В тени пророчества - Сергей Кусков

И люди разошлись в разные стороны. И одни стали духами, хранящими мир по замыслу Великого Ешвы. Вестниками. Другие же, возглавляемые Адамом и Евой, ушли из дома Великого Духа, Едэма. И двери этого дома закрылись для них навсегда. И стали они жить не долго, а столько, сколько мы живем.

— А раньше, до этого, дольше жили?

— Да! — горько вздохнул Ной. — В несколько раз. Бывало, за одну жизнь можно было увидеть и правнуков, и праправнуков, и прапраправнуков своих прапраправнуков.

Дети вдохнули и пооткрывали рты от удивления.

— И стали люди болеть и умирать от болезней. И все звери разом забыли, кто они, люди, такие. Слабые звери стали убегать, на них с тех пор надо охотиться. Сильные стали сами охотиться на нас, людей. Вот тогда люди узнали, что такое стыд и придумали одежду, чтоб не показывать своего тела. И показывают его теперь только на супружеском ложе. Много еще чего плохого произошло.

— Что, дедушка Ной? — жадно слушала детвора.

— Ну, что бывает, когда кусок мяса один, а охотников, его добывших, двое? Саул?

— Они его делят — гордо ответил мальчуган.

— А если не могут договориться? Один говорит, я гнал зверя, мне надо больше, а другой, что стрелял и попал, и ему тоже надо больше?

— Они начинают драться! — ответил юный Сати, ровесник Саула и Тахры.

— Правильно, малыш. Еды на всех стало не хватать. Люди начали драться друг с другом. Стали делиться на роды и расходиться в разные стороны в погоне за дичью. Роды становились племенами и снова делились. Племена забывали, что все люди вышли из одного рода — рода Адама, и начинали воевать друг с другом, убивая бывших сородичей. А Великий Ешва смотрел на все это сверху, из своего дома, и плакал.

— Дедушка Ной! — поднял руку Сати. — А почему Великий Дух не остановил войны? Мы же все его дети и он нас любит?

Старый шаман снова помолчал немного, переворачивая угли в костре.

— Сати, я знаю, из тебя выйдет неплохой шаман. Возможно, через пару лет я возьму тебя в ученики. Ты задаёшь хорошие вопросы, но должен ОСОЗНАТЬ ответы на них. Люди Адама САМИ выбрали свою судьбу. Они не захотели жить, как раньше. Не захотели и становиться слугами, рабами своего Отца. Они захотели стать свободными, стать Великими Духами, как и их Отец. Все мы их потомки, поэтому идем их путем. Многие из нас сейчас перевоплощения тех, самых первых людей, только не помним этого.

— Почему, дедушка Ной? Почему мы не помним своих воплощений? — наперебой спрашивала детвора.

— Потому, что должны доказать Ешве, что достойны. Вот, скажем, ты, Давид — Ной указал на мальчика десяти лет, плотного и крепкого. Через два лета тот собирался становиться воином.

— Представь себе, что ты прожил две хорошие жизни, следовал заветам Великого Духа. Не крал, не обманывал. А в третьей взял, и удрал с поля боя, открыв врагу спины родичей?

Все, находящиеся в шатре шамана, засмеялись. Давид надулся, попутно отвесив подзатыльник впередисидящему, своему лучшему другу, смеявшемуся громче всех.

— Не надо обижаться, Давид. В этой жизни, может быть, и не побежишь. Но в следующей возьмешь, да и сделаешь что-нибудь гадкое. Великий Дух и задумается: достоин ли ты следующего шага? Стоит ли тебя возрождать в теле воина? Или может быть сделать рабом, конюхом у амореев? Доказывай ему тогда, что достоин!

— А женщины что? Женщины тоже будут рождаться воинами, если не будут грешить и чтить Великого Духа? — спросила Тахра.

— Нет. — Засмеялся шаман. — Не думаю. Хотя, я слышал, существуют племена, где и женщины-воины тоже есть. Далеко на юге, за Великими Лесами. Но вы, если будете следовать заветам Ешвы, в следующей жизни станете писаными красавицами, получите в мужья самого сильного и быстрого охотника рода. И у вас будет много детей. А если нет, то станете падшими женщинами, с которыми спят все воины племени, у которых нет жен.

— Дедушка Ной! — опять спросил Сати. — А уже кто-нибудь стал Великим Духом?

— Не знаю, Сати. — Пожал плечами старый учитель…

Я медленно открывал глаза. Веки были свинцовые. Голова гудела, жутко хотелось пить. Мысленно ожидал от пробуждения (которого уже по счету?) какой-нибудь очередной гадости. Нет, по-видимому, все-таки не умер. Либо же на том свете так сильно хочется пить. Пьющих Консуэлу с Эльвирой не помню, так что вряд ли. Наверное, все-таки жив. Консуэла постаралась? А говорила: «Не могу на вещи влиять, не могу!» Но что-то ж она сделала?

Или не она? Демонёнок? Её-то я выпустил из виду, а этого делать никак не следует! Да и голова что-то слишком болит. Точно, демонёнок. Только от неё во рту может быть так гадко…

По телу разливалась слабость, но я поборол себя и открыл глаза…

…Рядом сидела Вика…

…И подскочил, как ужаленный.

— Ты что здесь делаешь?

Она улыбнулось своей самой замечательной улыбкой на свете, и легонько толкнула за плечи, укладывая назад.

— Лежи, лежи. Ты еще слишком слаб.

Я откинулся назад, сел, облокотившись на подушку. Огляделся. Вокруг была моя комната. Я лежал в своей кровати. В одних трусах. Это, конечно, ничего не означает, но все-таки… Спутниц моих тоже нигде не было, и мысленно я даже обрадовался.

А она красива! Восхитительно красива! Одетая в свое легкое, синее платье, в котором была утром… Волнистые волосы ниспадают до плеч… А глаза… А губы…

— Что там произошло? Внизу? — тревожно спросила она, отвлекая меня от созерцания.

— Да так, вошел в подъезд, а там два урки. Отметелили меня, даже кастет не помог.

— Ужас! — воскликнула она, прижав ладонь ко рту. — И что ж теперь делать? Раньше такого никогда не было, чтобы в нашем подъезде людей избивали! Как же теперь ходить?

Я вздохнул и опустил глаза.

— Не переживай, все нормально с подъездом будет. Меня они ждали, конкретно меня. Прирезать хотели. Ножом.

— Ой, точно, там рядом нож валялся, я его не стала трогать. Может, в милицию позвоним? Мы хотели!..

— Не надо милиции! — перебил я, резко подскакивая. — Обойдемся!

Викины глаза источали тихую панику

— Мишка, во что ж ты такое встрял?! Мы можем помочь? Кто они? Что они хотят? Ты им деньги должен?

— Тише, тише! Тщщщ! — шикнул я. — Бабушка услышит! Ей ничего не надо знать! Пожалей, у нее больное сердце.

Вика замолчала, но глядела на меня полными страха и страдания глазами.

— Ничего страшного. Тут такая катавасия, что я и сам ничего не пойму. Только бабуле ничего не говори, ага? А я справлюсь. Буду осторожнее.

— Ой, Миишкаааа!

Она бросилась мне на шею и заплакала.

Знаете, это было даже приятно. Я впервые обнимал Вику. Вдыхал запах волос, прижимал её голову к своей. Чувствовал под платьем её не очень большую, но очень упругую грудь. В общем, ощущение было здоровское! Наверное, я опьянел от счастья!