Орхидея съела их всех - Скарлетт Томас

Появляется Дэйв.

– Вот это больше похоже на правду, – говорит он.

– Спасибо.

– Почему же ты не играешь так со Стефани?

Холли пожимает плечами.

– Я хочу, чтобы ты объяснила, зачем сливаешь…

– Я не сливаю.

– Ты же не будешь этого делать, когда тебя возьмут в команду графства, правда?

– Я… э-э…

– Тебе ведь двенадцать, да? Будешь в команде „13–14”.

– В команде графства?

– Да. Ты далеко живешь? Ты будешь нам нужна три вечера в будни, иногда четыре. И тебе понадобится местная прописка, чтобы ты могла играть за нас. У нас есть еще одна девочка, которая так сделала, так что не волнуйся. Анушка. Она тебе понравится.

– Я живу в Кенте.

Дэйв морщит лоб.

– Кент. Ну ничего, могло быть и хуже. Ладно, позвоню твоей маме.

– О боже. Спасибо! Спасибо! Я буду все время тренироваться… Я…

Больше приседаний. Отныне никаких шоколадок “Фреддо”. Только зеленые овощи. Может, чуть-чуть подналечь на белки. Несметное число приседаний и выпадов. Упражнения с борцовской резиной.

– И чтобы я больше не видел, как ты сливаешь очко. Кто бы тебя ни задирал и что бы тебе ни говорили. Гаси их на корте. Не позволяй себя нагибать.

– Я, э-э…

– Это я зря сказал, извини. В общем, если еще раз увижу, что ты сливаешь очко, за команду тебе не играть. Поняла?

– Да.

Холли хмурится.

– А если это выйдет случайно?

– Красавица, проиграть очко ты имеешь право. Главное – не делай этого нарочно.

Холли падает в обморок не сейчас, хотя и думала, что это произойдет, если с ней заговорит Мелисса. И не после горячего душа вечером, хотя она и чувствует небольшую слабость. И не за ужином, потому что на ужин она не идет и никто не заставляет ее идти. И не тогда, когда пиццу, которую она заказала по гостиничному телефону, так и не приносят. Холли ложится спать с пустым желудком, но счастливая. За всю свою жизнь она еще никогда не была такой счастливой. В обморок она падает за завтраком на следующий день, прямо к ногам Стефани. Она не приходит в себя весь день, а когда наконец открывает глаза, видит возле себя дядю Чарли, маму и папу, они стоят у ее больничной кровати и явно злятся друг на друга.

Почему я должен бросить курить:

Проживу дольше.

Дыхание приятнее, особенно по утрам.

ПЛАВАНИЕ – скорость увеличится.

Ужасный кашель наконец прекратится.

Перестану быть рабом привычки.

Не нужно будет волноваться из-за рака.

И торчать на улице в дождь.

Прекратится позор на работе – больше не застукает Д.

Исчезнет запах курева в кабинете/на одежде/в машине.

Перестану отравлять наш совместный отпуск.

Смогу высиживать долгие совещания и не дергаться от нетерпения.

То же самое с кино, театром, перелетами и пр.

Пальцы не будут желтыми.

Смогу говорить четче и громче на лекциях.

Большая экономия.

Может, больше понравлюсь К.?

– Ты думаешь, салат просто сидит невинно в земле, обнимает себя своими кудрявыми листочками и только о том и мечтает, как бы попасть в миску вместе с другими овощами или в кастрюлю с убаюкивающим супом? Да салат жаждет одного – секса. Ну, и еще физической расправы. Как и все растения. Он мечтает о воспроизведении и о том, как бы уничтожить соперников или причинить им вред, чтобы те перестали размножаться. Ты, конечно, вправе считать, что салат не способен “мечтать” или “жаждать”. Но если ты понаблюдаешь за ним и за другими растениями, прокручивая кадры в ускоренном режиме, то наверняка изменишь свое мнение. Шагающее дерево кажется таким благородным, целеустремленным и одиноким, да? Но ведь, попадись ему на пути другое растение – слабее его, оно не станет заботливо обходить его. Оно пройдет прямо по чужаку, затопчет его.

– Правда? И об этом будет твой фильм?

– Да.

– Теперь тебе не хватает только новой камеры для замедленной съемки?

– Ага.

Предположим, в одном из воплощений у вас складываются непростые отношения с матерью. Реально непростые. Не в пример тем, которые складывались на протяжении ваших других жизней, когда мать не понимала вас, делала нелепые, недобрые замечания по поводу того, что вы так и не стали ни врачом, ни юристом, или не покупала вам пони. Речь идет о той ситуации, когда мать спит с вашим новым мужем, пока вы плаваете в бассейне, или продает вас человеку в бирюзовом тюрбане, который ходит по домам в поисках красивых девушек, или позволяет собственному мужу насиловать вас каждую субботу после ужина и просмотра “Икс-фактора”. Как простить такую мать? Это ведь невозможно, правда? И как ей справиться с чувством вины, которое теперь навечно с ней? Вы, может быть, думаете, что плохие люди не испытывают чувства вины, но вы ошибаетесь. И в следующей жизни ваша мать, конечно же, становится маленькой девочкой, а вы – насильником, как бы старательно вы ни избегали подобного расклада. И в том своем воплощении вы, наверное, уже меньше будете ценить жизнь, чем сейчас. Жизнь кажется вам не такой уж и справедливой и довольно жестокой. Возможно, вы даже пьете? Наверняка пьете. Вам хочется одного – вернуться в ту прекрасную черную дыру, из которой вы, судя по всему, появились на свет. Вам не нужно больше ничего, кроме блаженства забвения. Вы готовы на все, лишь бы снова обрести это забвение, глаза ваши стекленеют, а душа – ожесточается и грубеет, подобно ветвям куста, подрезанным на зиму, и вы уже не замечаете ран, которые наносите другим, даже когда эти раны кровоточат у вас на глазах.

А будут и такие воплощения, когда вам покажется, что между вами и той душой нет совсем никакой связи. В таких жизнях вы будете относительно счастливым графическим дизайнером, а ваша мать – тем самым стоматологом-гигиенистом, к которому вам не особенно нравится ходить. А может, вы окажетесь журналистом-командировочником, а она – стюардессой в вашем самолете. Возможно, в этих воплощениях вы встретитесь только однажды, например в лифте, и лифт не застрянет между этажами, и вам не придется делиться друг с другом сокровенными секретами в ожидании ремонтника. В этой жизни вас ничто не будет связывать, но часто, встречая друг друга, вы будете замечать, что ваши эмоции, в основе которых лежат целые жизни предательства и отвращения, а иногда еще и глубочайшей любви, но которые в чувственном мире опираются лишь на инстинкты или на то, что называется “инстинктивной неприязнью”, проявляют себя странно и черт знает как, – и тогда вы всерьез задумываетесь: а не сходите ли вы с ума?

– А вы можете объяснить, с какой стати моя дочь играла с семнадцатилетним игроком профессиональной команды? Ей двенадцать лет, черт возьми! Что вы пытались с ней сделать?

– Миссис Крофт, в матчах с ровесницами Холли намеренно им проигрывала. Мы хотели посмотреть, на что она окажется способна, если…

– Почему вы уверены, что она проигрывала намеренно? Может, они действительно играли лучше, чем она?

– Миссис Крофт, мы умеем отличить плохую игру от притворства. И к тому же она…

– Зато вы не умеете отличить здорового ребенка от того, который истощает себя голодом.

– Здесь большинство детей очень худые. Они ведь много занимаются спортом. А если вас беспокоил этот вопрос, почему же вы отпустили ее одну?..

Ну конечно. У тебя преимущество. Ты прав. Кому придет в голову поселить девочку-анорексичку (Брионии трудно даже мысленно произносить это слово, оно новое для нее, так похоже на слово “алкоголичка” и кажется ужасающе окончательным и бесповоротным приговором) одну в дешевый отель в пригороде Лондона на целых две недели, чтобы она там целыми днями не занималась ничем, кроме тенниса? Ах да, и еще пообещать ей удвоить деньги, которые она сэкономит на еде. Ты молодчина, дядя Чарли. Долбаный придурок. Конченый чертов…

– И все-таки как там Холли?

– Холли уже дома. Пошла в школу. Встречается с психологом.

– Мы ведь все-таки очень хотели бы принять ее в команду.

– Нет, – говорит Бриония. – Простите. Вы уже однажды едва ее не доконали.

– А что думает сама Холли?

– Холли думает, что ей нужно окончить школу и поступить в университет, чтобы жить, как все нормальные люди, а не убивать детство на какую-то бессмысленную…

– Миссис Крофт, вы даже не можете представить себе, насколько она талантлива.

На мгновение Бриония позволяет сомнению закрасться ей в душу. У нее в голове разыгрывается теннисный матч. Огромная мускулистая чернокожая женщина играет против хрупкой блондинки. У одной из них на колене бандаж – Бриония видела похожий у кого-то в спортзале, и между розыгрышами очков она прихрамывает. Камера поочередно показывает семьи соперниц. Лица перекошены от напряжения. В конце концов одна из теннисисток выигрывает, пускай это будет чернокожая. Блондинка плачет. На лицах ее родных – глубочайшее разочарование и печаль. Возможно, в следующий раз проиграет чернокожая, и тогда она будет плакать, и на лицах ее родных будут читаться глубочайшее разочарование и печаль. Бриония вдруг осознает сразу две вещи. Во-первых, она не готова посвятить свою жизнь теннису, даже если ее дочь считает, что сама она к этому готова. И во-вторых, какой смысл ежедневно по много часов тренироваться, чтобы стать одним из лучших игроков, если в конце концов тебя победит другой игрок из числа лучших и в итоге тебе придется ПЛАКАТЬ? Даже если тебе удастся на время стать лучшим в мире и выиграть все, что только можно, долго это не продлится. И что делать потом? Выйти замуж за другую бывшую звезду тенниса и сниматься в рекламе кукурузных хлопьев?