На руинах империи - Брайан Стейвли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То процветание стало самым мерзким временем во всей истории Домбанга.
За столетия власти Аннура имперские войска загнали верующих в подполье. Обряды проводили тайно, молитвы шептали украдкой, в темноте. На ступенях Кораблекрушения каждую неделю отсекали голову жрецам, подлинным или взятым по навету. Народ Домбанга, лишенный вероучителей, запутался в старых обычаях. Тогда любое убийство сходило за жертвоприношение. Жертвой могла стать рыба или змея. Петух считался достойным даром, а свинья – щедрым.
Величайшей жертвой, конечно, были люди.
В отличие от вуо-тонов, посылавших своим богам лишь отборных воинов, жители Домбанга слали всех подряд. Они уверили себя, что важна сама смерть, и потому выхватывали с улиц пьянчуг, курильщиков «гнилого корня», хворых, бедняков, сирот, по малолетству не способных ни отбиться, ни сбежать. Захваченных, что ни ночь, опоив и связав, оставляли в дельте на смерть. Аннур объявил такие жертвы вне закона, но закон слаб против надежд, страха и веры, а, изгнав аннурцев, Домбанг предался многонедельной оргии убийств. В жестокие дни первых чисток насилия хватало с избытком. Оно, если и не насыщало богов дельты, утоляло ярость их почитателей.
Так могло продолжаться долго, если бы не Ванг Во.
Никто не ждал от нее вызова новому порядку. Она была родом с Восхода – из трущоб на восточной окраине города, куда течение выносило отбросы и гнилые объедки. У нее не было ни богатого дома, ни вереницы предков, ни золота на содержание частной армии, зато были три вещи, которых недоставало новым верховным жрецам: ярость, знание дельты и неукротимая вера в Троих.
До войны Во зарабатывала охотой на крокодилов. Она ловила и убивала заплывших в городские каналы животных и дважды в год очищала от них посадки сладкого тростника перед сбором урожая. В Домбанге этим ремеслом жили многие, только жили недолго. Мало кто из охотников достигал тридцати лет. Некоторые и до двадцати не дотягивали. Ко дням восстания против аннурцев Во исполнилось сорок, и на протяжении долгой битвы за независимость ее видели повсюду: она поджигала дома, устраивала засады на стражников; в узком челноке, отталкиваясь шестом, выходила в дельту и дырявила коловоротом днища аннурских судов. Восставшие не признавали чинов и званий, но скоро она стала героиней сопротивления. В ее честь называли детей. В тавернах и на мостах шепотом передавали рассказы о ее подвигах. Мало кто знал Во в лицо, зато о ее делах знали все.
А когда все кончилось, когда угнетателей скормили дельте, Ванг Во пропала.
Одни думали, что она погибла в последнем сражении. Другие уверяли, будто видели, как она шестом загоняла свой «ласточкин хвост» в лабиринт проток, уходя одна в камыши. Так или иначе, ее исчезновение пришлось очень кстати для верховных жрецов. Во время восстания героям нет цены, зато после победы они становятся неудобны, особенно для тех, кого переворот вознес на вершину. Жрецы поставили ей маленький деревянный памятник севернее моста Тума, восславили ее отвагу и благородство, объявили ее лучшей из лучших и постарались поскорее забыть. Так бы она и осталась в полном или почти полном забвении, если бы не вернулась, прожив целый месяц в дельте.
Ванг Во провела свой челнок за водяные ворота, вверх по каналу Као, мимо Верхов, причалила его к опоре моста Тума, вышла на крошечную площадь, обнажила тесак, каким сборщики рубят сладкий тростник, и принялась сечь собственную статую. Когда памятник повалился, она обвязала деревянную шею веревкой и протащила – к тому времени за ней следовала целая толпа – на середину моста. И свалила в канал.
И там же, на пролете моста, над уносившей памятник ее величию рекой, она произнесла первую проповедь.
«Троим, – сказала она, – не нужны статуи. Им не нужно золота и драгоценностей».
Она узнала все это, потому что, углубившись в дельту, завела лодку на песчаную отмель, развела большой костер и днем и ночью поддерживала огонь, пока они не пришли. «Они великолепны, – рассказывала Во, – они прекраснее всех картин и статуй, но желают они не веры и не молитв. Они презирают жалкие жертвоприношения нового жречества. Искалечить и бросить в дельте беспомощного ребенка или аннурского легионера столь же бесполезно для богов, сколь жестоко. Боги желают не кровавого, обглоданного рыбами куска мяса, а битвы».
И Ванг Во, одна на отмели среди дельты, вспомнила то, чего никогда не забывали вуо-тоны, и вступила в бой со своими богами.
Так она потеряла правую кисть – оторванную по запястье, – хотя в своей речи тут же поправила себя.
«Не потеряла, – покачала она головой, – а променяла. Променяла на знание, и среди прочего это знание гласит, что Домбанг должен перемениться. Боги больше не желают разбухших в воде трупов, забивающих течение дельты. И они не благоволят тем властителям, кто провозглашает их имена в удобных и безопасных залах, ни разу не ступив ногой в заросли, где вода горяча от крови».
Рука ее проповедь не удивила. Он бы и сам рассказал то же, будь у него желание. Но для множества домбангцев ее речь стала откровением. Трудности и борьба за жизнь, прежние приметы неудачников, стали новыми вехами благочестия. И оказалось вдруг, что нет нужды менять один набор немыслимых богачей на другой. После проповеди на мосту всякий храбрец или безумец, решившийся уйти в дельту, с равным правом претендовал на главенство в вере.
Самозваные верховные жрецы в восторг не пришли. Они поспешно распространили тайные призывы, объявили Ванг Во богохульницей, изменницей и назначили награду за ее голову. Неудачный
