Четыре танкиста и собака - Януш Пшимановский

– Фасон хороший, – поворачиваясь во все стороны, демонстрировал старый, – только цвет паскудный, и этих вот ворон надо выбросить, а то далеко не уйдешь… – Он внезапно замолчал, бросил нож, которым приготовился спарывать орлов, и с помертвевшим лицом поднял руки.

– Вы что, отец?

– Бросай, Томаш, эти автоматы, бросай, говорю, на землю, – приказал он сыну.

Томаш положил оружие в траву и, оглянувшись, увидел четыре ствола и четырех советских солдат. Один из них поднял с земля немецкий мундир и бросил его Томашу.

– Пошли, фрицы. Гитлер капут!

Не говоря больше ни слова, солдаты вывели захваченных из березняка на полевую дорогу. Томаш искоса взглянул на отца, похож ли тот на унтер-офицера, и даже испугался – до того он был похож. Хоть и немолод, но для фельдфебеля конца войны он вполне подходил.

– Надо им сказать, что мы поляки, – предложил сын.

– Храни нас господь, – услышал он шепот в ответ. – Таких поляков, что служат у немцев, они прямо на месте…

Не прошло и пяти минут, как они дошли до шоссе, где ждал довольно большой отряд пленных, выстроенных в шеренги по четыре для марша. Присоединив к ним двух новых, один из солдат, захвативших Черешняков в плен, крикнул:

– Готово!

– Шагом марш! – раздалась команда в голове колонны.

Колонна двинулась. Немец, шедший рядом с Черешняками в шеренге, повернул голову к старику и тихо спросил:

– Вас только что схватили, господин унтер-офицер?

– А пошел ты, – ответил Черешняк и показал немцу язык.

Колонна миновала дорожный знак с надписью на русском и польском языках: «Гданьск, 63».

– Уже близко, – вздохнул старый. – Только этот анцуг мне не нравится. – И он сорвал с груди подпоротого орла.

После вечера с помолвкой время для экипажа «Рыжего» тянулось бесконечно долго. Генерал обещал, что направит их в штаб 1-й армии следом за четырьмя ранее отправленными туда танками, но последнее время был очень занят чем-то, и танкистам не удавалось его нигде увидеть.

А тем временем, как это бывает в тыловых гарнизонах, их назначали то на работы в машинном парке, то в караул, а чаще всего, принимая во внимание наличие Шарика, охранять работавших на улицах города пленных немцев. Служба эта была не тяжелая, зато малоинтересная. Сиди на руинах разрушенного дома и подставляй лицо солнцу. Густлик со скуки посвистывал и напевал. Григорий морщил лоб и в десятый раз рассказывал Янеку:

– Я пригласил Аню, но объявили белый вальс и они с Ханей поменялись. А я сразу не сообразил, что мне делать.

– Какая тебе разница? Бросайся на колени перед той, что будет идти с левой, ближе к сердцу, стороны, – посоветовал Густлик. – Раз не можешь их различить, значит, тебе все равно, какую из них любить.

– Нет, мне не все равно. Я люблю одну, а не другую.

– Она тебе дала ленточку.

– Тебе другая тоже дала. И обе одинаково голубые.

– Пометь ты свою возлюбленную как-нибудь и замолчи наконец, – разозлился Янек.

– Как ты можешь так говорить? – поразился грузин.

– Не сердись. – Кос обнял его за плечи. – Просто не могу я так больше… Маруся, девушка, на фронте, а мы, здоровые лбы, заняты этим дурацким делом. – И он пнул ногой остатки стены.

Куски кирпича полетели вниз по груде битого камня. Работавшие на расчистке улицы немцы подняли головы и приостановили работу, удивленные.

Из разбитых ворот вышла худая женщина в черном платье, подошла к одному из пленных и, не отдавая себе отчета в том, что это немец, заговорила с ним:

– Извините, но у меня пропал сын, Маречек. Может быть, вы видели?

И сразу же пошла прочь.

– Цу арбайт, шнель! 18 – крикнул Янек, кладя руку на автомат, и немцы вновь взялись за работу.

Вдоль улицы приближалась новая маленькая колонна пленных немцев под охраной советского солдата. Янек и его друзья даже не взглянули в их сторону, но, когда немцы уже прошли мимо них, из колонны раздался голос:

– Панове!

Густлик оборвал песню, все встали и с удивлением посмотрели в ту сторону.

– Черт возьми, да ведь это Черешняк! – первым узнал старика Елень и стремительно побежал вниз, а за ним и весь экипаж.

– Постой! – остановил грузин отряд.

– Что случилось, пан Черешняк?

– Ошибка вышла. Выручите нас с сыном, ради бога.

– Это поляки, – сказал Янек солдату по-русски. – Наши друзья. Отпустите их.

– Пленные, а не друзья, – ответил тот. – Нельзя.

– Не отпустишь?

– Нет, – резко ответил солдат.

– Погоди, – вмешался Густлик в назревавший конфликт. – Давай махнемся. Двух дашь, двух возьмешь. Закуривай, – угостил он солдата трофейными папиросами.

– А хороших дашь?

– Не хуже этих твоих.

Густлик выбрал из «собственных» немцев двух самых крупных и приказал им встать в строй. Группа со строгим солдатом двинулась дальше, а Черешняков Елень провел на верх осыпи и усадил там.

Он вытащил из кармана кусок хлеба, разломил его пополам и протянул отцу и сыну. И некоторое время смотрел, как они с жадностью едят.

– А теперь рассказывайте по порядку, как было дело, но только истинную правду.

– Истинную правду?

– Как у приходского священника на исповеди.

– А по правде было так… – начал Черешняк, со смаком пережевывая кусок черного хлеба.

Они так заслушались рассказом Черешняка, что даже не заметили, как узким коридором среди груд щебня, по расчищенной уже мостовой подъехал грузовик с Вихурой за рулем. Лидка стояла в кузове, держась одной рукой за кабину шофера, а другой издали махала экипажу.

– Наши уже установили дружеские отношения с немцами, – поморщился генерал, сидевший около водителя.

И только когда Вихура загудел и машина остановилась, экипаж сорвался со своих мест.

– Смирно! – Янек подошел, чтобы доложить, но генерал остановил его энергичным движением руки.

– Ваш рапорт рассмотрен, и вопрос решен положительно. Завтра утром отправляетесь на фронт. «Рыжий», машина Вихуры, а на ней штабная радиостанция с радисткой. – Генерал показал на Лидку. – Вы только должны подобрать себе четвертого в экипаж. Коса назначаю командиром, он доставит всю группу в штаб Первой армии.

– Ура-а-а-а! – разом крикнули все трое.

– Мне только не нравится, что вы так быстро сумели забыть о войне. За прошедшую ночь пять раз стреляли в Гданьске, было два нападения на пригородных шоссе, в лесах полно недобитых немцев из рассеянных частей вермахта, в развалинах парашютисты, а вы тут болтаете с немцами.

Танкисты улыбнулись, а старый крестьянин сделал шаг вперед:

– Черешняка не узнаете, пан генерал?

– В самом деле! А почему вы в таком виде?

– Благослови вас господь, – крестьянин стиснул руку командиру. – Не одежда делает человека. Ее сменить можно. А я вот сына в армию привел.

– Большой путь проделали. А почему бы вам на месте не сделать это?

– Хотелось, чтобы в хорошие руки попал, пан генерал. Двое у меня их было. Одного немцы убили, только этот остался. – Потянув командира за рукав, он отвел его немного в сторону и начал что-то ему объяснять.

– Это ты захотел к нам? – спросил Янек Томаша.

– Нет. Отец так велит.

Члены экипажа стояли напротив Томаша и испытующе рассматривали его. Томаш тоже смотрел на них.

– Щербатый, – заявил Григорий.

– Нет, – возразил ему Янек. – Это у него специально, чтобы лучше было свистеть.

– По-моему, слабоват он, – сказал Густлик.

Насмешки рассердили новенького. Резким движением он сбросил немецкий мундир и швырнул его на землю. Затем стащил с себя рубаху и стоял теперь перед ними с взлохмаченными волосами, полуголый, демонстрируя свои мышцы. Густлик слегка коснулся его плеча.

– Снаряд поднимет.

Шарик, бегавший среди развалин по своим делам, вернулся, радостным лаем приветствовал генерала, подбежал к экипажу, но, учуяв Томаша, заворчал и взъерошил шерсть.

– Собака на него ворчит, – констатировал Саакашвили.

Томаш присел, улыбнулся и протянул ладонь. Шарик успокоившись, замахал хвостом, потерся о руку новенького.

– Может, и хороший человек, – сказал грузин.

– А что ты умеешь? – спросил Янек.

– На гармошке немного играю, стреляю…

– Даже стреляешь? – рассмеялся Густлик.

Он подошел к новенькому, пощупал мышцы. Постучал по груди, как это делают доктора, но только сильнее. Томаш не понял шутки и, решив, что это драка, со всего маху ударил силезца. Тот пошатнулся и занес кулак для ответного удара.

– Густлик, оставь – тихо приказал Янек, бросив взгляд в сторону генерала.

– Собираетесь драться? – спросил у Коса подошедший Вихура. – Правильно. В экипаж к вам он не годится, потому что стреляет лучше тебя.

– Не умничай, – оборвал его Янек и взглянул на Томаша со злостью и в то же время с интересом.

А невдалеке старый Черешняк объяснял командиру бригады:

– Чужому бы я не сказал, а пану генералу, как отцу родному… За то время, что Гитлер у нас правил, немцы отобрали у нас кобылу в яблоках, коровенку, три свиньи, хороший топор, четыре заступа.