Доктор гад - Евгения Дербоглав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дитр выругался и подхватил его под руки, пытаясь поставить на ноги, отчего душевник вскрикнул, схватившись за уши, откуда тоже потекла кровь.
– Жуть всемирная! – выдохнул он, таща друга к лестнице с крыши. – Равила! Равила!
Его уложили в лаборатории на анатомический стол, а Равила носилась по комнатке в поисках работающих приборов и дурмана.
Дитр сидел рядом с умирающим, скрипя зубами от жалости и участия. Нельзя было давать им проходу – от этого тень лишь пуще взъярится. Разрушенная площадь, сожжённая Префектура, беременная Виалла со свёрнутой шеей, изуродованное лицо Ралда Найцеса, имущество семьи Реэ, что уходит с молотка. Начальник, Коггел, Локдор и многие другие. Плотина, пожар в квартале семь города Енц, кошачья резня, массовое самокончание в посольстве Керн-ол-Вана, бойня в поселении Серебряной Черты, прыгающие с высоты скалолазы, памятный День Правды, облитый кислотой наследник Принципата, доминионские жители, развешенные вдоль границы на собственных кишках, Урномм Ребус на заборной пике, горящий оркестр, самодельный суд в общежитии Кампусного Циркуляра и самоубийство Марелы Анивы. Сгорающая живьём телесная красота, которой душевный урод не понимал и не признавал, сгоревшая непонятно как и когда душа.
Дитр всем своим естеством отрёкся от человека на столе, он окунался в ненависть и омерзение, и руке его стало противно придерживать плечо шеф-душевника. Тот еле дышал, но был жив, и жив он был лишь благодаря взаимной ненависти Дитра Парцеса.
Введя дурман, Равила принялась фиксировать конечности, и с больного сполз халат, обнажив избитую грудь. – Что это такое? – дёрнулась она.
– Подкаблучник, – буркнула Эдта. – Пока тебя не было, его бандиты влезли в твой кабинет и выкрали дела определённых пациентов… – сообщила она, и Равила тут же издала испуганный скрип. – Но он сжёг всех головорезов, – успокоила её Эдта. – Кроме вдовы Подкаблучника, дал ей визитку приюта. Мерзкая баба.
– Приятным бывает только здоровое, нездоровье всегда вызывает отторжение. Надо будет убедить её отдать нам дела. Мне отдать, – пробормотала Равила, протыкая пальцы и настраивая приборы. Эдта подошла к подголовнику кресла, принявшись гладить мужа по волосам и целуя его горбинку на носу. – Метод охватного поискового анализа и расшифровки метафор, – монотонно приговаривала Равила, щурясь над окуляром, – схож с работой полицейских. Невозможно вычленить одну из деталей общей картины, однако именно ремонт вершится детально, ибо личность есть совокупность…
– Равила, пожалуйста, – застонала Эдта.
Равила пришла в себя и снова заговорила обычным бодрым голосом.
– Я говорю, что у гада не личность, а настоящая химера. Когда я видела его впервые, то поняла, что ничего не понимаю. Всюду эти клетки, в каждой по конечности.
Отдельно голова – что-то бормочет, сквозь грохот ничего не слышно, кроме того, что он называл себя бракованным. Ужас, я подумала, ведь Ребус-то далеко не самый тяжёлый случай, как же я буду работать с остальными? Решила, что у него проклятие расщепления. А потом, после того как он женился на тебе, он вдруг начал вести себя почти как нормальный человек, и я уговорила его снова лечь под иглы – знаешь, и там все было… целостно. Никаких клеток, полная, живая и красивая душа с жизнеутверждающим одушевлением. Как у Парцеса. Только у него колокольчики в душе цветут, а у Рофомма – эти голубые здоровые… как их там?
– Голубые гралейские астры, – мрачно усмехнулся Дитр.
– Это мои любимые цветы, он мне их всегда дарил и даже всю первую зарплату потратил на саженцы, – слабым голосом поведала Эдта. – Это они там на крыше растут, никак не могут расцвести из-за тумана. Очень дорогие…
– Дурак, не умеющий обращаться с деньгами, – заключила Равила. – А когда вы развелись, мне снова хотелось глянуть, что у него там, полагаю, все обратилось болотом. Я все гадала, расщепит ли его снова? Моя тайная мечта – уложить под душескоп змейку, но я боюсь убить его дурманом…
– Так он проклят или нет? – не выдержала Эдта.
– Да нет же, просто придурок. Был. Сейчас проклят – но это можно починить.
– Я не хочу туда смотреть, – пробормотала Эдта. – Он никогда не предлагал мне лечь под иглы, потому что мы слишком близки, и я не хочу смотреть ему в душу.
Дитру тоже было неловко заглядывать в нутро близкого человека, однако он решился.
Над горящей бездной бесконечно простиралось пустое ночное небо, в котором неведомым образом висели фиглярские голубые звезды из картона. От звёзд тянулись дымчатые гнилые цепи, на которых раскачивалась клетка. Языки пламени порой поднимались почти до донных прутьев узилища, но пока что человек, сидевший в ней, оставался цел. Ребус, голый, бледный и весь в испарине, дрожал, схватившись за голову руками. Он сидел на коленях, прижав уши к локтям и опустив лицо в пол. Дитр не слышал, говорил ли он что-либо, всё заглушали рёв пламени да грохот раскачивающейся на цепях клетки.
– Цепи эти я уже видел, – припомнил он. – Ребус – тот, которого я узнал в своё время, – похожими связывал волю людей.
– Злая воля, значит, – протянула Равила, бесполезно приглаживая волосы. – А огонь…
– Это ирмитский огонь из пустыни, которым он напитался в гробницах мёртвого государства, – ответил Дитр. – Думаю, там много чего ещё есть, но я вижу лишь зло и ярость.
– Сложный он, конечно, мужик, – Равила почесала подбородок. – Но я с ним справлюсь. Вытащу цепи, избавлю от огня. Пойдёшь со мной, Парцес?
– Не надо. Стой, – донеслось откуда-то из другого конца лаборатории.
Равила подняла глаза на собственный голос. В кабинете стояла она сама с хронометром в руке.
– Это мой хронометр, – спокойно заметил Дитр, поняв, что что-то пошло не так.
Сама же Равила такой спокойной не была, как и Эдта. – Пакость всемирная! – воскликнула она, тыча пальцем Равилу, переместившуюся из неудачного, очевидно, будущего. – Это… это… Так нельзя! Это же время!
– Да ты только и делаешь, что в него лезешь всю свою жизнь, – с хрипом вырвалось у Равилы, которая трясущейся рукой принялась выуживать из портсигара папиросу. – Почему я здесь? Что случилось?
Она глядела на себя, помятую, словно побитую самой пустотой, и слушала о том, что произошло и уже никогда не произойдёт.
* * *– Но я с ним справлюсь. Вытащу цепи, избавлю от огня. Пойдёшь со мной, Парцес? – спросила она и склонилась над своим окуляром.
Она парила над языками пламени, которое не причиняло ей вреда, протягивая руку проекции Парцеса, который бормотал, что это самое удивительное, что ему доводилось испытывать во всей этой истории с человеком по имени Рофомм Ребус.
– Я был и во вневременьи, я спал чужими снами, но это… – он запрокинул голову. – Эта недействительность…
– Ничего
