ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх - Гвидо Препарата

Гарви продолжал громоздить одну ложь на другую, утверждая, что источник утечки золота остается необъяснимым и что бри­танские граждане имеют к ней только косвенное отношение, в то время как в банкирских кругах продолжало крепнуть убеж­дение, что именно сами финансисты Сити были главными спеку­лянтами, топившими собственную валюту (161). Фунт продол­жал падать, и франко-американские кредиты были съедены в течение буквально нескольких дней. Французы и американцы, не смея сомневаться в честности британцев, продолжали наста­ивать на своем, и в конце августа предложили два дополнитель­ных кредита — в долларах и франках, — чтобы организовать ре­зервную линию обороны фунта. Английский банк, вместо того чтобы прибрать эти боеприпасы к рукам и отстреливаться с соб­ственных позиций, направил эти средства в две крепости мень­шего значения — в Британский заморский банк и в Английский международный банк, а эти последние частотой и размерами по­купки фунтов открыли спекулянтам то, чего нельзя было откры­вать ни при каких обстоятельствах — величину самих резервов (162). Все поняли, что деньги, так сказать, готовы к употребле­нию, и что эта благодать долго не продлится, — и действительно, полученные средства были растрачены в мгновение ока.

В середине сентября фунт стерлингов получил, наконец, coup de grace: никто не знает этого точно, но, по косвенным дан­ным, последнее изъятие произошло через Нидерланды (163), хотя и не через официальные счета (164): центральные банки за­мерли и оцепенели. С этой последней диверсией Франция уже не могла поделать ничего. Учитывая размеры ее фунтовых сче­тов, она теряла огромные суммы от падения курса британской валюты; действительно, в этот момент она начала лихорадочно покупать фунты стерлингов. То же самое касается и Голландско­го банка. Так кто же на самом деле ограбил Старую Даму?

Данные на этот счет очень «скудны», жалуются историки (165).

Отсюда следует вывод, что катастрофа была следствием дея­тельности серой безликой массы, которую очень удобно имену­ют «спекулянтами» или просто «рынком», — неких призрачных каперов, которые в сентябре обобрали подвалы банка в еще большей степени, доведя потери в последние два месяца до 200 миллионов фунтов в золоте и депозитах (166). Но при этом было хорошо известно, что:

«В своих операциях с иностранными счетами Английский банк был постоянно вынужден прибегать к секретности и большой осмотрительности. Нет никакого сомнения в том, что его усилия в этом отношении были успешными, как под­тверждают скудные догадки прессы и даже министерства фи­нансов относительно истинных масштабов деятельности банка... Знание обществом того факта, что банк действитель­но обладает резервами, приписываемыми ему газетами... сде­лало бы его политику невозможной... В своих рыночных опе­рациях [банк] преднамеренно маскировался. Имея ряд счетов в Федеральном резервном банке Нью-Йорка, он не да­вал банкам — при платежах или приеме средств — никаких сведений о происхождении денег (167).»

Поскольку таковы были методы работы Старой Дамы, то трудно устоять перед искушением сделать вывод о том, что сам банк за­нимался спекуляциями под прикрытием секретных счетов в иностранных банках путем краткосрочных продаж и по­добных операций, имея целью хитростью заманить все стадо в свою золотую святыню по пути «наименьшего сопротивления», — об этом неопровержимо свидетельствуют абсурдно низкие дис­контные ставки в 4,5 процента и слабая сентябрьская оборона двух мелких банков.

В это же время, 15 сентября, в Инвергордоне, в Шотландии, 500 матросов подняли мятеж, требуя повышения жалованья. Газеты весьма живописно преподнесли эту историю, громко протрубив на весь мир, что британский флот пришел в полное расстройство. В официальных британских органах распрост­ранился психоз — всем казалось, что Британия стоит на пороге гибели. Находившийся в Новой Шотландии, действуя совме­стно с Гарви, Норман принялся составлять проект билля, от­меняющего Золотой акт 1925 года. 18 сентября фунт стерлин­гов прекратил сопротивление и капитулировал. В тот день, когда Норман отплыл из Квебека на родину, на его имя из бан­ка поступила телеграмма: «Старая Дама умерла в понедельник».

В понедельник 21 сентября на глазах у онемевшего от изумле­ния мира Британия отменила платежи золотом.

В течение четырех недель ее примеру последовали восемна­дцать стран, тоже отказавшись от золотого стандарта. Для того чтобы обуздать зарвавшихся спекулянтов, банк поднял про­центную ставку до 6 пунктов, на этом уровне она оставалась в последующие четыре месяца (см. рис. 4.1).

Поначалу казалось, что случилась одна из непонятных по­терь, и британцы не знали, радоваться им или огорчаться по этому поводу. Правда, вскоре «политики, пресса и общество пришли к убеждению, что те... кто отлучил Британию от золота, сделали правительству — против его воли — благословенный дар» (168).

Но это был еще не конец: правители империи для полноты картины завершили эту piece extraordinaire торжественным фи­налом. Министр финансов и «преданный раб Нормана» Сноуден (169), выступая на официальных похоронах золотого стан­дарта в палате общин, с сентиментальным величием призвал собравшихся «не произносить никаких слов... в этот момент, ибо это сделает расставание еще более тягостным». Немногие скептики, чтобы не прослыть «шутниками в храме», предпочли удержать язык за зубами (170).

23 сентября Норман сошел на родную землю в Ливерпуле, а 28 сентября появился в банке. По слухам, «он был буквально уничтожен, узнав страшную правду» (171). Очевидно, что Гарви и иже с ним просто «потеряли голову» (172).

Вот вам портрет Монтегю Нормана, противоречивого и явно больного человека, который руководил финансовыми делами империи до конца июля 1931 года, на целых девять лет больше положенного срока, человека, который в самый решительный, можно сказать, переломный момент новейшей экономической истории Британии покинул банк, передав руководство команде недостаточно компетентных людей. В результате падение отечественной валюты оказалось таким крутым, что пришлось отка­заться от золотого якоря, и в результате вся мировая экономика по спирали устремилась в ад. Флот бурлил недовольством, а на управляющего банком по приезде набросилась волчья стая га­зетных карикатуристов, пригвоздивших его к позорному столбу. Фунт обесценился на тридцать процентов, потери на фунтовых счетах французских и голландских банков исчислялись милли­ардами долларов. Возмущение голландцев этим надувательством было столь велико, что они попытались возбудить судебное пре­следование Английского банка; управляющий Нидерландским банком Виссеринг был немедленно отправлен в отставку.

А что сделала Британская империя? Уволила Нормана? Клеман Моро, управляющий Французским банком, за свою верность фунту стерлингов, был удостоен титула Рыцаря Британской им­перии в октябре 1929 года (173). Норман был утвержден управляющим и на следующий год — за которым последовали еще три­надцать лет его пребывания в этой должности.

Что же происходило дальше с ценами «и золотом? Поползли ли цены в Британии, как опасались многие, вверх из-за падения фунта? Никак нет; Британия, о которой после этого все, кажет­ся, забыли, не пострадала от изменений мировых цен, она сама их диктовала: медь, фрахт, пшеница, масла, джут, каучук и оло­во — все это квотировалось на рынках империи. Приспосабли­ваться приходилось другим (174).

А что же золото? В таблице 4.1 показана эволюция банков­ских запасов этого металла за период с 1925 по 1935 год (175).

К концу 1932 года золотой запас был не только восстановлен, он даже увеличился. Каким образом? Очень простым, естест­венно, разорением индийского раба, причем тем же способом, каким это было сделано десятью годами раньше. На период с 1928 по 1930 год индийскому правительству было приказано вы­бросить на рынок треть избытка серебра (90 миллионов унций), что привело к снижению цены металла на 50 процентов (176). В 1931 году Индийский имперский банк, осаждаемый со всех сто­рон недовольными крестьянами и купцами, зафиксировал про­центную ставку на 6 пунктах; даже директор банка, человек, лич­но подобранный Норманом, начал протестовать. Ограничение денежной массы касалось рупии, искусственная дороговизна ко­торой в золотом эквиваленте поддерживалась на головокру­жительной высоте, и все это только для того, чтобы выполнить недвусмысленное желание Нормана снизить местные цены и ус­троить «опустошительный денежный голод» (177). Невзирая на всеобщее смятение и яростное негодование Ганди, у индийцев не оставалось никакой альтернативы, кроме того, чтобы выплачи­вать долги империи вырытым из земли металлом (178). Чем пла­тить: золотом, сона, или серебром, чанди? Так как чанди теперь практически ничего не стоило, то расплачиваться с Британией можно было только посредством сона. Эти платежи в народе по­лучили название «несчастья и горя». После сентября 1931 года и до конца десятилетия, волна золота, поднявшись в Индии, осе­ла в сундуках лондонского Сити — поток был обильным и устой­чивым. Вице-король Уиллингдон восторженно сообщал из Раджа: «Индийцы просто извергают золото...» (179)