Изгой - Сэди Джонс

разлепить веки. Глаз видел нечетко, но, по крайней мере, не ослеп. Кровь текла из рассеченной брови. Льюис сел и подождал, пока пол не прекратит шататься, затем поднялся на колени и, держась за спинку стула, встал на ноги. Скулу пронизывала острая боль, как будто ее проткнули железным прутом, от прикосновения к ней потемнело в глазах. Льюис замер, держась за стул. В столовую зашла горничная прибрать со стола, при виде Льюиса она взвизгнула и бросилась прочь.

– Простите, – проговорил он.

Через секунду горничная вернулась закрыть дверь. В коридоре послышались крики. Льюису хотелось рассмеяться, однако было больно шевелить губами. В какой-то момент он наткнулся на свое отражение в зеркале, которое не сразу заметил, и сам едва не вскрикнул. Во рту скопилась кровь, но Льюис не хотел плевать и пачкать ковер. Впрочем, припомнив, что это дом Дики, сплюнул, потом еще и еще. Кровь текла из губы, а ему казалось, что из горла и что вся голова – сплошной мешок с кровью. Боль потихоньку отпускала, если не считать скулы. В целом он чувствовал себя сносно, и в отличие от прежних драк руки у него не болели. На Льюиса нахлынули воспоминания: как после стычки в баре Джини опустила его руку в миску с ледяной водой (сейчас ему почему-то представлялось, что это произошло в тюрьме), как в тюрьме заключенные дрались на ножах, одному из них так раскроили щеку, что в прореху виднелись зубы, как врезал Эду и как жарко было в лесу, когда палящее солнце вставало из-за деревьев, и его стало клонить в сон.

Церковные колокола стихли. Льюис не замечал перезвона, пока он не прекратился, и сейчас разом вспомнил свой план. Он выскользнул в сад. Шагать по свежему воздуху было приятно, и вскоре Льюис оказался на дороге к деревне. Он шел прямо, но довольно медленно: перед глазами все плыло, а в голове как будто булькала кровь.

Кит стояла рядом с Тэмзин и пела гимн. Их голоса перекрывал раскатистый бас Дики. Когда орган умолк и пение стихло, прихожане сели. Кит не слушала викария, а смотрела на руки, сложенные на коленях. В голове проносились случайные мысли: о школьных собраниях, французских глаголах, Швейцарских Альпах, озерах, сне и одиночестве и о том, как зябко в церкви после теплого двора.

И о Льюисе. Звучал размеренный голос викария, на задних рядах кто-то шептался, хихикала какая-то малышка. Вдруг двери церкви с грохотом открылись. Все обернулись. Помедлив, Кит тоже посмотрела в ту сторону. На пороге стоял Льюис. Присутствующие разом ахнули; от потрясения никто не проронил ни слова.

Люди у порога расступились. Льюис в полной тишине прошел по проходу между лавками. Он искал Кит и, обнаружив ее, проворно подскочил и потянул девушку за собой. Дики отпрянул, а когда опомнился, было уже поздно.

Льюис держал Кит за талию, как заложницу, лицом к присутствующим. Она увидела его лицо прежде, чем он ее развернул, но ничего не поняла из-за страшных синяков, кроме того, что Льюис выглядит ужасно и сам на себя не похож. У Кит подкашивались колени. Все взгляды были прикованы к ней, и у всех на лицах застыло одинаковое выражение: у матери, Тэмзин, Дики – все, кого она знала, замерли, словно статуи, и молча таращились на них, не веря своим глазам. Кит чуяла их страх, хотела крикнуть: «Не бойтесь, это же Льюис», но от потрясения не могла вымолвить ни слова, даже не могла свободно дышать, так крепко Льюис ее держал. Он склонился к ней, коснувшись щекой, и прошептал на ухо:

– Прости. Прости меня…

А потом случилось ужасное: он схватил ее блузку и вздернул вверх, обнажив спину. Кит закрыла глаза и обмякла, как насмерть перепуганное животное. Она уже поняла, что Льюис не причинит ей вред. Стояла звенящая тишина, и Льюис бережно поворачивал Кит в разные стороны, чтобы все могли ее видеть. От его тела веяло жаром, большие ладони держали ее за плечи, воздух холодил голую спину.

– Теперь это больше не тайна, – сказал он.

Кит замутило. Она не могла открыть глаза и упала бы, если бы Льюис не подхватил ее сильными руками.

– Это он… Это его рук дело. Он и Тэмзин ударил. – Склонившись к Кит, Льюис добавил: – Больше он не посмеет.

Его голос звучал так ласково и близко.

– Тэмзин? – позвал Льюис. Кит открыла глаза и увидела сестру. – Тэмзин? Разве не отец поставил тебе этот синяк?

Тэмзин молча заморгала. Потом отвела взгляд.

– Оставь в покое мою дочь, – раздался громкий властный голос Дики.

Льюис опустил блузку Кит.

Люди зашевелились, ожидая, что будет дальше. Льюис шагнул в сторону, Дики словно вырос над головой Кит и двинулся к ней, протягивая руку. Девушка робко отодвинулась.

Не отпуская Кит, Льюис притянул ее к себе, и она разглядела, что рука у отца покрыта синяками и ссадинами. Вслед за ней его руку увидели и все присутствующие. Заметили они и то, как Кит отшатнулась от него.

Дики затравленно огляделся.

Кит почувствовала, что Льюис разжал пальцы и больше не пытается ее удержать, и по ее телу пробежала горячая волна, будто жилы снова наполнились кровью. Девушка вырвала руку и бросилась прочь из церкви.

Льюис остался один. Он посмотрел на Дики, затем на лица присутствующих и снова на Дики.

И выбежал вслед за Кит.

Когда он скрылся за дверью, все обернулись к Дики. Опять воцарилась тишина. Дики чувствовал на себе изучающие взгляды и пытался заставить себя поднять глаза, но не мог. Клэр и Тэмзин молча стояли рядом, ни во что не вмешиваясь.

День выдался ясный и безветренный. Над могилами светило солнце, впереди виднелась удаляющаяся фигурка. Льюис медленно пошел следом. У дороги Кит остановилась и развернулась к нему. Съежившись, она обнимала себя за плечи и плакала.

– Как ты мог? Как ты мог так со мной поступить?

– Мне ничего не оставалось! Я должен был тебя защитить!

– Защитить?

– Я скоро уеду.

– Что?

– Меня призвали в армию. Я получил повестку, теперь или служба, или тюрьма. Я не знал, что делать.

– Я тебя ждала! Ждала два года! Я любила тебя, сколько себя помню. Хотела повзрослеть для тебя – а ты!

– Прости.

– Ты все рушишь вокруг себя! Господи, Льюис, как ты мог… как ты мог лечь с ней в постель?

Льюис не отвечал. Он знал, что этим закончится, и все равно было больно.

– Не все так просто.

– Ты не тот, за кого я тебя принимала.

Он помолчал.

– Верно. Я нехороший человек. И