Мост. Боль. Дверь - Радий Погодин

— Эх, Гульден, Гульден, нам с вами нечем похвастать в смысле характеров, — говорил он. — Из нас хоть веревки вей.

Когда вещи погрузили в машину и поднялись выпить чайку на дорожку, зять взял Петрова под руку, повел в кабинет. Там, на журнальном столике, стояла вьетнамская корзина, полная книжек.

— Я, Александр Иванович, вам подобрал тут кое-что, чтобы вы не скучали.

В корзине были детективы и зарубежная фантастика, нашу фантастику зять считал чем-то вроде соевого шоколада.

— Детективная литература — барометр морали. Читателю интересен не сам бескорыстный сыщик, а на сколько градусов супротив вчерашнего вор нынче обнаглел. Значит, имеются условия для его воровской наглости. — Зять усмехнулся, его глаза, как бы ввинченные в череп, довернулись до отказа. — Или, по-вашему, я не прав? А фантастика утешает человека в его одиночестве.

— Человек одинок всегда, — сказал Петров. — Я говорю — человек, а не молодой человек.

— Тем более утешает, — сказал зять тихо. — Особенно если он грешен. А человек грешен даже не молодой.

Может быть, в словах зятевых был какой-то глубокий смысл или намек, но их основной подтекст торчал, как заячьи уши из невысокой и негустой травы: мол, читайте, дорогой тесть, веселенькое, легонькое, незатейливое — отдыхайте и не трогайте дорогие издания. Дорогие издания сами себе покупайте, тогда и трогайте.

Дочка Анна сказала Петрову шепотом, без подтекстов.

— Холодильником не увлекайся. Баром тоже. Купи себе пива. Мама вам с Гульденом мяса натушит. — Сунула ему в руки тетрадь, обернутую в пестрое. — Прочти обязательно, тебе будет интересно, как деду.

Внук Антоша ничего не сказал. Внук улыбался вежливо. У него, как выяснилось, заданием на лето было выработать японскую непоколебимую маску.

Перед зятевым кабинетом Петров склонял голову. Один гарнитур финской фирмы «АСКО» — «Футура». Другой гарнитур — «Орион», полуампир ленинградской мебельной фабрики «Интурист», фанерованный красным деревом. Кресла — «Лесная дрема». Диван — «Ложе ангелов». Много книг. Много-много. Может, зять их все прочитал? Может быть, — зять Петрова был физически сильный. И вообще, что Петров знал о своем зяте? Иногда Петрову казалось, что зять у него инкубаторный.

Лидия Алексеевна Яркина, завотделом феноменологии, доктор наук, имеющая слабость к драгоценным камням голубого цвета, сказала, что зятьев не следовало бы называть уменьшительными именами — к примеру, Вовами, — от этого зятья мельчают и вырождаются.

У Петрова был крепкий зять.

Петров перелистывал детективы, когда зазвонил телефон. То была Софья.

— Ну как вы там? Позови-ка Эразма.

— Его нет. Он ушел сразу.

— Ну и прекрасно. Звонила Анна с дороги, просила проверить.

Через минуту раздался звонок в дверь. Гульден прижал нос к щели и завилял хвостом.

Вошел Эразм.

— Петров, я тут с тобой поживу. Мы с моей Матреной в топоры пошли.

День, начавшийся так красиво, погас, будто в аквариуме с электрическими рыбками и маленькими шустрыми осьминогами выключили подсветку.

Эразм перелистывал дорогие издания по искусству.

— Смотри, Петров, — говорил он. — Все бабы у этих модерных художников страдают отсутствием тазовых функций. — Он ставил крепким ногтем кресты на женских телах Модильяни. — Петров, что с тобой? Чего это ты побледнел? Сердце?

— Я не могу тебя здесь оставить, — сказал Петров. — Дома — пожалуйста. А здесь… — Он беспомощно оглядел красивую квартиру, где мог бы найти себе место напольный позолоченный канделябр из комиссионного магазина «Бронза».

— Да ты не переживай, — говорил Эразм. — Я на полу посплю. На ковре. И Гульдену веселее будет. И теплее. Я же как печка.

— Не терзай, — пробормотал Петров. — Не могу я. Тут я тебя оставить не могу. Это выше.

— Раб ты, — сказал Эразм Полувякин. — Ты еще не раздавил в себе гадину. Идем шапки заказывать.

По дороге в ателье Эразм развивал мысль, что жена Петрова Фекла, «или, как ее там, Ефросинья», гораздо значительнее своего дорогого мужа и как личность и вообще. По крайней мере она-то может принимать решения. «Выше нее только безусловно великое — скажем, возраст».

— Потому что мужики друг перед другом заносятся. Когда мужики друг перед другом заносятся, баба берет верх. А это, Петров, плохо. Вот ты меня переночевать не пустил, а это тоже плохо… Петров, ты же ведь никогда не думал, что, разреши нам проживание в гостиницах с недорогой оплатой и неограниченным сроком, сколько бы мужиков предпочло одиночество.

Лет десять назад Эразм Полувякин ушел от своей первой жены Ариши, женщины светлой, тихой и доброй, — как все считали, такой, какая ему, шумному и непоседливому, нужна была. Ушел из центра города на Гражданку к яркой, губастой и тоже шумной, чьего имени никто не знал, поскольку Эразм называл ее то Рашель, то Изольда, то Жоржетта, то Мотря, то Лизхен, то Фекла, то просто Киса и Задница.

Вторую жену Эразма Петров и видел-то, может быть, раза три, а вот о первой, поскольку жили они в одном доме, имел мнение жесткое: Ариша, обидевшись, могла месяцами молчать.

— Не дом родной, а склеп фамильный! — кричал в таких случаях Эразм.

Но когда, как сейчас, приходилось ему себя жалеть, он включал в эту жалость и Аришу.

— Вот, Петров, меня все уважают и Аришу уважают, только ты нас с нею не уважаешь. Я каждый день принимаю душ, а ты меня не берешь ночевать. Мелкий ты, Петров, человек.

— Стой, — сказал ему Петров. — Я придумал. Есть место, где ты сможешь пожить. Получше, чем у моей дочки Анны. Пойдем.

Они возвращались из ателье, где им обмерили головы. Впереди них, наслаждаясь запахом столбов и подвалов, бежал Гульден.

Семиэтажный дом с бетонными матросами поверх карниза выглядел под теплым небом скромнее — холод неба возвеличивает архитектуру.

Рампа Махаметдинова кивнула Петрову, как подчиненному, с высоты автокара. Но, глянув на расхлыстанного Эразма, вдруг засмущалась.

— Слышишь, Петров, это твой друг нэ художник, нэт? — И, не дожидаясь ответа, заявила: — Теперь думаю в режиссеры пойты. Режиссеру много знать надо. Все про любовь. Скажи, есть такой учебник, где все про любовь?

— Жизнь, — сказал Петров.

— Разве это жизнь? — Рампа взмахнула когтистой лапкой.

— Иди в стеклодувы, детка, — сказал Эразм и положил ей руку на плечо.

— Сными, — прошипела Рампа. — Художник, а совсем дурак.

Кочегар, оглядев Эразма, спросил:

— Надолго?

— Я плаваю. — Эразм принялся извлекать из карманов пакеты с японским растворимым супом. — Опохмеляет, я вам скажу!

Знакомство их произошло просто и логично. Петров отметил, что и похожи-то они друг на друга, и роста равного, и объема.

Помещение № 1 было пустым и гулким.

— Где Шурики? — спросил Петров.

— Мальчика отправили на юг, поправлять здоровье.

Петров подумал: «Все как по нотам».

Помещение № 2 уходило в бескрайность, и не было в нем надувных розовых лодочек-матрацев и клетчатых пледов цвета календулы.

— А эти где?

— Эти на Рижском взморье. У них порядок. Она его похоронит, сама пойдет в монастырь.

Эразм, горячась, кинулся доказывать с точки зрения врача и умного человека, как полезны были женские монастыри, как они спасали общество от истеричек, нимфоманок, кликуш и просто-напросто страшненьких.

В помещении № 3 стены были выкрашены бирюзовой эмалью.

— Рампа боролась.

Петров не понял.

— Замазала Рампа свою любовь нитровинилхлоридом… Петров, может быть, тебе интересно — дурында, с которой ты в кино бегал, укатила в отпуск к отцу.

Петров охрип.

— Откуда ты знаешь?

— Тетя дворник сказала. Это ты по артисткам — я по дворникам.

Петрову было хорошо. Красивая просторная квартира. Дорогие книги. Дорогая еда из похожего на храм холодильника. Предостережениями дочки Анны он пренебрег. Дорогая стереофоническая радиосистема, звучавшая, хочешь, как глас пророка, хочешь, как шепот эльфов. В придачу ко всему этому великолепию корзина зарубежной фантастики, детективов и умный, ласковый пудель.

Может быть, все карликовые пудели любители детективов, может, только голландские, но, когда Петров уселся за чтение, Гульден долго скоблил когтями его колено и, встав перед ним на задние лапы, поскуливал и вилял хвостом. И проделывал это неотступно, пока Петров не догадался читать вслух.

В особо захватывающих местах Гульден повизгивал или лаял, смотря по обстоятельствам. Иногда он рычал львом. И Петров говорил ему:

— Не подсказывай.

А как хорошо было гулять с Гульденом. Как спокойно. Гульден не стремился задрать ногу ни на сапог милиционера, ни на метлу дворника. Для своих целей он забегал в подворотни и в скверики, и делал все незаметно. Не то что карликовые пудели в Венеции, куда Петров ездил по турпутевке. Там пудели бегают по улицам без хозяев, как кошки. Правда, в красивых ошейниках, чего у нас нет. А когда гость Венеции бредет поздно вечером к себе в гостиницу, он, должен быть осторожен — Венеция по вечерам минирована пуделями.