. Должно быть, там и сейчас нужны рабочие — в городе идет "большое строительство. Но теперь я могу спокойно заявить: "Нет, помощник маляра — это меня не устраивает. Я — механик плюс плотник. До свидания!.."

Однажды, проходя по улице, я вздрогнул и остановился: фигура идущей шагах в двадцати от меня девушки поразительно была похожа на Раину. Тот же рост, походка, и даже зеленое пальто с коричневым цигейковым воротником — все было Раино. По веря своим глазам, я кинулся вслед за девушкой. Она шла быстро, зеленое пальто мелькало в толпе прохожих; неожиданно сбоку от меня зазвенел звонок трамвая, и за те полминуты, пока передо мной проходил вагон трамвая, зеленое пальто где-то затерялось. Тщетно осматривался я вокруг — девушка, похожая на Раю, точно сквозь землю провалилась. Постепенно я успокоился, стал уверять себя: ну, конечно, показалось… Мало ли девушек одного роста с Раей, а зеленое пальто… А сколько шьют таких пальто в сотнях ателье разных городов! Нет, нет, это была не она — Рая учится в другом большом городе, очень далеко отсюда. Еще раз оглянувшись вокруг, я побрел в общежитие. Должно быть, просто-напросто весна, капель с крыш и оживление людское немного расстроили мое воображение. Я зашагал в общежитие, за моей спиной огненно-красными змейками извивались неоновые буквы: ресторан "Уют".

Учеба наша пришла к концу, мы сдали экзамены и получили небольшие, аккуратненькие книжечки-удостоверения. Книжечка легко умещалась на ладони, я долго ее рассматривал, перечитывая снова и снова: "Удостоверяется, что Курбатову Алексею Петровичу присвоена квалификация механика по сельскохозяйственным машинам". Удостоверение я спрятал во внутренний карман пиджака и для верности застегнул булавкой. Эта маленькая картонная книжечка влила в меня удивительную бодрость: что ни говори, а на вопрос "кто ты и что ты?" теперь я без краски стыда могу ответить: я — механик. Это значит, у меня на этой земле есть свое место, я получил постоянную прописку в великой семье мастеров и умельцев!