Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары - Вернер Херцог
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это заявление очень встревожило альпинистов в лагере. Они разбились на две спасательные группы по четыре человека, которые должны были попытаться добраться до нас двумя разными маршрутами. Одна из команд довольно быстро сдалась и вернулась назад из-за бури, плохой видимости и пронизывающего мороза. Вторая подобралась к нам с разницей в несколько сотен метров по высоте, но потом самый сильный из них, лучший скалолаз в Аргентинских Андах, снял перчатки, стащил их зубами и швырнул в бурю. Щелкнул пальцами, как будто сидит в кафе и подзывает официанта, чтобы рассчитаться за капучино. Теперь товарищам пришлось спасать уже его, и они спустились с ним почти до самого ледника, однако там их подстерегала небольшая лавина. Но уже на сошедшей лавине они выкопали укрытие и оказались в безопасности, ведь у них были продукты, спальные мешки и горелка для растапливания снега. А в это время мы наверху, на гребне, заставляли себя поедать снег и постоянно двигали ногами и руками. Так мы провели второй день и вторую ночь. На третий день в облаках внезапно образовался просвет, и буря почти улеглась, а вертолет отважился подняться к нам на гору, но не решался сесть прямо на гребень. Мы подняли нашего больного товарища на борт, потом за несколько секунд внутри оказался Гловач, а я подтянулся и залез в металлическую транспортную корзину снаружи. На мгновение я выпрямился и собрался было залезть внутрь, но наш пилот в панике взмыл вверх, и я опрокинулся на спину. Я схватился за железную перекладину, пригнулся и вцепился в нее что было силы. За несколько минут полета до долины мои голые пальцы так примерзли к металлу, что я уже не мог их отодрать. Наконец, один из наших аргентинцев попросил женщин отойти в сторонку и помочился мне на пальцы, и они снова ожили. Мы провели на гребне пятьдесят пять часов, а следующие одиннадцать дней там снова лютовала буря.
24. Арльшарте
Мои фильмы всегда идут пешком. Я использую это понятие не только как метафору. Но пешее путешествие, как то, что объединило меня с Брюсом Чатвином, внесло свой вклад и в мою картину мира, и это всегда чувствуется в моей работе, какие бы разные темы меня ни интересовали. В 1986 году, еще до того, как он умер, я бродил с его рюкзаком, когда переходил через Альпы, – точнее, я шел с приблизительной копией его собственного рюкзака, которую он заказал для меня в подарок в Англии. Хочу здесь подчеркнуть, что я, по-видимому, так же ленив, как и все остальные люди, – пешком я ходил только в жизненно важные для меня моменты. В то время я вел дневник, и вот некоторые выдержки из него:
Четверг, 8 мая 1986
Тегернзее – Роттах-Эгерн – Зуттен – Фалепп. Вдоль реки Роттах; дождь, весь день напролет. Полено все время затягивает в водоворот у плотины, его выбрасывает и снова неуклонно всасывает в водоворот, который тащит его под пенящуюся поверхность воды. Я долго наблюдал за ним, и постепенно все четче всплывало воспоминание из раннего детства. Я был у ручья за домом и с глубокой тревогой следил за куском дерева. Еще от водопада пригнало недавно обломанную ветку. Листьев на ней почти не осталось, а скалы ободрали бóльшую часть коры. Ветка угодила в тот же омут. Но потом, после очень долгого кружения, водоворот вытолкнул деревяшку из страшной круговерти. Ветка выплыла на поверхность, и я смотрел на ветку. Сумерки уже сгустились, и меня принялись искать. Ленц, который работал поденщиком на большом дворе, нашел меня. Он подал мне свою твердую, здоровенную ручищу, и я перестал мерзнуть.
В Энтерроттахе был клуб игроков в айсшток[36]. Они играли на асфальте. Бочонок пива, особый диалект – всей компанией они чувствовали себя вполне по-свойски. Дождь поутих. Весна, деревья в цвету, счастье певчих птиц. Несколько выше, наверное, на тысячеметровой высоте, пошел мягкий снег.
Хозяин ресторанчика в Фалеппе показал мне лотерейный билет трехмесячной давности. Каждый раз, когда вытягивали выигрышное число, оказывалось, что он ошибся ровно на единицу. Раньше здесь по залу бегал Ханси, домашний олень. Когда он стал старше, то обозлился и бодал гостей рогами – пришлось его пристрелить.
В домике пастухов на альпийском пастбище уже после границы жил белый козел, который пил шнапс и курил сигареты. Когда он издох, его голову обработал чучельник, ее повесили в комнате и воткнули в угол рта сигарету. Я спросил, от чего сдох козел. «От цирроза печени», – сказал хозяин, который налил себе стакан настойки на горечавке. «Эй, печень, ты там держись!» – подбодрил он себя, втянул на мгновение голову в плечи и опрокинул шнапс в рот. Тогда я тоже заказал горечавку. Да, сказал хозяин, про оленя в Фалеппе он тоже слыхал. Тот поднял гостя на рога в 1936 году, тогда был еще Гитлер, эвона как. Тогда-то и пришел ему кирдык, оленю этому. В те времена с оленями долго не церемонились. Так было и с Гитлером, эвона как, тот тоже никогда долго не церемонился.
Пятница, 9 мая
На альпийском пастбище вечером я натянул гамак. Поблизости много домов с людьми, но робость, не дающая мне встречаться с ними сейчас, заставляет меня скрываться. Я так дрожал от холода, когда держался за перила, чтобы натянуть гамак, что подо мной затряслась вся веранда.
Воскресенье, 11 мая
Ночью было так зябко, что я встал и несколько часов разгуливал по веранде; потом немного поспал. Сегодня с утра передо мной раскинулось
