Помощник. Книга о Паланке - Ладислав Баллек

Адвокат Ольшански обожает разговоры о политике вообще, но в текущую политику носа не сует, не желая потерять славу беспристрастного человека. Голосовать он будет за демократов, так как победа большевиков значила бы для дорогой родины потерю самостоятельности. Он призывает Град, и прежде всего «пана доктора Эдуарда Бенеша, нашего доброго президента и ученика ТэГэ»[50], вести игру со всеми. От приятеля врача он наслышался о роли русских в этой войне. Он понимает, что было бы, если бы победили «господа немцы». Но с грустью вспоминает о роли старой Франции в Европе, жалуется на американцев, которые так некрасиво отшвырнули англичан. Да, об американцах он говорит пренебрежительно: они разбираются в европейских делах как свинья в апельсинах. То, что на конференциях «большой четверки» они пошли навстречу русским больше, чем англичанам, по его мнению, означает, что они хотят прибрать к рукам все колонии и моря. Русский медведь, рассуждает он, плавать не умеет, он будет цепляться только за свой континент.

Эта теория — предмет его гордости, он любит повторять ее, считая, что ошеломит каждого. Ему не нравится, как пошли дела в Югославии, Польше и Болгарии, не по душе и то, что после разгрома Германии, в результате упадка влияния Франции и Англии, которым он не может простить Мюнхена, «самое сильное влияние на Европу, наверное, будет у русских, потому что у них крупнейшая сухопутная армия в мире».

Адвокат — католик, его пугает атеизм, мучает судьба русских церквей, которые заросли травой, судьбы русского дворянства, духовенства и интеллигенции. Тем не менее он искренне любит простых людей и часто защищает их без всякого гонорара. Эта черта сближает его с врачом, также большим человеколюбцем. Вот они и сидят вместе и бранят нуворишей за их обжорство и бескультурье.

Если адвокат говорит о силе русских, врач улыбается и радуется, как мальчик, но, если тот начнет про церкви, сразу заявляет ему, что он «подпевала Ватикана». Адвоката такое обвинение оскорбляет до глубины души, потому что оно как бы лишает его мысли оригинальности.

Бенко любит своих собеседников, можно сказать, что он дружелюбный и общительный человек, но больше всего ценит Филадельфи. Его буквально притягивает эта истерзанная душа и быстро идущая к концу жизнь. И в этом нет ничего странного. Врача Бенко интересует в этом человеке и что-то другое. Если он еще не пьян, и не несет околесицу, и в ярости не бьет стаканов, не бродит по утреннему городу, иной раз вопя, как раненый зверь, то он может быть необыкновенно интересным собеседником, самым интересным, какого встречал доктор на своем веку.

В угловой ложе справа сидят Добрович, старый Варга, Марко и группка гимназистов со своим учителем Пекариком. После обеда мальчики ходят по домам и цехам и агитируют за коммунистов. Они подготовили предвыборную культурную программу, пишут на заборах лозунги против демократов, оформляют выборный номер коммунистической партии. Печатают листовки, появляются всюду, где возле предвыборного плаката соберется группка людей, и тут же вступают в дискуссию.

Сегодня агитировали в усадьбе, на большом дворе, где в длинных одноэтажных строениях со множеством маленьких окон живут сельскохозяйственные рабочие. Сначала вызвали всех во двор пением под гитару, пели и насвистывали в ритме марша революционную песню «Аванти пополо бандъера росса…» потом с воодушевлением выступали перед людьми, которые сбежались на необыкновенный спектакль. Разъясняли умыслы демократов и программу коммунистов, рассказывали, как демократы саботируют чистку, саботируют земельную реформу, а коммунисты за все это борются. Главным их аргументом был вопрос о земле. Земля! Для безземельных это — главное! Эти люди жаждут земли, все остальное не стоит гроша ломаного, все, кроме нее, преходяще, как барская любовь. Ребята в синих рубашках с большим знаком Союза словацкой молодежи полны воодушевления, и то, что они говорят, людям по душе, но стоит кому-нибудь задать вопрос, ходят ли они в костел, как все — конец хорошему впечатлению. То, что они проповедуют и делают, не благословлено свыше. Да, красиво, конечно, но не хватает благословения. Эти изнуренные работой люди больше верят старому Варге, тот лучше знает жизнь, знает, как они зависят от управляющего усадьбой, но больше всего они слушают и верят тому, что скажут в костеле. А случайно не знают ли эти образованные гимназисты, почему сейчас во многих церквах западной Словакии богородицы роняют слезы? Знают ли, что там в лесу является дева Мария и творит чудеса? К чему бы это? Ах, вы не знаете? Молодые еще, где им знать, а вот они — батраки из усадьбы — знают, они своей нищетой и беззащитностью всегда были к Богу ближе всех. Земля? Да, это прекрасно, об этом они только и мечтают, правда и то, что многие уже получили земельные наделы, но вот, когда получат и они, тогда будет другой разговор.

Коммунисты стараются изо всех сил, но в Паланке им нелегко. У них нет доступа в салоны, они не могут полагаться на приходы и костелы, здесь нет промышленности, подмастерья из больших и маленьких мастерских должны считаться со своими мастерами и работодателями, у крестьян и сельскохозяйственных рабочих свои представления о мире, так что коммунистам остаются несколько батраков, мелких ремесленников, несколько бойцов Сопротивления, часть переселенцев, интеллигенция, несколько железнодорожников, кое-кто из недовольных да горсточка старых коммунистов и функционеров партии, которых сюда послал райком.

Город с несколькими тысячами жителей против них. И в первую очередь сам дух города, его специфическая послевоенная ситуация, его положение, состав, история, традиция, консерватизм, тот самый тяжелый, южный, глубоко презирающий разговоры о равноправии, социальной справедливости и презирающий простоту и бедность. Здесь царит мещанство. Все это позволяет делать вывод, что коммунистам здесь не победить.

Каждого из тех, кто сидят в углу и разговаривают с учителем Пекариком и его учениками, паланчане называют «заядлыми коммунистами», что подразумевает их симпатии к русским, чехам, евреям и борьбу с церковью.

Добрович из секретариата района, как и его учреждение, для многих как бельмо на глазу. Раньше, когда Паланк еще не попал в состав хортистской Венгрии, он здесь преподавал и был председателем «Чехословацкой лиги». Последующие события сблизили его с коммунистами. Он часто говорил, что в ту ночь, когда по радио из уст министра Вавречки и д-ра Дерера он узнал о принятии условий мюнхенского диктата, он порвал со своими старыми убеждениями. До конца войны, вернее, до освобождения Паланка он партизанил на Верхней Нитре и там познакомился с Марко. Тот появился в городе недавно. Добрович выделялся из своей группы рыжеватой шевелюрой, Марко — абсолютно лысым черепом, хотя он был еще совсем не стар. Он был, как говорили его соратники, «испанец», сражался за Мадрид, потом перешел по горным дорогам во Францию, оттуда в Бельгию и позже со словацкими шахтерами вернулся на родину. В Паланке он работал электриком.

Старый Варга работал на паровом плуге на полях усадьбы, он не знал как следует по-словацки, поэтому казался молчаливым. Он уже в двадцатые годы дрался против адмирала за Будапешт и был одним из десяти венгерских антифашистов в Паланке, которые пережили войну и репрессии.

Самой значительной частью посетителей кафе были сторонники демократов, заведомых победителей на предстоящих выборах. Среди них сегодня были двое из районного секретариата ДП. Они пришли сюда, элегантные и самоуверенные, с Полгаром, первым мясником в городе, и его красавицей женой Нелидой. Может быть, она и не была так уж красива, было в ее внешности и что-то кукольное или детское: слишком круглое личико, слишком светлые волосы, но большие, как будто с чужого лица ярко-синие глаза с густыми и длинными ресницами делали ее интересной.

Все господа за столом наперебой ухаживали за ней, а она отвечала им веселым смехом, каким-то легким, завлекательным, так что всем казалось, что они сидят с необыкновенно приятной и красивой женщиной. В этой компании, собственно, о политике и не говорили. Зачем? За этим столом царило самодовольство, уверенность в своем превосходстве над всеми прочими. Этим господам не в чем было убеждать друг друга, все было ясно, все шло как по маслу. Преимущество было на их стороне. Гости из района разве что могли позволить себе рассказать политический анекдот или вспомнить о каком-нибудь невинном скандальчике в высших политических сферах. У них был свой стиль, свои манеры, они были профессионалы, пустопорожние ресторанные разговоры о политике — это не для них, пусть этим занимается убогая оппозиция. Для политики отведены другие, более достойные места — салоны, еще лучше — уютные, хорошо охраняемые кабинеты, где у стен нет ушей. Политика не делается публично, для улицы остаются улыбки, благородные жесты, когда нужно — респектабельность и даже чопорность. Они пришли сюда, чтобы развлечься, возбудить в людях симпатии своими хорошими манерами, распространять вокруг себя уверенность и спокойствие, доказывая, что все в порядке, все развивается так, как и ожидают присутствующие. Все будет как надо, ибо дело находится в их — то есть в самых верных — руках. Они пришли показать себя, такая уж здесь есть предвыборная манера.