Олег Черниговский: Клубок Сварога - Виктор Поротников

Весной из Киева в Новгород прибыл доверенный посол от Всеволода Ярославича с намерением убедить Святополка сочетаться законным браком со старшей дочерью великого князя. Но посол вернулся ни с чем: Святополк наотрез отказался взять Янку в жены, ссылаясь на запрет архиепископа, считавшего супружество двоюродных брата и сестры большим грехом.

Всеволод Ярославич хоть и не подал вида, что огорчён отказом Святополка, но в душе вознегодовал на него, поскольку питал большие надежды вытащить Янку из монастыря благодаря этому супружеству. Тем большее рвение стал проявлять он, желая сделать Марию женой Рюрика Ростиславича. Коснячко прекрасно справился с порученным ему делом: Рюрик изъявил готовность взять Марию в жены. Оказывается, он был наслышан о её красоте и нынешнее вдовство почитал большой удачей для себя.

Уловка с письмом с блеском удалась. Едва в конце апреля установился водный путь по Днепру, Мария прибыла в Киев и не одна, а с детьми. Ей хотелось, чтобы отец полюбовался на своих внуков.

Скандал разразился, едва Мария ступила под своды великокняжеского дворца. Всеволод Ярославич признался дочери, что, сострадая к её вдовьей участи и мытарствам среди чужих людей, он с помощью подложного письма вызвал её, дабы сделать супругой славного князя Рюрика Ростиславича.

Мария, поначалу лишившаяся дара речи от подобного коварства, придя в себя, разразилась гневной тирадой:

- Я вижу, великий князь киевский перещеголял ромеев, падких на обман. После случившегося, отец, ты теряешь своё доброе имя в моих глазах. Господь ещё накажет тебя за обман и лживое сострадание ко мне. Я не чувствовала себя чужой, живя среди ромеев. Скорее я буду чужой здесь, ибо не могу доверять даже родному отцу. Сначала ты лишил меня возможности стать женой Романа Святославича, которого я сильно любила. Ныне обрекаешь меня на очередное замужество, которое мне изначально постыло.

Всеволод Ярославич как мог, успокаивал Марию, расхваливая Рюрика и ругая себя. Он говорил, что держава ромеев вот-вот рухнет, и ему было важно вызволить свою дочь из обречённого на разорение Царьграда.

- Ты не знаешь Алексея Комнина, - раздражённо возразила Мария. - Он не допустит падения Царьграда.

- Я бы согласился с тобой, доченька, будь Алексей хотя бы наполовину Богом, - сказал Всеволод Ярославич, - но он, к сожалению, смертный человек, как и все мы.

- А разве ты не поможешь ему отстоять от врагов своё царство? - Мария глянула отцу прямо в глаза. - Помнится, на Руси тебя всегда называли другом ромеев. Иль ты предпочитаешь дружить только с сильными ромеями?

- Я предпочитаю блюсти интересы Руси, - по лицу и голосу Всеволода Ярославича было ясно, что ему совсем не по душе подобная дерзость.

Он видел, что это уже не покорная отцовской воле девушка, но молодая женщина, кое-что повидавшая в жизни. И Всеволод Ярославич прекратил этот разговор, устав от собственных оправданий и не желая более терпеть вызывающую смелость Марии.

Немногочисленная свита Марии была удивлена, когда от великого князя пришли бояре и поставили ромеев в известность: Мария Всеволодовна остаётся на Руси, а греческое судно, на котором она прибыла в Киев, может отправляться в обратный путь.

В Галич был немедленно отправлен гонец, известивший Рюрика, чтобы тот готовился встречать невесту.

Во избежание кривотолков и дабы исключить вся кую возможность для бегства - в Киеве проживало не мало греков, готовых оказать Марии любую услугу, свадьбу было решено играть в Галиче.

Мария, садясь в крытый возок, окружённый плотным кольцом конных дружинников её отца, с недобром усмешкой заметила киевским боярыням, пришедшим поглазеть на неё:

- С каким почётом провожают меня к будущему мужу. Наверно, и за свадебным столом позади меня буде т стоять вооружённый мечник.

Всеволод Ярославич, направлявшийся к своему коню, раздражённо обронил:

- Надо будет, я тебя цепью прикую к ложу Рюрик и Мария обожгла отца взглядом, полным ненависти, и скрылась в карете, сердито хлопнув дверцей.

- А вы чего тут столпились, сороки! - уже сидя верхом на коне, набросился Всеволод Ярославич на боярских жён. - Ступайте отсель!

Челядинцы, повинуясь властному жесту великого князя, принялись бесцеремонно выталкивать киевлянок с красного двора.

Глава одиннадцатая. ОСТРОВ РОДОС.

Не зря сказал мудрец: всякий человек разумен в чужой беде, но в своей бессилен.

За все время долгого путешествия в душном трюме корабля, слыша у себя над головой сквозь доски палубного настила греческую речь, Олег пребывал как бы в двойственном состоянии. Его телесная оболочка осознавала, что свалившееся на неё несчастье называется пленом, но разум яростно протестовал против этого. Столь внезапный переход от свободного состояния в положение полнейшей зависимости действовал на Олега угнетающе. Он сразу догадался, оказавшись на греческом судне, что хазары передали своего пленника ромеям.

Олег решил было, что ромеи намерены выдать его Всеволоду Ярославичу за определённую мзду. Однако путь корабля от берегов Тавриды пролегал только по морю, причём кормчий держал курс на юго-запад, устье Днепра же находилось в западной стороне. Это Олег определил по звёздам, когда его выводили на палубу подышать свежим воздухом в ночное время. Князя привязывали за руки к мачте, так что он не мог дойти даже до борта судна. Прекрасно зная греческий язык, Олег пытался заговаривать со своими стражами или с моряками корабля, но никто не отвечал на его вопросы, видимо подчиняясь суровому запрету.

На десятый день пути Олега вывели на палубу средь бела дня. Он увидел высокий скалистый берег, тянувшийся справа по борту. Среди ослепительно белых скал виднелись далёкие купола христианских храмов с крестами. В расщелинах и узких долинах, сбегающих к морю, зеленела трава, росли деревья с широкими кронами и низкорослый кустарник с пышными цветами.

Когда корабль обогнул скалистый мыс со сторожевой башней, Олег увидел панораму огромного города, утопающего в зелени деревьев, застроенного каменными дворцами и базиликами, обнесённого мощной крепостной стеной, тянувшейся вдоль морского побережья и по дальним холмам, отступившим вглубь материка. Последние сомнения развеялись в душе Олега: его привезли не в Синоп или в Трапезунд. Его привезли в Царьград.

Если пребывая в корабельном трюме, Олег ломал голову над тем, почему хазары не выдали его Всеволоду Ярославичу, а передали ромеям, то теперь он не мог понять, с какой целью его привезли сюда.

Три дня Олег просидел в дворцовой темнице, куда ромеи сажали только знатных пленников. Его кормили отменными кушаньями, разрешали гулять дважды в день на тюремном дворе и даже позволили в сопровождении стражи сходить в городскую баню. Прежнюю одежду у него забрали и выдали другую такого же покроя, но более нарядную.

Сначала с Олегом встретился проэдр синклита Арсений: женоподобный мужчина с бледным тонким лицом, гладко выбритым и припудренным. Завитая шевелюра вельможи со спины выдавала его за женщину, вдобавок, голос у Арсения был вкрадчивый и довольно тонкий. Словно, возмужав, он по-прежнему изъяснялся на мальчишеском фальцете.

Арсений, вскользь упомянув о переменах, случившихся в Империи за последний год, заговорил с Олегом о том, что новый император ромеев Никифор Вотаниат желает взять его к себе на службу. Оказывается, Вотаниат был наслышан о непримиримой вражде между Всеволодом Ярославичем и Олегом. Со слов Арсения выходило, что император в душе всегда был на стороне Олега и его брата Романа, поскольку знавал их отца Святослава Ярославича. «Истинного властителя по уму и делам», - как выразился Арсений об отце Олега.

После проэдра синклита Олега в его заточении навестил логофет дрома[114], сановник, ответственный за межгосударственные дела. Звали его Протоген.

Протоген долго сетовал на то, что с кончиной Святослава Ярославича исчезла всякая надежда на военную помощь со стороны Руси. Мол, Всеволод Ярославич и не помышляет о помощи греческим христианам против их недругов, увязнув в распрях. Теперь, когда закончилось противостояние с племянниками, появилась надежда, что великий князь наконец вспомнит про договор, заключённый с ромеями ещё Святославом Ярославичем, по которому русское войско должно было оборонять границу Империи по Дунаю.

«Если же Всеволод Ярославич не пожелает следовать этому договору, то, быть может, сын Святослава Ярославича сделает дело, которое задумывал его славный отец, - молвил Протоген, многозначительно поглядывая на Олега. - Мы со своей стороны выполняем условия договора. Греческие зодчие и иконописцы поныне заняты строительством и украшением храмов в Киеве, Вышгороде и Печерском монастыре».