Падшие в небеса - Ярослав Питерский

В подъезде было темно и прохладно. Каждое движение, каждый шорох звучал громко, усиленный пустым пространством широкой лестницы и высоких потолков. Эхом отдавались даже едва слышные шаги. Скрябин поднимался по ступеням. И вдруг он почувствовал страх, с каждым шагом страх усиливался, он становился невыносимым. Он сковывал движения и мешал идти. Валериан остановился возле окна и, прислонившись руками к подоконнику, опустил голову и заплакал. Он плакал тихо, стараясь, что бы его судороги рыданий, были не слышны. Слезы катились по щекам, дрожащими руками, одетыми в резиновые перчатки, Валериан размазывал соленую воду и, прикрывая ладонью рот, старался, что бы едва слышные звуки, вырывающиеся непроизвольно из его груди, гасли где-то между пальцев.

— О-о-о, м-м-м!!! — Скрябин достал из кармана брюк платок и зажал его зубами. Через несколько секунд это помогло. Спазмы, давившие грудь прекратились.

Валериан успокоился и, вытерев лицо платком, отдышался. Он презрительно взглянул куда-то вверх лестницы, пытаясь рассмотреть дверь квартиры Щукина. Нажать на кнопку звонка он долго не решался, он стоял и заставлял себя надавить на маленькую красно-алую пуговку на черном цилиндрике. И наконец, сжав зубы и, скривив рот, он опустил палец на кнопку. Трель там, где то за дверью прозвучала, словно сигнал к атомной атаке ракетных сил стратегического назначения. Но на этот сигнал никто не отреагировал. Валериан затаил дыхания пытаясь расслышать шаги за дверью, но ему на уши давила тишина. Скрябин набрал в грудь воздух и вновь надавил на звонок. Трель получилась затяжной. И опять! Опять! Нет! Никого нет! «Это судьба, это судьба, а я не вперил в судьбу, я не верил… как же так, вот, вот она во всех ее проявлениях, вот! Вот как все повернулось! Все мои страдания и усилия напрасны! Насмарку! Нет, второй раз прийти сюда я не смогу! Не смогу! Это выше моих сил! Нет! Нет!» Скрябин в отчаянье заплакал и давил и давил на проклятый звонок! Еще и еще! И ВДРУГ! Где-то там, в глубине квартиры послышались шаги! Нет, определенно, за дверью кто-то был! Скрябин неожиданно осознал, что сейчас откроется дверь, и хозяин квартиры увидит его плачущего и еще в резиновых перчатках! Валериан резкими движениями сорвал с рук перчатки и сунул их в карман, платком как мог, вытер глаза и щеки. Секунда другая. Еще и еще. Время тянется вечностью, когда, когда?!!! И вот! Вот! Щелкнул замок, дверь заскрипела и… На пороге стоит он! Он! Он что-то говорит. Что? Не слышно! Лишь сердце стучит в висках! Тук! Тук! Надо отвечать. Надо что-то отвечать! ИНАЧЕ! ИНАЧЕ он все поймет! Скрябин словно в забытье от напряжения и страха что-то говорил… Что-то говорил и даже пытался улыбаться…. Он видел лицо Щукина, самоуверенное и наглое лицо… Он ведет себя как хозяин жизни! Как он смеет?! «Главное не перепутать! Не перепутать! Где это чертова полоса?» — мучительно думал Скрябин, доставая из пакета бутылку коньяка. Он с ужасом взглянул на нее и с облегчением выдохнул воздух. На этикетке виднелась тонкая красная полоска. Когда Вилор разливал коньяк, Щукин задержал дыхание. Он, как показалось ему, покраснел. Но хозяин вроде этого не заметил. Мгновение…. И вот Щукин выпил коньяк. Глоток! Еще глоток. Валериану стало до ужаса страшно! Он понял, что теперь с этого момента обратного пути нет! Нет!

«Как сейчас это все произойдет? Как эта химическая реакция начнет действовать? Как? Уже, уже желудочный сок смешался с коньяком, а стенки желудка впитывают алкогольную жидкость! Он обречен! Он обречен! Он в моей власти! Терпеть! Терпеть!» — судорожно рассуждал Валериан. Он практически не слышал тех стихов, которые читал ему Щукин. Не слушал! Не хотел слушать! Он смотрел на лицо Вилора и ждал,… ждал… И вот! Вот! Щукин обессилено откинулся в кресле, глаза закатились, рот полуоткрыт. Руки безвольно повисли вниз веревками. Валериан сидел и не двигался. На секунду ему даже показалось, что его парализовала. Он практически не чувствовал своих рук, ног! Двигаться! Нужно было двигаться! С трудом Скрябин вытащил из кармана брюк резиновые перчатки. Надеть их было настоящим мучением. Руки вспотели от напряжения и никак не хотели залазить в резиновые чехлы. Через минут пять Валериан все же натянул перчатки. Вскочив с кресла, они первым делом схватил бутылку с коньяком и второй бокал, тот самый который Щукин принес ему и коньяк, в котором так и остался не тронутым. Скрябин осторожно, словно кошка прошел на кухню. Он смотрел, как из бутылки льется в раковину коньяк и думал: «А если придет его дед? Вдруг придет вот в этот момент? Вдруг? Он ведь кажется, с дедом живет, по крайней мере, мне так говорили!» — со страхом рассуждал Валериан. Бутылку и бокал он вымыл практически до блеска. Пустую тару поставил в пакет, а бокал в сервант.

«Все! Все идет как по маслу! Нет, нет, нельзя трусить! Нельзя! Нет и обратного пути все равно нет!» — мысли пугали сознание. Но Валериан, словно робот, словно зомби, продолжал делать то, что ему наказал тот страшный человек! И вот телефон. Телефон! Это последнее, что может остановить! Последнее! Скрябин как в тумане набрал заветный номер, гудки, длинные гудки, словно стрелы степных воинов монголов, летели к цели. К цели на том конце провода! «И вот, вот голос, нет это не ее голос!»

— Мне нужна Лидия Петровна! — выдавил из себя Валериан.

— Кто спрашивает?

— Муж…

— Минутку…

Валериан затаил дыхание. Он напрягся. Пальцы, облаченные в резину, вцепились в пластмассу телефонной трубки. Секунда, другая…

— Алло!!! Я слушаю!..

— Это я,… - прохрипел Валериан.

— Скрябин? Это ты? Что случилось? Я тебя едва узнала! — встревожено ответила Лидия.

— Лидия, ты должна сюда приехать!

— Приехать?!!! Куда приехать, ты что пьян?

— Да есть немного!

— Ты где? Скрябин, что случилось?

— Ты не поверишь, но я у него…

— Хм, у кого?!!!

— У него…

— Что?!!! Ты что с ума сошел?! Ты у Вилора?!!! Дай ему немедленно трубку, что вы там делаете?! Вы что там подрались?! Дай немедленно ему трубку! — прокричала искаженным телефонной линией совсем хриплым голосом Лидия.

— Нет, не подрались. Мы поговорили по-мужски и напились, мы выпили коньяка. Много выпили! И вот я собрался домой. Но твоему Щукину плохо, он, кажется, потерял сознание, ему вроде плохо! А я вызвать скорую не могу, потому как сам пьян. Поэтому сама приезжай и вызывай! Приезжай сейчас, приезжай и реши что делать! В ответ в трубке послышался отборный русский мат. То, что его жена так ругается, Скрябин даже не догадывался. Он непроизвольно грустно улыбнулся.

— Мать вашу,… что б вам! Сиди и некуда не ходи! Сиди и ничего не делай! Я сейчас приеду! Валериан аккуратно положил трубку. Он посмотрел на телефон, словно на живое существо и, тихо с сарказмом сказал:

— Ну, вот и ты стал соучастником. Стал сам того не желая…

Пакет с пустой бутылкой Валериан положил в прихожей у двери. Вторую бутылку он открыл в туалете, отлил половину ее содержимого в унитаз и смыл воду. Затем вернулся в комнату и поставил початую бутылку рядом с бокалом Щукина. Скрябина трясло от напряжения. Ему казалось, что у него поднялась температура и, поэтому слегка морозило, хотя в комнате было даже душно.

— Ничего, ничего! Я делаю то, что должен сделать! То, что должен! Как все банально просто! Муж мстит своей жене и любовнику! Господи, как все банально просто! — сказал он сам себе, и тут же подумал: «Пять тысяч лет разумной цивилизации, а ничего не поменялось! Ничего все тоже предательство, все та же измена и все та же месть! Зачем человеку разум, что бы все вот это совершать? Зачем? Разум, разум это и есть грех? Это и есть зло! Ведь если бы человек был не разумным существом, он бы ничего это не делал! Ведь кошки или те же собаки никогда ничего подобного не делают! Нет! Странно как все это! В это страшное время я философствую на такие темы?! Зачем?! Я тоже сумасшедший, если так делаю! Зачем мне разум?! Зачем, что бы стать убийцей!» Он медленно, вновь прошел на кухню. Выдвинув один из ящиков буфета, посмотрел на содержимое. В пластмассовой коробке с дырками аккуратно сложенные лежали ложки вилки и кухонные ножи. Валериан рассматривал кухонную утварь и как завороженный, не мог пошевелиться. Наконец он нашел в себе силы и тронул пальцами один из ножей. Длинный с черной пластмассовой ручкой он выглядел словно орудие пыток средневекового инквизитора. Скрябин сглотнул слюну и тяжело дыша, вытащил ножик из ящика. Внимательно посмотрев на блестящую сталь, зажмурился и, с силой сжав черную рукоять, прижал лезвие к груди. Он вдруг почувствовал, как испугалось его сердце. Оно словно ощутив совсем рядом смертельную остроту лезвия, в панике бешено заколотилось. «Вот, вот эта железка пробьет кожу и, разрезая упругие стенки сердца, перережут клапана и артерии и выплеснут теплую и пока еще живительную кровь вор внутреннюю полость грудной клетки! Как долго она будет умирать? Как? Ей будет больно? Нет, ей, конечно, будет больно. Но эта боль будет не такой острой, потому как она будет в шоке! Ее мозг, ее сознание будет занято не физической болью от разрезанного сердца. А ужасом и страхом перед предстоящей смертью! Она вдруг осознает, что все кончилось! Все!!! И тогда, тогда,… а что тогда?