Сказки о сотворении мира - Ирина Ванка

— Как же он его опознал?

— Еще раз для особо проницательных, — сказал Оскар. — Женька опознал совершенно левого мужика.

— Знаешь, что произошло? — догадалась Юля. — Это называется «заглючкой персонажа». Да! Мирослава сказала: все, что угодно, можно найти, если искать с умом. Можно найти даже то, чего нет. Ты не представляешь, что мы сделали. Мы заглючили ни в чем не повинную Лизу. Еще и Женьке досталось. Надо перед ним извиниться.

— Ни в коем случае. Мирка тебе не сказала, что нужно играть, когда пошла карта? Я говорю: дуйте в Сен-Тропе, ставьте Элис перед фактом и берите расписку. Если повезет, она будет рыдать и требовать фотографию сына. Только раньше времени доктор не должен знать про заглючку.

— Все сделаем, — пообещала Юля. — Все устроим раньше, чем Автор поймет ошибку и перепишет главу.

Глава 3

Приближение страшного суда раньше всех учуяла Розалия Львовна, взяла в охапку Левушку и, никого не предупредив, заявилась в Россию. Оправдание ее поступку было железное: Левушке опять стало плохо. Розалия не верила в лечебную силу дольменов, но старшие дочери, а также богатый житейский опыт убедил женщину в том, что мальчик чувствует себя лучше на даче отца, поближе к природе, подальше от репетиторов. Розалия Львовна ввалилась в дом среди ночи, неотвратимо и целеустремленно, как шаровая молния. Кинула сонного Левушку на диван и проникла в комнату графа. Утро застало ее у постели его сиятельства за душевной беседой. И Натан Валерьянович, проснувшись, догадался, с кем проводит время супруга.

— Они возили тебя в Сен-Тропе… — переживала Розалия, с упреком поглядывая на мужа. — В этой ужасной летучей беседке… Натик, дорогой, там Левушка на диване лежит, сумка и два чемодана. Отнеси сумку на кухню. Там хумус и сладости для ребят, и еще кое-что Алиса передала для Юли. Будь добр, положи это все в холодильник. — Розалия Львовна убедилась, что супруг ушел выполнять поручения, и обратила горящий взор на Эрнеста. — Ну, а как эта… девка бесстыжая? Та, которую вы держали в Сибири? Во всем призналась?

— Куда ей было деваться?

— И все подписала? Она не требовала вернуть ребенка?

— Она еле вспомнила, что он был.

— Истинно ненормальная, — согласилась Розалия Львовна.

— И что она сделала, когда вспомнила?

— Выла, рыдала, врала, что была не в себе.

— Как это можно быть настолько не в себе, чтобы отдать ребенка какому-то проходимцу, даже если это отец! Хотела бы я посмотреть ей в глаза.

— В зеркало на себя посмотри.

— Сыночек мой, но ведь тебя ж забрали без моего разрешения. Сначала спасали, не хотели верить, что ты не очнешься. Ты остывал, а я тебя грела, не давала от рук оторвать. Разве бы я позволила? Когда тебя хотели везти в Москву на вскрытие, я сказала, что встану с кровати и всех убью. А когда приехала Мирослава, я уже… и не понимала, что происходит. Я не отдала бы и ей, но ведь она не спросила, мерзавка… дай Бог ей здоровья. Только потом стало ясно, что она тебя унесла. С тех пор, как все узнала, я каждый день благодарю небеса за то, что так сложилось. Скажи, сынок, та девица, что Левушку родила, не говорила, что хочет с ним повидаться?

— Она не говорила вообще. Ревела, как корова. Потом написала записку и смылась.

— Как? — развела руками Розалия.

— Так, — Эрнест передразнил ее жест. — Залезла под стол.

— Как думаешь, сынок… как ты сам понял, она может потом одуматься и заявиться в суд за своими правами?

— Да что ты!.. — успокоил матушку сын. — Она счастлива была от Левки избавиться.

— Слава Богу, — вздохнула Розалия. — Слава Богу. Лишь бы не передумала. Знаешь ведь какие матери бывают. Сначала деточку бросят, потом каются, а то, что ребенок-то уже не ее — вот этого не понимают. Ему же к родной матери перейти все равно, как к чужому человеку.

— Мы уже документы для суда подготовили. Успокойся.

— И я подготовила, — Розалия выложила из сумочки справку о доходах и состоянии банковских счетов. Коллективное заявление израильских родственников, полюбивших Левушку, как родного, и готовых заботиться о нем лучше всех тайных обществ. Сюда же прилагалась справка о состоянии здоровья приемной матери и отца, о жилплощади, а также положительные отзывы о семействе Боровских от соседей по дому. — Думаешь, отобьемся? — Розалия тревожно посмотрела на сына. — Мальчик мой… как ты похож на отца! Но как же они не видели?.. Как же они жили с тобой столько лет и не поняли, чей ты мальчик? Ладно, мужчины, они от природы своей бестолковые, но Юля… такая смышленая девочка. Как твои дела в спорте? — неожиданно спросила Розалия и затылком почувствовала, что Натан Валерьянович снова нарисовался в дверях. — Натик, дорогой, буди ребят, ставь чайник. Сейчас будем завтракать.

За общим столом Лев Натанович сидел важно и демонстрировал изысканные манеры. Мальчик показывал всем, как пользоваться столовым прибором и правильно закладывать салфетку за воротничок, чтобы не ляпнуть кетчуп на пузо. Лев Натанович был сосредоточен и с укоризной смотрел на брата, который полез в конфетницу раньше, чем скушал омлет.

— Когда нам надо придти на суд? — спросила Розалия.

— Ты останешься дома, Роза, — ответил Натан.

— Как это может быть?..

— Останешься дома с ребенком.

— Это необычный суд, — объяснила Юля. — Нас всех туда ни за что не пустят. Пойдет кто-нибудь один: или Оскар, или Натан Валерьянович.

Но Розалия Львовна только махнула рукой, поправляя салфетку на Левушке.

— Пусть попробуют не пустить, — сказала женщина. — Ни один суд мира не смеет отнять ребенка у матери. Только вашей Мирославе закон не писан. Мы отдадим им тот дом, на который они претендуют, и пусть отвяжутся, да, Натик? — Розалия вкрадчиво посмотрела в глаза супругу, но понимания не нашла. — Натик, дорогой, почему ты не кушаешь масло?

— Потому что ситуация сложная, Роза.

— Нет, Натик, все просто. Левушку я не отдам. Его заберут только вместе со мной.

— Розалия Львовна, — вмешалась Юля и поперхнулась от волнения. — Вам лучше остаться дома.

— Когда у тебя будут детки, Юля, тогда ты будешь решать, что лучше, что хуже. А сейчас решается судьба моих деток. А не может случиться так, что они отнимут Эрнеста? — встревожилась вдруг Розалия.

— Нет, — заверили ее собравшиеся. — Эрнеста не отнимут. Эрнест ваш даром никому не нужен.

— Надеюсь, что Мирослава тоже придет… если ей не безразлична судьба нашей семьи. Все-таки она нам не чужая. Сколько вместе пережили. Что?.. — женщину насторожило молчание за столом. — Разве не приедет? Она должна будет выступить как свидетель, потому что только она…