Давай попробуем вместе - Елена Гайворонская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но почему, – выплескиваю то, что давно нарывало внутри, наконец прорвавшись кипящим ключом. – Почему…
Они молчат. А образовавшая позади нас вереница торопящихся водителей размывает мерный дорожный гул надсадными гудками.
17
– Это была обычная семейная ссора…
Мы снова сидим у Дениса. В полном составе. Только хозяина нет на месте. Он улыбается нам из рамочки семейной фотографии. В глазах Богоматери на иконе застыла скорбная печаль.
– …обычная семейная ссора… – Люба, комкая в руках платок, обводит нас ясным взглядом еще незаплаканных глаз, силясь улыбнуться. Ее сознание пока отказывается принимать страшное известие. Так бывает. Шок. Реакция наступает позже. А сейчас она пытается втолковать нам, что это была всего лишь обычная ссора, какие сотнями случаются в семьях. Словно после нее Денис просто вышел и не хочет идти домой. А в наших силах уговорить его вернуться.
– Он даже не был пьян. Он стал выпивать в последнее время, но сегодня был трезв. Наверное, я наговорила лишнего… А он встал и пошел. Я же не знала, что в гараж! Я и представить не могла, что он сядет за руль! Ему же врачи строго-настрого запретили! У него голова кружилась… О господи! – Ее крик срывается на рыдания. – Что же нам теперь делать…
Начинается истерика. Она падает ничком на диван, бьется в конвульсиях, рвет на себе одежду, волосы… Клочья платиновых прядей, мешаясь с пестрыми нитями, траурной паутиной оседают на паркет. Огурец, побелев, выбегает в коридор. Я пытаюсь выяснить, где в доме находится успокоительное, но ничего не выходит. Женщина только мотает головой, мыча что-то нечленораздельное.
– Вот, – говорит Кирилл, кладя на край стола несколько зеленых бумажек с портретами одного из мертвых американских президентов. – Как-то я брал у него в долг. Не успел отдать.
Мы с Огурцом молча переглядываемся, понимая, что он лжет. На миг умолкнув, Люба-ша приподнимает голову. Ее лицо красное, опухшее, в черных разводах косметики. А потом снова утыкается в докрывало и продолжает громко выть.
Мне ее жаль. Она такая же несчастная жертва обстоятельств, как и все мы. Откуда ей было знать, что война, как безжалостный наемник, способна настичь и ударить, когда кажется, все самое страшное позади. Скорее всего, это и впрямь была одна из тех заурядных ссор, что заканчиваются сладостным примирением в постели… Обычно. Но не всегда…
Из рамочки виновато улыбается живой и здоровый Денис…
Трезвонят в дверь, и Огурец впускает скорбную процессию раздавленных внезапным несчастьем родственников. У меня возникает чувство, что я попал в дурной сон, где все шиворот-навыворот… Те же самые лица, что и несколько месяцев назад. Только нет больше улыбок, и в потухших глазах боль и страдание…
Я медленно пробираюсь к лифту. И вдруг замираю на мгновение, точно увидел призрак. Младший брат Дениса. Удивительное сходство… Он нервно курит, стряхивая пепел на ботинки. Я говорю ему, чтобы держался… Он смотрит сквозь меня и произносит тихо и твердо:
– Мне пришла повестка. Я уже попросился туда. Родители пока не знают. Я буду мстить за брата…
Я пытаюсь сказать, что не стоит этого делать. Но он не видит меня и не слышит. Он уже наполовину там, и я понимаю, что лее уговоры, доводы и взывания к разуму бесполезны.
18
В лифте Кирилл, кривя тонкие губы, изучает настенную живопись. Его зрачки пульсируют, то сокращаясь в черную точечку, то расплываясь по серому пепелищу глаза.
– Мне его жена еще в тот раз не понравилась. Вместе с ее вареньями и соленьями. Сука.
– Перестань, – встревает Огурец. – Ей сейчас несладко.
– Жалко ее, да? Не волнуйся. Она не из тех, кто будет долго плакать. Сучка по имени Любовь. Быстренько отыщет нового папочку для своей дочурки. Побогаче прежнего.
– Как ты можешь говорить такое о жене Дениса?! – вскидывается Огурец, едва не заикаясь от возмущения.
– Не топай. Лифт оборвется. А что, по-твоему, он от хорошей жизни за руль уселся? Наверняка «бомбить» поехал. Для семьи…
– Им здесь тяжело понять, через что мы прошли. Для них эта война нечто вроде операции «Черная кошка» из старого доброго фильма. Героическое победоносное шествие. Им и в голову не приходит, что после того жить по-прежнему уже невозможно… Но кто скажет об этом?
– Ты, что ли?
– Почему – нет? – Огурец упрямо сдвигает пушистые светлые брови.
– Ты еще веришь, что кому-нибудь нужна такая правда? Ты просто дурак.
– Перестаньте, – прошу я.
Но они меня не слышат. Они смотрят в разные стороны. Будто никогда не сидели в одном окопе, не шли в одну атаку, не прикрывали друг друга от смертоносных орудийных залпов… Будто вся та жизнь прошла где-то вне, на отдельно взятом маленьком циферблате, не имея никакого отношения к происходящему.
Мы выходим из подъезда. Каждый в свою сторону. В суматошный, судорожный весенний вечер. Мимо бдительных бабушек на одной скамье и беззаботных подростков с гитарами – на другой. Огурец – к своей «пятерке», Кирилл – к «ауди».
– Остановитесь! Мы же пропадаем поодиночке! – безмолвно кричу я им вслед.
Откуда ни возьмись, так что я еле успеваю отскочить, с гиканьем пролетает грузовик со стрижеными новобранцами в кузове. Они весело смеются и машут руками всем попадающимся навстречу девушкам. Из водительской кабины доносится:
«Как упоительны в России вечера…»
Подростки с гитарами тотчас подхватили мелодию.
– Повезли родненьких на каторгу, – жалостно вздохнула старушка.
– Не дай бог, чтоб в Чечню эту проклятую, – поддержала другая. – Гибнут сынки ни за что…
19
– Вера…
– Да?
Я обнимаю их с сыном так крепко, как только умею. Будто боюсь, что кто-нибудь может их отнять.
– Мне очень жаль твоего друга… – тихо говорит Вера. – И его семью…
– Мне тоже.
– Что случилось? – серьезно спрашивает Мишка.
Мы запинаемся, отводя глаза.
– Кто-то умер?
– Да. Дядя Денис.
– Который принес мне машинку? – Губы мальчика огорченно вздрагивают.
Я перевожу разговор. Не могу допустить, чтобы в свои неполные семь он думал о таком.
И все-таки за ужином малыш на редкость молчалив, словно мучительно обдумывает какую-то важную и сложную для него проблему. Вера предлагает ему конфету, а он вдруг произносит невпопад:
– Пап, а какая она, смерть?
В мой позвоночник вонзаются тысячи крохотных морозных игл.
– Миша, включи телевизор, там сейчас начнется «Спокойной ночи, малыши», – быстро произносит Вера. Ее лицо нервно подергивается.
Мишка щелкает пультом, и мы облегченно выдыхаем при виде потрепанного игрушечного зайца Степашки, вещающего тонким голоском о пользе ежевечерней чистки зубов.