Давай попробуем вместе - Елена Гайворонская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А от «мерса» на хрена? – спрашиваю я, не вполне поняв водительскую логику.
– Может, куплю когда!
Оценив Толину предприимчивость, мы с Виктором Степанычем дружно ржем. Анатолий же продолжает бубнить нелицеприятные вещи в адрес жуликов, мошенников и прочих прохвостов. Достается и нам с Виктором Степанычем, мол, ничего смешного…
– Между прочим, – говорю я. – Для поддержания разговора, – в «СПИД-инфо» писали про московскую автомойку, где работают девочки в бикини.
– Иди ты! – вскидывается Анатолий. – А зимой?
– Ну, не знаю. Может, в шубках на голое тело?
– И где?! – хором откликаются коллеги.
– Не помню. Я давно читал. Уж и газеты той нет.
– Балда, – раздосадованно припечатывает Анатолий. – Сгоняли б сейчас, поглядели.
– А я думаю, это вранье, – рассудительно заявляет Виктор Степаныч. – Сочиняют все подряд, лишь бы газету покупали.
– Может, и так, – соглашается Анатолий. – Я бы такую мойку точно не пропустил, будьте уверены.
16
Уже разворачиваемся «до хаты», как врубается диспетчер:
– Мальчики, где вы?
Анатолий недовольно бурчит координаты.
– Пожалуйста, заскочите на Рубцовскую набережную…
– Что там?
– Авария. Водитель не справился с управлением.
– Вылетел в реку?
– Точно.
– Значит, еще трупешник… – морщится Анатолий. – Вообще-то мы целую смену отпахали.
– Знаю, но вы недалеко, да и работы немного. Упакуете – и делов.
– Вот так всегда, – недовольно бубнит Анатолий. – Не «скорая», а катафалк, блин.
– Не люблю я утопленников, – вздыхает Виктор Степаныч.
– А кого любишь? – подтрунивает водитель. – Висельников?
– Вообще покойников не люблю, – признается Виктор Степаныч. – Я врач, а не могильщик.
– Может, жив? – встреваю я.
– Безнадега, – возразил Анатолий. – Двери клинит. А там глубоко. Вода сейчас холодная. На моей памяти никого еще там живым не доставали. Ща ведь модно: понапьются – и за руль. – Водитель мрачно сплевывает в приоткрытое окно.
Я отлично его понимаю. Одиннадцать вечера. Хочется поскорей попасть домой, принять душ, пожрать в тепле, устроившись перед телевизором. А не перетаскивать трупы, словно на войне.
На месте уже копошатся ребята из ГИБДД, оградив полосатой лентой проезд и проломленное заграждение, шугая чрезмерно любопытных прохожих: «Вам что здесь, спектакль?» Кран извлекает со дна мокрую «шестерку» с неподвижным человеком на водительском месте.
– Вячеслав, готовь мешок, – говорит Виктор Степаныч.
Мог бы и не предупреждать. И так понятно.
Гаишник, позевывая и сетуя на мерзкую погоду, первым подходит к «шестерке», ломиком отжимает дверцу. Анатолий был прав: ее заклинило. Вытаскивает ламинированную карточку, прищурившись, подсвечивая фонарем, читает:
– Кричевский Денис Витальевич…
– Что? – переспрашиваю я, не узнавая своего голоса.
– Слава, не стой, работай! – доносится до моего сознания сердитый окрик Виктора Степа-ныча.
Странно, отчего так тяжелы ноги, точно на каждую повесили по гире… И ни с того ни с сего, будто открывшись по новой, заныла забытая рана. Что-то говорит гибэдэдэшник, спрашивает Виктор Степаныч. Но я не слышу. Я не слышу ничего, кроме глухого стука молота по наковальне головы. Медленно разрастающегося в отчетливые звуки канонады…
Тело. Мокрое и холодное. Словно оттаявшее в оттепель. Я достаю его из машины, кладу на асфальт, пахнувший резиной и бензином… Дорога… "Символ движения и постоянства… Перпетуум-мобиле смерти.
Это он. Мой друг. Ошибки нет. Мокрая копна темных волос, красивый изгиб улыбчивых губ, ямочка на подбородке… Руки с обгрызан-ными ногтями. Правая нога без ботинка, видно, остался в машине… Я раздираю на нем рубаху, отбрасываю нательный крестик, тщетно пытаясь сквозь грохот боя расслышать биение сердца, прощупать пульс… Надо мной склоняются озабоченные лица, среди которых я с трудом узнаю Виктора Степаныча, гибэдэдэшника, Анатолия…
– Отойдите!
Кто это так кричит? Неужели я?
Из внутреннего кармана вываливаются промокшие фотографии. Они падают к моим коленям. Девочка с мамой. Девочка с папой. Девочка с плюшевым зайкой. Их лица меркнут, расплываются…
«Вот тут она хмурилась, а я строил рожи, и она, наконец, улыбнулась…»
Почему он так безмятежен? Он выглядит почти счастливым в обретении своего вечного покоя… Неужели все было напрасно?!
– Зачем ты это сделал, сукин сын?! Ответь мне! Ты обязан мне ответить! Брат! Посмотри на меня, посмотри мне в глаза…
Я трясу его за плечи, несколько раз ударяю затылком об асфальт… И наконец, вижу его зрачки… Мутные, остекленевшие. Безжизненные. И тогда я опускаю ему веки. Приглаживаю спутанные волосы. Собираю мокрые снимки, вкладываю в окоченевшие руки. С верхнего нечетко улыбается мне полуторагодовалая Машка в красном платьице, с огромном бантом в реденьких еще волосах… Еще незнающая, что для отца война закончилась. Навсегда.
Мы едем медленно. Некуда спешить. Анатолий всегда «отдыхает» по дороге в морг. Виктор Степаныч хранит понимающее молчание. Я смотрю в окно сквозь запотевшее стекло. Снова дождь. Противный, реденький, моросящий… Какая дерьмовая весна…
– Что ж ты делаешь, козлина?!
Я вздрагиваю, отрешившись от ноющей грудной боли. Какая-то блестящая от дождя «десятка», спеша миновать рогатый перекресток, пытается таранить карету. Мы едва не сталкиваемся боками. Какая-то неведомая сила выбрасывает меня из кабины. Я в один прыжок оказываюсь возле «десятки», бью ногой по отполированному капоту.
– Ты что, с ума сошел?
Водитель приоткрывает дверцу. Изрыгая все мыслимые ругательства, я вытаскиваю его наружу, трясу, как мешок с требухой.
– Д-да вы ч-что? – То ли оттого, что я сдавил ему горло, то ли с перепугу он начинает заикаться. Потный человечек с перепуганными глазенками за пучочками реденьких ресниц… Он вовсе не похож на врага. Просто еще один кретин, пытающийся самоутвердиться с помощью своего новехонького металлолома.
– Перестань! Слава, уймись!
С двух сторон на меня наседают Виктор Степаныч и Анатолий. Но я уже и так медленно разжимаю пальцы.
– Я буду жаловаться! – кричит сквозь щель в окне забаррикадировавшийся в кабине своего авто человечек. Я пытаюсь снова разглядеть его лицо: что оно выражает сейчас, в относительной безопасности? Кажется, делаю шаг. Но «десятка», газанув, резво врезается в автомобильный поток.
– Не надо, Слава, – тихо говорит Виктор Степаныч, зачем-то гладя меня по плечу. – Твоего друга не вернешь.
– Но почему, – выплескиваю то, что давно нарывало внутри, наконец прорвавшись кипящим ключом. – Почему…