Тёмная башня - 2 (Дверь между мирами) - Стивен Кинг

- Я понимаю, каково вам. Поначалу я и сам представлял собой тяжелый случай сомнений во взаправдашности всего этого. - Но так ли это было? Если вспомнить, Эдди, кажется, просто смирился и принял все, как неизбежное возможно, из-за слабости, дурноты и раздиравшей его острой потребности в марафете. - Это пройдет.

- Нет, - снова сказала она. - По-моему, произошло одно из двух, и неважно, что именно, но я по-прежнему в Оксфорде, штат Миссисипи. А это все не настоящее.

И она продолжала (будь ее голос громче, или, быть может, если бы Эдди не затягивало в любовный омут, получилась бы чуть ли не нотация. Но в сложившихся обстоятельствах слова Одетты больше напоминали не выговор, а лирические стихи, и Эдди был вынужден постоянно напоминать себе: "Только вот на самом деле все это - чушь собачья, и ты должен убедить ее в этом. Ради нее самой").

- Возможно, я получила травму головы, - сказала она. - Жители Оксфорд-Тауна печально известны тем, что любят помахать дубинкой или колуном.

Оксфорд-Таун.

Это название вызвало в далеких глубинах сознания Эдди неясный всплеск узнавания. Одетта произнесла его чуть напевно, что по непонятной причине ассоциировалось у него с Генри... с Генри и мокрыми пеленками. Почему? Как? Сейчас это не имело значения.

- Вы пытаетесь объяснить, что по-вашему все это - сон, который снится вам, пока вы лежите в обмороке?

- Или в коме, - откликнулась она. - И не нужно смотреть на меня так, словно вы считаете это абсурдом, поскольку ничего абсурдного тут нет. Вот, взгляните.

Она аккуратно раздвинула волосы повыше левого виска, и Эдди увидел: Одетта зачесывает их набок не просто из любви к такому стилю. Под водопадом волос открылась старая рана, уродливая, покрытая рубцами - не бурыми, а серовато-белыми.

- Кажется, в вашем времени жизнь порядком вас побила, - сказал он.

Одетта нетерпеливо пожала плечами.

- Порядком побила, порядком и обласкала, - сказала она. - Может быть, все уравновешивается. Я показала вам это только потому, что в возрасте пяти лет три недели провела в коме. Тогда я много грезила. О чем, вспомнить не могу, но мама, помнится, говорила, что было понятно: пока я продолжаю болтать, я не умру. А болтала я, похоже, беспрерывно, хотя, рассказывала мама, из дюжины слов и одного было не разобрать. Я помню другое: мои видения были очень яркими.

Одетта примолкла, оглядываясь.

- Такими же, каким кажется это место. И вы, Эдди.

Когда Одетта произнесла его имя, по рукам Эдди побежали колкие мурашки. Да, да, он подхватил любовный недуг. Притом в тяжелой форме.

- И он. - Она вздрогнула. - Он кажется мне здесь самым ярким.

- Так и должно быть. Я хочу сказать, неважно, что вы думаете - мы правда настоящие.

Она одарила Эдди вежливой улыбкой, в которой не было ни капли веры.

- Откуда у вас та штука на голове? - спросил он.

- Какая разница? Я просто хочу подчеркнуть, что случившееся однажды с тем же успехом может произойти снова.

- Нет, просто любопытно.

- В меня угодил кирпич. Это была наша первая поездка на север. Мы приехали в небольшой городок Элизабет - это в штате Нью-Джерси. Приехали в вагоне для "Джима Кроу".

- Это еще что такое?

Одетта наградила его недоверчивым, почти презрительным взглядом.

- Где вы жили до сих пор, Эдди? В бомбоубежище?

- Я из другого времени, - сказал он. - Можно спросить, сколько вам лет, Одетта?

- Достаточно, чтобы участвовать в выборах, и недостаточно, чтобы мной интересовалась служба социального обеспечения.

- Надо понимать, меня поставили на место.

- Впрочем, надеюсь, что мягко, - сказала она и улыбнулась той сияющей, лучезарной улыбкой, от которой руки Эдди покрывались гусиной кожей.

- Мне-то двадцать три, - сказал он, - но я родился в шестьдесят четвертом - в том году, из которого Роланд забрал вас.

- Вздор.

- Нет. Когда он забрал меня, я жил в восемьдесят седьмом.

- Ну хорошо, - секундой позже сказала Одетта, - это, конечно, очень упрочивает ваши доводы в пользу реальности окружающего, Эдди.

- Вагон для "Джима Кроу"... там должны были ездить чернокожие?

- Негры, - поправила она. - Называть негра чернокожим довольно грубо, вам не кажется?

- Примерно к восьмидесятому году вы все станете себя так называть, сказал Эдди. - Когда я был пацаном, назвать черного парня негром было все равно, что ввязаться в драку. Ну, как черножопым обозвать.

Одетта с минуту неуверенно смотрела на него, потом опять покачала головой.

- Тогда расскажите мне про кирпич.

- Выходила замуж мамина младшая сестра, София, - начала она. Правда, ма всегда звала ее Сестрица Синька - очень уж та любила синее. Или, как выражалась мама, по крайней мере "воображала, будто любит". Поэтому я всегда, даже до того, как мы познакомились, звала ее Тетей Синькой. Венчание было просто прелесть, а после устроили вечеринку. Я помню все подарки! - Она рассмеялась. - В детстве подарки всегда кажутся такими чудесными, правда, Эдди?

Он улыбнулся.

- Ага, это вы верно подметили. Подарки всегда помнишь, что свои, что чужие.

- В то время мой отец уже начал хорошо зарабатывать, но я знала только, что мы преуспеваем. Так это всегда называла мама. Однажды я рассказала ей, что девочка, с которой я играла, спросила, богатый ли у меня папа. Мать объяснила: если кто-нибудь из моих приятелей когда-нибудь снова задаст мне этот вопрос следует отвечать именно так: мы преуспеваем. Поэтому родители смогли подарить Тете Синьке прекрасный фарфоровый сервиз. Помню...

Голос Одетты дрогнул. Рука поднялась к виску и рассеянно потерла его, словно там зарождалась головная боль.

- Что помните, Одетта?

- Помню, мама подарила ей напамять.

- Что?

- Простите, у меня разболелась голова. От этого язык заплетается. И вообще не пойму, зачем я все это вам рассказываю.

- Вам неприятно?

- Нет. Мне все равно. Я хотела сказать, что мама подарила ей особую тарелочку. Белую, с вьющимся по краю нежным синим узором. - Одетта едва заметно улыбнулась. Эдди подумал, что улыбка не совсем спокойная. Воспоминание о тарелке напамять чем-то тревожило Одетту, и то, что близость, реальность - злободневность - этого воспоминания словно бы затмили ту крайне странную ситуацию, в которой очутилась Одетта, ситуацию, которая заслуживала если не полного, то преимущественного ее внимания, обеспокоило юношу. - Я вижу эту тарелочку так же ясно, как сейчас вижу вас, Эдди. Мать вручила ее Тете Синьке, а та расплакалась и никак не могла перестать. По-моему, похожую тарелочку тетя уже видела, правда, давно, когда они с мамой были маленькими, и, разумеется, их родители не могли позволить себе купить такую вещицу. Ни ей, ни тете в детстве ничего напамять не дарили. После вечеринки Тетя Синька с мужем на медовый месяц отправились в Грейт-Смоукиз. Они поехали поездом.