Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары - Вернер Херцог

над «Строшеком». Некоторые вещи разумеются сами собой, но они гораздо более понятны, если их высказать. Эва, без сомнения, самая выдающаяся актриса своего поколения в немецком кино и театре. Были хорошие и очень хорошие актрисы, но ни одна не обладала столь же естественным обаянием. Все остальные задним числом оказывались в русле определенного тренда, соответствовали вкусу времени. Эва Маттес вне этого. Она настолько была погружена в водоворот своих профессиональных занятий, а я – в свой, что было ясно: мы не будем, не сможем жить вместе. Наша дочь Ханна занимается визуальным искусством, она изобретает пространства и вживается в них. Завершает этот процесс фотография, но фотографом я бы ее не назвал. В последнее время она обратилась к текстам. Мне очень любопытно, в какую сторону она движется. Она так же глубоко добросердечна, как ее мать, а голос и смех так ошеломляюще похожи на материнские, что я не раз называл ее по телефону Эвой.

С моей женой Леной я живу уже больше двадцати пяти лет, а познакомился я с ней в ресторане в заливе Сан-Франциско, Chez Panisse, через Тома Ладди. Ему я обязан очень многим. Вообще-то самого Тома следовало бы включить в список объектов национального достояния США. Как будущий физик он был студентом знаменитого физика Эдварда Теллера в Беркли и стал там одним из лидеров студенческого движения Free Speech, «Движения за свободу слова». В то же время он был чемпионом по гольфу среди любителей-юниоров и мог бы сделать очень недурную карьеру на этом поприще. Но его революционно настроенные соратники из Беркли нападали на него, потому что считали гольф буржуазным спортом, и Том перестал играть. Он руководил Тихоокеанским киноархивом в Беркли, который благодаря его усилиям в то время превратился в самое важное место для кинокультуры на Западном побережье. Из круга Тома Ладди и Тихоокеанского киноархива вышли замечательные режиссеры Эррол Моррис и Лес Бланк. Бразильский режиссер Глаубер Роша долго жил у Тома дома. Пару недель под одной крышей с Томом и Глаубером провел и я. Это было очень насыщенное время, когда зарождались новые фильмы, идеи и дружеские отношения. Помню, как Глауберу неожиданно пришлось возвращаться в Бразилию и он в большой спешке запихивал свои пожитки в чемоданы, потому что еще чуть-чуть, и он мог опоздать на рейс. Все свои записки и бумаги он собрал в стопку и мчался с ней под мышкой впереди меня по залу вылетов, а вокруг него порхали листы, которые я подхватывал из-под ног пассажиров. Когда некоторое время спустя Роша умер – а умер он очень молодым, – в Бразилии на один день закрылись все танцевальные школы самбы. Том Ладди пригласил меня в свой Тихоокеанский киноархив еще в конце шестидесятых, с моим первым игровым фильмом «Признаки жизни», а позже, когда он стал руководить знаменитым кинофестивалем в Теллурайде, Колорадо, у меня там из года в год проходили мировые премьеры – там представляли каждый мой новый фильм, и этих премьер было не меньше тридцати.

Интересна история создания ресторана Chez Panisse. Том тогда жил с Элис Уотерс, которая скептически относилась к «революционерам» из Беркли. Она считала, что так называемая мировая революция придумана теоретиками и людьми с учеными степенями и что эта идея обречена. Настоящие дела надо измерять по той пользе, которую они принесут рабочему классу. Например, рабочие вечно питаются фастфудом. Поэтому «Движение» должно создать новую культуру питания, здорового и доступного по цене. В 1971 году она основала Chez Panisse, который за прошедшие десятилетия превратился в одно из наиболее влиятельных американских заведений в сфере питания. Когда бы я ни появлялся в Сан-Франциско или Беркли, Том обязательно приглашал меня туда на ужин, собираясь привести только пару друзей, но в конце концов являлось не меньше двенадцати человек, и все мы тесно рассаживались вокруг стола.

Итак, я поднимался по лестнице этого ресторана на верхний этаж. Наш стол был еще не готов, а у бара сидели две молодые женщины. Одна из них обернулась ко мне, это была Лена. Якобы я – чего я сам уже не помню – остановился как вкопанный на верхней ступени лестницы, меня словно молнией поразило. Таких красивых и умных глаз я не видел ни разу в жизни. В этот вечер я взял стул и втиснулся между ней и ее соседом по столу, и мы проговорили весь ужин друг с другом, словно больше вокруг не было ни души. Я узнал, что, когда ей было всего пятнадцать и она еще училась в школе в Сибири, она тайно переписывала от руки запрещенные тогда в СССР книги и давала их читать подругам, умеющим держать рот на замке. Так она переписала всего «Мастера и Маргариту» Булгакова, а также первую повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Это был незабываемый вечер. Я понял сразу, тотчас же: это женщина, с которой я хотел бы жить.

Однако на этот раз мне хотелось все сделать правильно. Я вернулся в Вену – там я все еще формально состоял в браке, но уже жил отдельно. Я привел свой дом в порядок и расстался со всем имуществом. Когда я вернулся в США, у меня с собой не было багажа, совсем ничего. Я собирался все начать заново. Я почти прошел через паспортный и таможенный контроль, но тут меня подозвал один из пограничных чиновников и поинтересовался, где мой багаж, не оставил ли я его на ленте транспортера. Это вызвало подозрения, ведь если бы у меня была бомба, я бы мог просто оставить ее кружиться на транспортере, а сам бы ушел. Я сказал, что у меня его нет. Чиновник ответил, что за двадцать два года службы еще не видел, чтобы путешественник прибыл с другого континента совсем без багажа, разве что с сумкой или дипломатом. Чисто по дурости, чтобы произвести на него впечатление, я сунул руку в карман куртки и показал ему зубную щетку. В наказание на ближайшие шесть с половиной часов меня отправили на допросы для выяснения возможных криминальных намерений. Я пробовал объяснить, что нашел себе жену и хотел быть только самим собой, без статуса, без собственности, без всего – даже без уверенности, примет ли она меня. В конце концов мне разрешили въезд.

Сначала у нас были только две тарелки, столовые приборы на двоих и два стакана, но мы приглашали друзей, которые являлись, зажав под мышкой свою посуду. Лена никогда не видела ни одного моего фильма, и поначалу я не хотел хвастаться перед ней