Адаптация - Валерий Былинский

Наверное, Анзорину очень не хотелось заносить в свое расписание новый неприятный конфликт, ведь его только что освободили от уголовной ответственности. Скорее всего, он теперь начнет выяснять, кто я такой.

Достаточно ли я силен, чтобы противостоять ему? Или же мои слова «Я убью тебя» были трехсекундной вспышкой слабого человека?

Что толку от моих полуслов, полумыслей, если я сейчас, сразу же, на месте не убил его?

Что же, все-таки меня испугал мой страх? Страх суда, тюрьмы, мести со стороны его друзей, которые меня изобьют до смерти тут же, у зала суда?

Убийство запрещено, преследуется законом – а между тем сильные и низкие души только и делают, что убивают таких, как ты.

Сид бы не сделал так.

Нет, не сделал.

Если бы Сид пожалел своего убийцу, он бы честно сказал ему: «Да, мне хочется тебя уничтожить, но мне стало жалко тебя, и я передумал». Или – сказал бы примерно так: «Знаешь, я хотел тебя убить, но испугался за свою жизнь и теперь отказываюсь от убийства из трусости». Даже если бы над ним стали смеяться, если бы его снова ударили кулаком в грудь и вновь убили – он бы сказал именно так. Сид не делал бы из гордости вид, что может, но боится убить – как это только что сделал я.

Я и написал сейчас все это, господа, только потому, что хотел остаться чистым в ваших глазах.

Человек – существо статусное.

Писатель не должен быть человеком.

Человеком он не напишет ничего человеческого.

Литература кончается, господа.

Вот здесь она и кончается – несмотря на все свыше данные ей форы.

К черту литературу!

Органайзер

В январе я устроился работать в новый, только что созданный в Москве журнал, пишущий о распорядке дня делового человека – называется он «Органайзер». Коллектив журнала сплошь состоял из молодых женщин. На собеседовании меня так и подмывало на вопрос «Почему вы решили пойти работать в наш журнал?» ответить: «Потому что его название напоминает слово “оргазм”». Но, конечно, я не сказал этого, а лишь обстоятельно пояснил на словах мою двухстраничную концепцию новой журнальной рубрики «Сколько стоит досуг», которую главный редактор – ухоженная женщина лет сорока с фигурой двадцатилетней – держала в руках. Зная, как важно произвести первое впечатление, я тщательно подготовился к собеседованию. Поэтому, похоже, и победил всех остальных претендентов.

Хотя, может быть, я был принят потому, что в редакции просто не хватало мужчин.

Десятка два вечных посетительниц фитнес-клубов, молодых и привлекательных женщин от двадцати до тридцати пяти лет ежедневно приезжали в редакцию на маленьких, словно отутюженных автомобилях и ежевечерне уезжали на них же.

С первых же дней я почувствовал, что сильно падаю в их глазах, не имея собственного авто. Поэтому, вливаясь в коллективную струю адаптированности, я в первую же неделю отыскал и расчистил от снега свою брошенную возле дома полтора года назад «девятку» – я врезался тогда на ней в кирпичную стену, смял бок и оставил машину так, без ремонта. Если не понимается общий смысл жизни, не хочется настраивать каналы – помните? Тем более нет смысла ремонтировать автомобиль.

Теперь я перестал хотеть понимать жизненный смысл – и настраивать каналы оказалось необходимо. Продав «девятку», я занял денег у Тищика, устроившегося режиссером на новое телешоу, и купил подержанный, но вполне пристойный темно-зеленый «Фольксваген Пассат». Когда я заявился в нем на работу, мои коллеги вздохнули с облегчением.

«Органайзер» – журнал о том, как надо планировать дела и тратить деньги – пользовался популярностью и процветал. Моя зарплата в пересчете с рублей составляла более двух тысяч долларов в месяц, вскоре ее обещали поднять, и должны были поднимать снова и снова, каждые полгода. Я делал обзоры о денежных тратах на современный человеческий досуг: фитнес-центры, бассейны, дайвинг-центры, клубы, кафе, выставки, театры. Иногда брал интервью о распорядке и тратах у тех, кого называют VIP-персонами или звездами. Другие сотрудницы в редакции писали о меняющихся ценах на недвижимость, телефонных тарифах, потребительских кредитах, автомобилях – то есть о том, о чем принято было писать мужчинам. Но жизненные тарифы поменялись: чистых женщин осталось в больших городах России немного, чистых мужчин – тоже.

Мне нравилась моя новая роль – она позволяла быть честным. Не таким, конечно, как говорил отец Петр, но церковь ведь была в другом мире. Может, там и находилась главная честность, но здесь она тоже была, второстепенная. Здесь не нужно было пыжиться, чтобы стать или казаться кому-то со стороны правильным. На самом-то деле, то, что есть правильно или неправильно, определяет только то, чем ты занят. Или точнее – дело. «Вначале было дело» – так надо писать.

Уже через месяц я почувствовал, что работается мне до странности легко. Каким-то чудесным образом все мои предыдущие мысли об абстрактных вещах и смыслах постепенно померкли. Кажется, я научился их останавливать. Как? Просто зажмуривал себя, когда мысли особенно сильно лезли. Идем же мы спать, зная, что голова забита кучей проблем, и понимая, что лучше сейчас заснуть и подумать о них завтра. Так и я засыпал. А во сне души часть мыслей куда-то делась. Хотя я понимал, конечно, что часть из них – главные, самые сильные, опасные – затаились где-то на глубине сознания и ждут своего часа. Жаль все-таки, что не делают пока еще в нашей медицине операций по вырезанию злокачественных мысленных опухолей.

Когда испаряется иррациональность, жить, и особенно выполнять ежедневную работу, становится нетрудно. Мы ведь больше всего устаем не от непосильного труда, а от непосильных мыслей. А тут мысли исчезли. Может, кто-то там, наверху, решил сделать мне лоботомию, чтобы избавить наконец от мучений? Ясно было одно: сам бы я никогда не достиг бы того, что делал сейчас, – тут точно вмешались иные силы.

Я ощущал постепенное наполнение своей новой жизни по всем статьям. Наверняка на этой работе у меня скоро должна появиться любовница, Hand Girl – так зовут таких офисных подружек (а мужчин-любовников – Hand Boy). Моя ручная любовница будет немногословна днем, будет ездить на серебристом «Гетце», поджимать на крутящемся компьютерном кресле стройные ноги под не очень короткой черной офисной юбкой, смотреть на меня почти незаметно подкрашенными глазами, когда я буду снимать с нее ее блестящую белую кофточку, закидывать обе ее ноги в чулках на свои плечи и пробивать ее своим уверенным и практичным членом до умеренной глубины наслаждения. Мы оба будем срывать свои крыши по расписанию в органайзере, выбирать систему «все включено» в приморских отелях, посещать по путеводителю каменные древности и иногда говорить о литературе.

Саму литературу, как и прочие искусства, будут где-то на стороне делать марсианские, несуществующие гоблины, потому что нормальные люди будут зарабатывать деньги и жить легко и практично. Это будет Hand Girl, с которой не обязательно вступать ни в реальный, ни в гражданский браки – в определенные дни ты будешь иметь с ней секс, душевную теплоту и бизнес-ланч в кафе. Корпоративный брак – так, наверное, будут именовать эти отношения в скором будущем.

Жить нужно, закрывая глаза на смысл.

Смыслотомия станет популярной хирургической операцией, если медицина до этого дорастет.

Интересно, где находится в теле человека смысл?

Не вертится ли он вокруг желтой планеты Солнечного сплетения?

Вначале стало дело

Я узнавал, анализировал, превращал в практическую статью материалы о том, что сколько стоит и как на этом можно сэкономить. Ездил на интервью в образцовые капиталистические российские семьи и начинал свои статьи примерно так:

«Добрый день, господа! В семье по имени Человечество наконец-то не осталось несовершеннолетних. Россия до недавнего времени являлась последним невзрослым ребенком в семье цивилизованных родственников. Теперь мы шагнули во взрослую жизнь с ее законами: ответственностью за себя и близких, способностью трудиться и умением отдыхать. Сегодня я хочу познакомить вас с новой семьей нашей страны, уверенно смотрящей в будущее…»

Мне не приходилось выдумывать, то есть сочинять. По сути, в советское время в этой статье можно было бы поменять лишь несколько слов – и ее тоже можно было запустить в печать. Но люди тогда были другие. Бескорыстнее, что ли. Черт, к черту эти мысли – к черту их!

Работа сильно выручала – деньги ведь способны на многое. Я позвонил отцу и сказал, что через год перевезу его к себе. Зачем я сделал этот лиричный жест? Но когда я звонил ему и говорил об этом, я действительно хотел это сделать. Хотя и было предчувствие, что этого не произойдет. Почему?

«Адаптация»? Сначала я собирался над ней работать по часу в день, по утрам, до выхода на работу. Я изо всех сил старался не забросить этот текст. Так подросток, уже почти повзрослевший, трагически рвется достроить свой песчаный замок на берегу, который он начал возводить еще ребенком и который не успел закончить до конца эры детства. По сути, любая хорошая книга пишется в состоянии детства и юности. К тому же мое новое существование предполагало всегда завершать любое дело – только за то, что оно называется делом. Но увы… текст по утрам дописывал совсем другой человек. Я – но другой. Вскоре этот другой понял, что книга, начатая его предшественником, неинтересна ему. Все, что истово строчилось по утрам за час до выхода на работу, походило на баловство переростка: все равно что стараться лет в тридцать поверить, что Дед Мороз все-таки существует. Но каждое утро я волок себя к столу и писал. Не помню уже что. И однажды, тупо рассматривая белый экран компьютерного монитора, догадался, что – все. Конец. Выключил экран, встал из-за стола и пошел на работу.