Не влюблены - Эли Хейзелвуд

– Понимаю.

– Он ведет себя как полный придурок. Я веду себя как слабачка. Это может перейти на действительно опасный уровень. Мне нужно найти решение этой проблемы. Просто...

– Поверь, я знаю, – искренне сказал Эли, и Рута наконец-то оторвала взгляд от своих коленок.

– Это смущает, – призналась она.

– Что?

– Майя... великолепна. В первый вечер, когда мы встретились, ты сказал, что раньше вы не ладили, но было очевидно, что ты справился со своими проблемами. Тем временем как я добилась бы судебного запрета для своего брата, если бы не была гребаной слабачкой.

Он кивнул.

– Майя замечательная, и теперь у нас хорошие отношения, которые я бы ни за что не променял. Но, – он сглотнул. – Хочешь историю?

– Зависит от обстоятельств. Она ужасная?

Он тихо рассмеялся.

– Самая ужасная из всех. – Это не было преувеличением.

Она торжественно кивнула.

– Даже не знаю, с чего начать… Это сейчас Майя замечательная, но когда ей было пятнадцать, она порезала шины моей машины, потому что я не пустил ее на ночной показ какого-то дерьмового фильма ужасов в школьный вечер. – Он поморщился при воспоминании. – А когда посадил ее под домашний арест в качестве наказания, она порезала и те, что я купил на замену: совершенно новый комплект.

Рута расширила глаза, и вдруг задала вопрос:

– Кто дал тебе право указывать сестре, что она может делать, а что нет?

– Ты на ее стороне?

– Нет, – она шмыгнула носом. – Может быть.

Он усмехнулся.

– Я получил над ней опеку, когда ей было одиннадцать. Суд дал мне на это право. Буквально.

– А твои родители?

– Они умерли с разницей в год. Мама от острого лейкоза. Отец попал в автомобильную аварию.

– Сколько тебе было лет?

– Двадцать пять.

– И ты был ее единственным оставшимся родственником?

– Есть несколько дядей и троюродных кузенов, но не здесь, в Остине, и она их плохо знала. Я был взрослым, и ее братом. Ни у кого и в мыслях не было сомневаться, что именно я должен заботиться о ней, даже у меня.

– Если бы кто-то попросил меня позаботиться об одиннадцатилетнем ребенке, я бы не знала, с чего начать, – сказала Рута.

– Я тоже. Майя была совсем маленькой, когда я уехал учиться в колледж. Я не ладил со своими родителями, поэтому редко возвращался домой и почти ее не видел.

– Поэтому последнее, что ты сказал своей маме...

– Что она – дерьмовая мать? – Эли вздохнул. – Мой отец был строгим, наказывал даже за то, что ты закатывал глаза, а я был... придурком. Его подход ко мне не сработал. Постоянные ссоры, ультиматумы, угрозы, а я становился все более диким им назло. Все это подростковое дерьмо. Мама всегда и во всем полагалась на отца, так что, – Эли пожал плечами. – Если бы я мог поговорить с ними сейчас, как взрослый с взрослыми, возможно, мы бы все решили. Но я переехал в Миннесоту, чтобы играть в хоккей. Подрабатывал на полставки. Возвращался домой максимум раз в год на пару дней. Потом началась аспирантура, и времени совсем не стало хватать. Мы жили в одном городе, и я мог бы бывать у них чаще, но дом был тем местом, где я был несчастен три четверти своей жизни, и у нас всех было так много багажа. В последний раз я видел маму на свой день рождения. Они пригласили меня на ужин. Разговор перетек в обычные взаимные обвинения. Несколько недель спустя моя мама умерла. – У Эли было десять лет, чтобы разобраться с сожалениями, и они все еще не отпускали. Так будет всегда. И именно поэтому, он терпеть не мог свой день рождения. – Потом погиб мой отец, четырнадцать месяцев спустя. И я стал опекуном своей сестры.

В глазах Ру не было ни жалости, ни осуждения.

– Майя... – она покачала головой. – С тобой все было в порядке?

Никто не спрашивал его об этом раньше. Все внимание было приковано к Майе, и это было справедливо. Сердце Эли бешено заколотилось, но он скрыл это за смехом:

– Я определенно не был в порядке. Паниковал. Я совсем не знал Майю. У меня не было денег, меня только что выгнали из докторантуры, а ипотеку моим родителям все еще нужно было выплачивать. А Майя... поначалу она просто горевала. Позже горе переросло в гнев, и ей нужно было выместить его на ком-то. Вариантов было только два: она или я. Она использовала оба, – Эли сглотнул. – Думаю, сестра не стала бы отрицать, что была занозой в задницей. С другой стороны, я был хорошим воспитателем.

Из-за недавних слез смех Руты вышел «плаксиво-пузырящимся». Так необычно и мило.

«Мне нравится, когда ты смеешься. Ты мне нравишься, когда ты серьезна. Ты мне нравишься все гребаное время».

– Стало лучше?

– Потребовалось несколько лет. Хлопанье дверями, крики, выходки продолжались до того момента, как она уехала в колледж. Оглядываясь назад, я понимаю, как невыносимо Майе было, что, по сути, чужой человек, указывал ей, что делать. Уехав в колледж, она порвала со мной все связи. Я был практически уверен, что больше никогда ее не увижу. К тому времени дела у «Харкнесс» шли хорошо, и я мог позволить себе отправить ее учиться туда, куда она хотела. Знаешь, что она выбрала?

– Восточное побережье?

– Шотландию. Она проделала весь этот гребаный путь в Шотландию, просто чтобы сбежать от меня.

Рута попыталась скрыть улыбку.

– Я слышала, там очень красиво.

– Не знаю. Меня никогда не приглашали в гости.

Рута фыркнула от смеха, и Эли заставил себя перестать пялиться.

– Но она вернулась, да?

– Да. И она была другой. Взрослой, и мне больше не нужно было быть для нее авторитетной фигурой. Она много лет жила за границей, и я мог доверять, что она сама о себе позаботится, – он помассировал затылок. – Она часто жаловалась на мои деспотические наклонности, но я не знал, как еще себя с ней вести. Она была дикой, непредсказуемой и хрупкой. Приказывать ей – единственное, что я мог сделать, чтобы уберечь от опасности. Я начал понимать своих родителей и то, через что они прошли со мной. Но было слишком поздно: оба были мертвы. Такой вот вынос