Лес богов - Балис Сруога

— Хо-хо-хо, — захохотал Мюллер. Он был, видно, польщен таким откровенным признанием его глупости.

Другого провожатого мы не получили. Из полиции нас выгнали взашей вместе с Мюллером и возвращаться в лагерь мы должны были в его компании. Однако на сей раз фельдфебелю пришлось туго. Мы его к бабам на пушечный выстрел не подпускали.

— Нет времени, Мюллер. Не лезь, черт возьми, не в свое дело, — мы оттаскивали его от горожанок, и он покорно шел с нами дальше. За городом мы начали самостоятельно реквизировать подводу.

Стоило появиться какой-нибудь бабе с подводой, и мы тотчас бросались к ней: — стоп!

— Тетушка, подвези. Нас двое, а этот болтун Мюллер сзади пойдет! Не дожидаясь ответа, мы останавливали лошадь, залезали в подводу, а Мюллера усаживали рядом с бабой. Мюллер соглашался. Ему что, ему бы только с бабой поговорить да болтовней душу отвести… фельдфебель заводил с бабой тары-бары и принимался за свое:

— Я, знаете ли, веду двух каторжников. Они людей не режут…

В лагере РАД нас встретили так же, как в полицейском участке.

— О господи, опять вы? Вон, вон, вон!

Мюллер, предчувствуя недоброе, спрятался от нас за столбом. Высунув оттуда голову, он поманил меня пальцем. Я подошел поближе.

— Можете на меня положиться, я старый солдат. Все будет в порядке.

Оставив болтуна за столбом, мы с Витаутасом стали держать совет: что же, черт побери, делать дальше?

По нашему настоянию охрана лагеря кое-как выяснила по телефону, что колонна Штутгофа идет в местечко Ланц в четырех километрах отсюда.

— Ну, что я вам говорил, — торжествовал Мюллер. — На меня можете положиться. Дайте табачку на трубку…

— На, — сказал, я, — набей, только не лезь не в свое дело, душа из тебя вон.

По пути мы реквизировали испытанным способом подводу и довезли Мюллера до Ланца. Там и дождались прихода нашей колонны. Мюллер улыбался до ушей:

— Я старый солдат. Я же говорил, что все будет в порядке!..

НЕ ЖИЗНЬ, А МАЛИНА!

В местечке Ланц мы соединились с нашей колонной. Наше дальнейшее двухдневное путешествие приобрело совершенно иной характер.

Прежде всего в Ланце буйвол Братке выгнал из школы пеструю компанию беженцев и отвел помещение для нас. Немцы недовольно гудели:

— Мы, чистокровные, давно поселились в школе и теперь должны выметаться на улицу, а эти каторжники займут наши места?

— Вон! — проревел Братке и выгнал немцев. Буйвол просто сошел с ума. Он заставил местных жителей варить для нас гороховый и картофельный суп, и даже с колбасой! Мои-де каторжники хотят есть. Бюргеры покорно варили суп и тащили к Братке, а он раздавал всем узникам. И позже, когда мы шли по немецким деревням, мы получали суп. Братке заранее заказывал его по телефону, и во всех деревнях немцы ждали нашего прихода с полными котлами.

Кроме того, буйвол Братке уже два дня не разрешал пристреливать обессилевших и ослабевших. Их складывали на реквизированные подводы и везли дальше. Черт знает, что вдруг стало с буйволом!

В Ланце, в школе, Братке поселил нас в теплом зале, а своих эсэсовцев загнал в холодную, нетопленую комнату.

Эсэсовцы были возмущены поступком своего шефа. Они матерились, снимая штаны и ложась спать в холодной конуре. А нам нанес визит… сам бургомистр Ланца со своим помощником. Городской голова вежливо поздоровался и весьма любезно осведомился не испытываем ли мы в чем-нибудь нужды, не ждем ли от него какой-нибудь помощи. Утром он снова проводил нас в путь, словно мы были самыми дорогими его гостями!

Мы разинули рты от удивления. Мы ничего не понимали.

Неужели мы вновь стали людьми? Вот черт!

По Ланцу мы шатались, совершенно не обращая внимания на конвоиров и полицейских. Каждый шел, куда хотел. Наши специалисты-попрошайки быстро снюхались с кучкой немок. Не успели мы и оглянуться, как они притащили суп. Девчонки заполнили зал школы до отказа — хоть бал устраивай. Представительницы прекрасного пола наперебой предлагали плоды своего кулинарного искусства, и я просто не знал, какую из них почтить своим вниманием. Ничего себе были девочки, средней руки. Жаль только, что ноги у меня распухли и температура все еще была около 38-ми. У друга моего Витаутаса хоть и было сорок с лишним, но суп он глотал, как дракон.

Проклятый болтун Мюллер присмирел, как ягненок.

— Эй, ты, — говорили мы ему — сделай то-то и то-то. И Мюллер шел и выполнял поручение, словно бы это был его солдатский долг.

— Мюллер, не будь скотом, не приставай. Получишь по морде!

— Хо-хо-хо. — ржал Мюллер. — Зачем по морде? Дай лучше табачку.

Ну и дела; у эсэсовцев иссякли запасы курева, не осталось ни щепотки. А у нас еще водились сигареты. Эсэсовцы оказались в наших руках!

Отказавшись от курения, мы сложили свои запасы в общую кассу и держали эсэсовских молодчиков в своем подчинении. Набить трубку доверху мы им никогда не давали. Мы насыпали на ладонь щепотку на полтрубки. Эсэсовцы низко кланялись и благодарили нас. Очарованные табаком, они терпеливо выслушивали все наши ругательства, не выражая протеста, боясь не получить и на полтрубки.

Наконец мы добрались до цели. Нас пригнали в захудалый лагеришко Ганс, или, по-нашему, гусь. Свое птичье название он получил по одноименной деревне, расположенной недалеко от моря, примерно в двенадцати километрах от рыболовецкой гавани Леба.

Лагеришко был совсем паршивенький. Он лежал на склоне высокого холма, и окружало его огромное непроходимое болото. Бараки плохонькие, полуразвалившиеся, скорее годные для разведения кроликов, чем для заключенных. А впрочем, может, они и для кроликов не годились бы.

Наша колонна сильно поредела. От тысячи шестисот человек осталось не больше половины. Одни убежали по пути, других прикончили. Однако бараки Ганса не могли вместить и такое сравнительно малое количество узников. Давка была неимоверная.

Атаман бандитов Франц немедленно приступил к «организации» жилья. Он оккупировал угол одного из бараков, поставил стражу, вооруженную дубинами, и никого не подпускал. Другие пусть располагаются, как хотят.

Чем же мы хуже Франца? Решили попытать счастья.

У некоторых из нас были вещи, выплаканные у Майера еще в Штутгофе. Узники, в частности, объяснили Майеру, что без часов и вечных ручек они не в состоянии успешно трудиться во славу Третьего рейха. Уважая столь высокую цель, Майер кое-кому вернул часы и ручки. Одни часы тут же были положены в лапу буйвола Братке — и тут же были приняты. Сумасшедший буйвол снова превратился в теленка. Братке немедленно нашел в дальнем углу лагеря отданную всем ветрам на расправу халупку — складик для хранения инструмента. Халупка была крохотная, но с печью.

— Вот, — рявкнул Братке, — ваше помещение. Изолировано. Воров не будет. Принесите солому. Устраивайтесь, как хотите.

Быть владельцами «особняка», пусть и плохого, — великое дело.

Мы притащили соломы, украли полмешка угля для печи. Верстаки и другое деревянное оборудование превратили в топливо, натопили печку. Ах, как приятно было лежать возле горячей печи, растянувшись на соломе! Одна беда у нас нечего было варить. Ничегошеньки. И в лагере было пусто. Живи, как хочешь.

На этот раз в карман к Братке попала сотня сигарет, и он согласился дать нам провожатого с тем, чтобы трое из нас пошли нищенствовать в окрестных деревнях. Попрошайничество дало скудные результаты.

В окрестностях Ганса жили немецкие крестьяне. Они свято верили, что все заключенные головорезы — чего же ради их тогда кормить? С мужчинами в деревнях вообще нечего было разговаривать. У женщин можно было кое-что выудить, пустив в ход все свое мужское обаяние, и то если не видят местные мужчины. Однако через три дня и этот источник продовольствия иссяк.

Маэстро разбойников Франц последовал нашему примеру и предпринял экспедицию в деревни. Экспедиция действовала самостоятельно и оригинально. Она не попрошайничала, нет. Франц и его свояк просто грабили крестьян брали все, что попадалось под руку.

Немецкие крестьяне возопили. Они пожаловались высшему начальству в Лауенбург. Оттуда пришел строгий приказ: во избежание грабежей и распространения заразных болезней никого из лагеря не выпускать.

Потерпев банкротство как грабитель, Франц решил заняться торговлей. Через эсэсовца-свояка атаман бандитов купил корову и быка на мясо. Он предложил нам вступить в компанию, и мы согласились. Когда в лагерь привели купленных животных, мы ахнули: перед нами стояли две старые клячи лошадиной породы. Что Франц делал с кониной, черт его знает. Но мы прогорели, нам достались только копыта. Оно, конечно, и копыта вещь неплохая, но все же есть их было несподручно…

Чтоб гром разразил проклятого Франца! Разве можно делать бизнес с бандитским атаманом!

Другой разбойник, страдавший от избытка инициативы оккупировал со своей шайкой единственный в лагере колодец с насосом. Хочешь напиться — плати дань шайке. Заплатишь — напьешься. Не заплатишь — капельки не выпросишь. Тебя гонят палкой прочь. Не, мешай, мол, видишь, насос испорчен, починяю.