Пастер - Миньона Яновская

Был момент, когда силы покинули его, бессонница измотала нервы, по утрам он с трудом вставал с постели. Врач Пастера уговаривал его отдохнуть, чтобы набраться сил. Но Пастер упрямо качал головой и, с трудом неся свое полупарализованное тело, уходил в больницы. Тогда врач решил пригрозить ему:

— Вам угрожает, быть может, смерть, а уж второй удар — наверное!

Пастер опустил усталую голову, почесал бороду — признак волнения — и сдержанно сказал:

— Я не могу прервать своей работы. Я уже предвижу ее конец. Будь что будет — я должен исполнить свой долг…

Со страхом смотрела на него жена, слезами заволоклись глаза единственной оставшейся в живых дочери. И восторгом горели глаза его учеников, когда они услышали этот ответ.

Как могли они не преклоняться перед ним?!

К этому времени он остался совсем одиноким в Академии медицины — 10 февраля 1873 года умер великий французский физиолог Клод Бернар. Пастер тяжело перенес эту утрату — Клод Бернар всегда был для него примером самоотверженного служения науке, человеком, не ставившим свою работу в зависимость от материальных условий, которых никогда не имел. Его знаменитая лаборатория-подвал, где он провел столько лет и где утратил свое здоровье, всегда возмущала Пастера, о чем он в свое время не преминул довести до сведения самого императора. И в Академии наук и в Академии медицины он постоянно общался с Клодом Бернаром, сидел рядом с ним, черпал бодрость в одобрительной, хитроватой улыбке Бернара. Клод Бернар отвечал ему такой же любовью и уважением. И вдруг выяснилось…

За несколько месяцев до смерти великий физиолог начал заниматься опытами по ферментации. Как-то раз, окруженный своим любимым учеником Полем Бером, лаборантом д'Арсенвалем, членом Академии доктором Моро, он невнятными, отрывистыми фразами обмолвился об этих опытах:

— Пастеру придется туго… Пастер видел только одну сторону вопроса… Я получил спирт без клетки…

Когда заинтересованные ученики попросили рассказать поподробней, он отмахнулся:

— Я должен раньше поговорить об этом с Пастером.

Однако с Пастером он об этих опытах не успел поговорить: тяжелая болезнь сразила его. Он так и не оправился от нее.

После смерти Бернара Поль Бер и д'Арсенваль обнаружили тетрадку, датированную 1–20 октября 1877 года. Это были наброски, понятные, вероятно, только самому исследователю. По ним нельзя было определить, какими путями шел Клод Бернар к своим заключениям и почему «Пастеру придется туго».

Ученики решили опубликовать эти заметки. В одном из номеров журнала «Научное обозрение» они и появились.

Пораженный Пастер, который ничего до этого не знал об опытах своего коллеги, со странным чувством читал их. Он не мог понять, почему Клод Бернар, так часто рассказывавший ему о своих исследованиях, на этот раз умолчал о том, что было прямо направлено против него, Пастера. С другой стороны, он ценил эту сдержанность, понимая, что ученый хотел раньше убедиться в своих позициях, а потом уже говорить о них с Пастером.

«Неужели на этот раз мне предстоит защищать мои работы от нападок моего коллеги и друга, — с горечью думал Пастер, — друга, к которому я всегда питал чувство глубокого восхищения? Или я действительно найду в этих заметках совершенно неожиданные откровения, способные подорвать и дискредитировать мои теории, которые я считал уже окончательно установленными?»

Дрожащими пальцами перелистал он страницы журнала и углубился в чтение. Ничего определенного в статьях не содержалось. Стало понятным, почему Клод Бернар не собирался опубликовывать свои записки. Очевидно, опыты его были только начаты, а закончить их он так и не успел.

И тут у Пастера мелькнула мысль: а не продолжить ли ему самому эти незавершенные исследования, поскольку путь их тут намечен? Тем самым он воздаст должное трудам великого ученого и отметет из них все сомнительное и незаконченное. А все ценное станет достоянием науки.

Все, что можно было понять тут, определенно сводилось к одной мысли, и эта мысль опровергала работы Пастера: спирт образуется растворимым неживым ферментом, зародыши микроскопических существ, находящиеся во внешней среде, к этому никакого отношения не имеют…

Что было делать Пастеру? И он решил поставить этот вопрос на обсуждение своих коллег по Академии наук.

— Если Клод Бернар был уверен, что он держит в руках доказательства тех основных выводов, которые приводятся в конце его рукописи, то почему он скрывал это от меня? Вспоминая его постоянное доброжелательное отношение ко мне с первых же шагов моей научной карьеры, я прихожу к заключению, что заметки, оставленные Клодом Бернаром, являются не чем иным, как планом тех исследований, которыми он думал заняться. По своему обычному методу он/ для того чтобы лучше выявить истину, решил провести опыты, которые могли бы опровергнуть мою точку зрения и полученные мною результаты.

— Я придерживаюсь того же мнения, — сказал последователь и друг Бернара Арман Моро, — он всегда рекомендовал начинать с сомнений в любой теории.

Выступали и другие члены Академии. Одни говорили, что не следует придавать заметкам значения и незачем Пастеру тратить время на повторение опытов. Другие, напротив, утверждали, что заметки отражают сокровенные мысли Клода Бернара.

Выслушав всех, Пастер заявил:

— Клод Бернар первый указал мне, что научная истина стоит выше чувства дружбы и что я, в свою очередь, имею право и даже обязан вполне свободно обсуждать его взгляды и его мнения. И поэтому я немедленно приступлю к опытам, которые только наметил или не успел завершить Клод Бернар.

И Пастер уехал в Юру, увозя с собой три ящика со стеклами для парников, чтобы на нескольких десятках метров виноградника снова поставить опыты по брожению.

Он проделал красивые и убедительные опыты с виноградом, на которые потратил немало времени. Он проверил, нет ли на незрелых кистях винограда микробов, и, убедившись, что их нет, что лозы девственно чисты в этом отношении, обернул некоторые из них стерильной ватой, а некоторые оставил открытыми и поместил под застекленные рамы. Когда виноград созрел, Пастер собрал ягоды с кистей, обернутых ватой, и с других, находившихся под стеклом, и поместил их в закупоренные пробирки. Для контроля в другие пробирки он положил виноград, росший на воле. Когда он поставил все три сорта в термостат, согревая пробирки до 25–30 градусов, и через двое суток извлек их оттуда, оказалось, что незащищенный виноград забродил. Но ни в одной из пробирок, где был помещен виноград, обернутый ватой, брожения не наступило. Более того, даже открытый, но росший под стеклом виноград оставался не тронутым брожением. Пастер неоднократно повторял опыт и получал те же результаты. После этого он проделал еще один эксперимент. Он развернул кисти, покрытые ватой, и вывесил их на воздух. Через некоторое время Пастер раздавил эти ягоды. Как он и ожидал, они забродили. Микробы попали из воздуха, и спиртовое брожение пошло своим чередом.