Артур Шопенгауэр - Философ германского эллинизма - Патрик Гардинер

В определенной мере то, что Шопенгауэр говорит здесь, напоминает возражение Дж. Э. Мура, которое он предложил, чтобы объяснить высказывание: "В том случае я мог бы поступить иначе". Мур полагал, что оно могло значить не более чем "я мог бы поступить иначе, если бы захотел", и предложил, что если это так, то тех, кто отрицает, что мы имеет свободу воли, можно понять, как если бы они отрицали следующее: "то, что нам всегда следовало бы делать иначе, даже если бы наше желание было иным" [1]. В ответ на это можно сказать (как

341

признал сам Мур), что проблема свободы воли заключается не в вопросе, что нам следовало бы сделать, если бы мы пожелали или сделали абсолютно другой выбор, а в вопросе - могли ли мы пожелать или поступить по-другому. Таким же образом Шопенгауэр доказывает, что в случае с человеком, которого он описал, возможно, что тот полагал, и полагал правильно, что, если бы он пожелал на самом деле поступить по-другому, скажем пойти в театр, например, он не смог бы сделать то, что он сделал. Но этот ответ вряд ли решает проблему свободы человека в пользу свободы воли человека, и Шопенгауэр считает, что он не относится к данной проблеме. Говоря о жизненно важной теме, о самой проблеме возможности выбора, он продолжает доказывать (как было упомянуто ранее), что предложение рассматривать эту проблему исключительно с точки зрения субъекта, который сталкивается с выбором из двух или более альтернатив, даже если мы согласимся с этим предложением, тем не менее не приведет к доказательствам в поддержку сторонников доктрины о свободе воли; поскольку не является истинным утверждение, что ощущение возможности выбора или убеждение в его возможности присуще внутренней природе субъекта и является ее необходимым и неотъемлемым свойством, или, по крайней мере, в том смысле, который ему придают.

1 Мур Дж. Э. Ethics (Этика). Гл. V.

Можно предположить, что традиционные сторонники доктрины о свободе воли, рассуждая об основных "переживаниях" или "ощущениях" свободы, использовали неясные и неудачные термины для выражения своих взглядов. С другой стороны, попытка Шопенгауэра разрушить их доказательства, показывая, будто они основаны не на чем ином, как на психологической иллюзии, имеет очень любопытные особенности, которые связаны с его решимостью показать природу человека и его

342

сознания со всех сторон в соответствии с той позицией, которая определена в его общей теории. В этом случае, как и прежде, когда он критиковал понятие человека как субъекта, подчиненного господству его собственного интеллекта или разума, он зачастую пытается интерпретировать понятия, относящиеся к рассуждению и принятию решения, таким образом, что они подчинены, или, скорее, включены, в более важные (для него) идеи - идеи предсказания и предвидения предопределенных последствий. И именно такое рассуждение придает тому, что он говорит, дух парадокса, что затрудняет, говоря в общем, нам увидеть, как мы можем постичь нашу роль в контексте практического выбора так, как советует нам он. Если мы вспомним, что Шопенгауэр имеет в виду, рассматривая практическое размышление, то мы также вспомним, что он иногда говорит о такого рода размышлениях, используя выражения, которые, возможно, и подходят для тех случаев, когда мы сомневаемся или стараемся предугадать, но абсолютно неуместны, когда мы принимаем наше собственное решение. Таким образом, он часто стремится показать, будто наша неуверенность, как следует поступить в будущем, в том смысле, как представлено здесь, аналогична неуверенности относительно того, что случится при естественном ходе событий; это то же самое, если бы мы говорили о бревне, стоящем вертикально и потерявшем равновесие, что "оно может упасть как вправо, так и влево", при этом слово "может" констатирует наше неведение фактов. Если бы нам были известны факты, то мы могли бы с уверенностью предсказать, что в действительности должно произойти (том I).

343

Подобным образом он говорит о наших рассуждениях, когда мы взвешиваем преимущества одного побуждения и возможных решений над другими, которые, вероятно, будут согласовываться с нашими желаниями, когда придет время действовать или представится удобный случай для поступка. И на основании этих "данных" мы можем прогнозировать наше действительное поведение. Он допускает, что во всех рассуждениях, предшествующих нашему действию, необходимо уяснить для самих себя и представить "в ясном свете" все возможные факторы, которые могут иметь отношение к нашему выбору, так что "каждый мотив может оказать влияние на волю, когда придет время", и если будет допущена "интеллектуальная" ошибка, то, возможно, воля приведет к совершению чего-либо, что в противном случае могло и не случиться (том I). Однако помимо этого нет ничего (как может показаться), что мы можем сделать, чтобы "помочь нашему выбору", и мы можем только пассивно ожидать результата.

Можно возразить этому странному размышлению, которое может привести к уничтожению, или, по крайней мере, к неясности решающих различий между теоретическими проблемами и практическими: в частности, становится неясным различие между сомнением, связанным с незнанием, что произойдет (поскольку, скажем, недостаточно информации или свидетельств), и сомнением в связи с незнанием, что делать (где человек считает себя субъектом, способным вмешиваться в ход событий и вносить изменения в мир). Возможно, что эти виды неуверенности связаны друг с другом: например, может вызвать спор, что поскольку, если перед человеком стоит некая проблема, имеющая подлинную практическую ценность и требующая решения с его стороны, то с позиции независимых эмпирических оснований у него нет абсолютной уверенности, что он будет действовать, как задумал, когда придет время, так как, если бы он был уверен в своих действиях, это означало бы, что он рассматривает ситуацию в определенной мере как выходящую из-под его контроля.

344

Тем не менее, факт остается фактом, что, когда человек говорит, что не знает, как ему поступить, или размышляет над своими дальнейшими действиями в дальнейшей ситуации, он, как правило, достаточно уверен в том, как ему поступить в будущем, в отличие от человека, не обладающего достаточной информацией, чтобы с уверенностью предсказать, что произойдет при возникновении конкретной ситуации. Он размышляет по-иному, чем в ситуациях, когда сомневается, уснет ли он, если примет соответствующее лекарство, или потеряет ли сознание в операционной, наблюдая за ходом операции. И можно сказать, что эти предположения связаны с еще одной особенностью теории Шопенгауэра. Пытаясь рассмотреть, как кто-либо будет действовать в определенной ситуации, мне вполне достаточно проанализировать факторы, которые, по моему предположению (основываясь на знании его личности), могут повлиять на него и на его выбор. В то время как мои действия в данной ситуации, где требуется мое личное решение, могут быть совершенно другими, чем те, которые я предсказывал со стороны, поскольку, рассуждая, я рассматриваю все за и против совершения определенного поступка.

Другими словами, вопрос, стоящий передо мной, заключается не в том, какие факторы скорее всего опреде-лят мое поведение (во всяком случае, не в первую очередь), а, наоборот, состоит в том, какие возможные решения я одобряю или принимаю сейчас в качестве определяющих или оправдывающих определенное поведение. Даже если мой прошлый опыт подсказывает мне, какая из возможностей наиболее приемлема в данной ситуации, я все равно задам себе вопрос, следует ли мне сейчас руководствоваться прошлым опытом, чтобы сделать правильный выбор, причем такие размышления, возможно, образуют важную часть тех рассуждений, о которых идет речь. Без сомнения, раздумывая, что делать, я сопоставляю различные возможности, пытаясь оценить их преимущества и недостатки.

345

Было бы ошибкой рассматривать такую оценку, как если бы она была с моей стороны не более чем попыткой прийти к окончательному решению о том, как я буду вести себя, когда придет время.

Главным образом, я отношусь к возможностям как к обоснованию своего выбора, но не как к прогнозу. И если бы меня попросили сделать прогноз и я смог бы сделать его, то это лишь потому, что я уже сделал свой выбор. Также далее невозможно рассматривать, как я поведу себя после обдумывания ситуации, аналогично тому, как я поступлю в том случае, если предоставлю другому человеку определенные факторы ситуации и оставлю за ним выбор, а сам просто буду строить догадки по поводу того, как он поведет себя. Но не противоречит ли такое сравнение самому понятию о том, каким образом принимают решение?

Если мы проследим ход наших размышлений до конца, то можем прийти к заключению (которое, возможно, выходит за границы традиционного обращения сторонников доктрины о свободе воли к самосознанию), что не можем принимать решения относительно нашего поведения только на основе "предсказания", что кажется достаточно естественным, когда речь идет о предсказании для кого-либо другого. Мы также не можем рассматривать особенности собственной личности, наших наклонностей и мотиваций, как если бы они были нам "даны" неизменными, определяющими наше поведение в будущем так же неотвратимо, как они определили наши действия в прошлом.