Королева Виктория - Джин Плейди

К сожалению, когда мы прибыли в Антверпен, была глубокая ночь, лил дождь, но народ, твердо вознамерившийся приветствовать нас, устроил иллюминацию, которая выглядела очень красиво.

Утром дождь продолжался и ветер был настолько силен, что, пока мы добирались до королевской кареты, присланной за нами дядей Леопольдом, мы едва могли устоять на ногах. Какая радость была встретиться вновь с дядей Леопольдом и тетей Луизой! Мы с чувством расцеловались, нам так о многом надо было поговорить. Но время пролетело быстро. Прощание, как всегда, было грустным. В Пруссии нас ожидали король и члены его семьи. Как я полюбила Германию! Может быть, это было из-за Альберта, ведь это его родина.

Прусский король сделал все, чтобы его страна произвела на нас впечатление. С балкона дворца мы наблюдали, как играли зорю, исполняемую пятьюстами военными музыкантами при свете факелов и цветных фонарей. Я была очень довольна, когда они сыграли «Боже, храни королеву». Все это вызывало у меня восхищение, и я видела, что Альберта глубоко трогало мое отношение к его стране.

Одним из самых важных событий был банкет, где король произнес очень волнующую и прочувствованную речь.

— Наполните бокалы, — сказал он. — Есть слово, вселяющее невыразимую радость в сердца как британцев, так и немцев. Тридцать лет назад оно пронеслось под Ватерлоо после долгих дней тяжелого и упорного сражения в ознаменование торжества нашего братства по оружию. Теперь оно звучит на берегах нашего прекрасного Рейна среди мирных радостей, явившихся плодами величайшего испытания. Это слово — Виктория. Господа, выпьем за здоровье ее величества королевы Соединенного королевства Великобритании и Ирландии и ее августейшего супруга.

Я была так тронута, что, повернувшись к королю, я поцеловала его. Это был импульсивный поступок, но он вызвал оглушительные аплодисменты.

Быть в Германии значило наслаждаться прекрасной музыкой, что было по душе и мне, и Альберту. Когда мы прибыли в Бонн, там проходили дни Бетховена. Состоялся концерт, но, увы, нам не удалось послушать так много музыки Бетховена, как мне бы хотелось. Исполнялись только часть одной из симфоний, переложенная в кантату Листом, и увертюра к «Эгмонту». Присутствовало много студентов, длинноволосых и бородатых с франтоватыми усами. У многих на лицах были следы сабельных ударов, которыми они очень гордились, так как это были свидетельства их подвигов на дуэлях.

Но Альберт с нетерпением ожидал нашего приезда в Кобург. На границе нас встретили толпы народа с флагами и Эрнст, ставший теперь герцогом, в полной военной форме.

Встреча братьев была очень трогательной. Альберт и я сели в открытую коляску, запряженную шестеркой. С Эрнстом мы прибыли в Кентчендорф, резиденцию нашей покойной любимой бабушки. К нашей величайшей радости, мы застали там дядю Леопольда и тетю Луизу. Мы прибыли во дворец. Там нас приветствовали девушки в зеленых шарфах, которые поднесли нам цветы и читали приветственные стихи. Мне представили особенно интересного для меня человека — оберсуперинтенданта Генцлера, который сочетал браком моих родителей, а также крестил и конфирмовал Альберта и Эрнста.

Пребывание в этой прекрасной стране — родине Альберта, — его переживания, его рассказы б своем детстве, — все это еще больше сблизило нас. Я много рисовала, мне так хотелось запечатлеть увиденное мной. Погода была великолепная — долгие жаркие дни. Наступил день рождения Альберта, и мы были счастливы праздновать его не только у него на родине, но и в том самом месте, где он родился, в Розенау. Альберт так много рассказывал мне о нем, что, когда он стал показывать мне лес, где он охотился, его и Эрнста классную комнату, дырки в обоях, которые они прокололи, занимаясь фехтованием, — у меня было такое чувство, словно я это уже видела.

День рождения прошел прекрасно. Утром играл оркестр. Было так замечательно слышать мелодию из «Волшебной флейты». При помощи Эрнста и Александрины я украсила цветами стол, на котором разложила подарки. Мама тоже присутствовала. Она навещала родственников в Германии и посетила нас в столь радостный день. В былые времена это испортило бы праздник. Но не теперь. Альберт был очень доволен видеть ее, и я тоже.

Мы были рады, когда празднества, продолжавшиеся все утро, завершились, и мы с Альбертом могли прогуляться вдвоем. О чем только мы не говорили! Он сказал, что мечтал о том, чтобы Викки вышла замуж в Германии.

— Мне кажется, ты любишь Викки больше, чем меня, — сказала я. — Ты постоянно говоришь о ней. Альберт был немного шокирован.

— Она наша дочь! — сказал он укоризненно.

— Конечно. Конечно. Это я сказала глупость! Но ты знаешь, какая я. Я выпаливаю все, что приходит мне в голову. Альберт улыбнулся и погладил меня по руке.

— Раз ты знаешь свою слабость, дорогая, ты можешь ее преодолеть. Как я сказал, я хотел бы, чтобы Викки вышла замуж в Германии. Мне очень хочется, чтобы она стала прусской королевой.

Я раскраснелась от удовольствия. Какой он замечательный, всегда думает о своей семье!

— Я намекнул королю, — продолжал он. — Король заинтересовался.

— Она еще молода.

— Думать о таких делах никогда не рано. Надо, чтобы она встретилась с молодым Фридрихом.

— Это все еще впереди. Я хочу наслаждаться настоящим. Мы одни, Альберт… в твоем любимом лесу. Он снисходительно мне улыбнулся.

Это был прекрасный день, который я запомню до конца дней, прекрасный день, превосходная погода, изумительная природа и рядом со мной самый совершенный из людей.

Как было печально покидать Розенау и Германию! Было столько слез и просьб о новых встречах. Бедная бабушка Саксен-Кобургская была почти сражена горем.

По дороге домой мы должны были посетить короля Франции. Сэр Роберт внушил нам, что это было крайне важно.

Во Франции, где к нам присоединились лорд Эбердин и лорд Ливерпуль, мы встретились с Луи Филиппом, которого сопровождали принц де Жуанвиль и министр иностранных дел монсеньор Гизо. Нас привезли в замок, где с гордостью показали Галерею Виктории, с портретом короля во время его визита в Виндзор и двумя портретами, моим и Альберта, кисти Винтергальтера. Зная мою любовь к музыке, король пригласил лучших певцов, и они исполнили одноактную оперу Буальдьё и «Ричард Львиное Сердце» Гретри.

Через день мы отплыли в Англию. Это был прекрасный финал прекрасного путешествия, потому что море было спокойным.

Как отрадно было оказаться вновь в Осборне! Леди Литтлтон встретила нас у дверей дома с детьми. Викки сразу же кинулась к Альберту, а затем мы нежно расцеловали их всех. Все они выглядели упитанными и здоровыми и очень были рады нашему возвращению.

Милый Осборн! Как там было хорошо! Как безмятежно проходили дни — в прогулках, завтраках на воздухе с детьми и разговорах с Альбертом.

Но такие блаженные дни не могли продлиться долго, и скоро мы опять оказались ввергнутыми в неприятности.

Лето выдалось тяжелым. Дожди нанесли ущерб урожаю, и особенно пострадал картофель в Ирландии. Там разразился голод.

Сэр Роберт Пиль оказался перед проблемой. Хлебные законы оставались без изменения с 1842 года, но теперь сэр Роберт изменил свое мнение. Он больше не верил в протекционизм по отношению к сельскому хозяйству и был убежден, что этот эксперимент потерпел неудачу. Зерно необходимо экспортировать в Ирландию, чтобы заменить им картофель; но, к сожалению, в Англии был неурожай зерновых. Сэр Роберт считал, что действие «хлебных» законов следует временно приостановить, и не соглашался принять участие в их возобновлении. Он твердо заявил: «Единственное средство — в устранении всех препятствий к импорту любых продуктов питания, то есть полная и абсолютная отмена всех тарифов на эти продукты».

Последовала длительная дискуссия. Ситуация была исключительной, но Пиль восстал против своей собственной партии. Он хотел ввести меры, навсегда прекратившие бы действие «хлебных» законов.

Мне было очень грустно, когда сэр Роберт явился с заявлением о своей отставке. Он сказал мне, что я должна просить лорда Джона Рассела занять его место.

Однако лорд Джон Рассел отказался, и сэр Роберт остался на своем посту, и я этим была очень довольна. Но наши осложнения этим не кончились. Тори были против своего руководителя. Он один из них боролся за упразднение «хлебных» законов — и его поддерживала в этом оппозиция.

Я должна сказать, что в дополнение ко всему я была озабочена своими личными проблемами — мои подозрения подтвердились, я снова была беременна. Это вызывало у меня вспышки раздражения. Я горько жаловалась Альберту, и, хотя он и выражая мне сочувствие, мне казалось, что он доволен. Ему нравилось, что семья росла, хотя, как я уже говорила, не ему приходилось испытывать эти ужасные месяцы, завершавшиеся жуткими мучениями.