Великая судьба - Сономын Удвал

Путники опять остановились.

— Отдохните и приезжайте к нам, — сказал Максаржав. — А теперь все, дальше мы поедем одни. Разъезжайтесь по домам, набирайтесь сил для новой борьбы. Не пришло время прятать стрелы в колчан. Мы с вами еще встретимся.

Все были взволнованы. Гаминам не удалось сломить этого человека. Они отобрали его одежду и саблю Хатанбувэй-Батора, подаренную богдо. Они подвергали Максаржава пыткам, но но сломили его дух.

Дома Хатан-Батора уже ждали Далха и Того.

— Супруга ваша в тревоге, хотела ехать вам навстречу, — сообщил Того, — по ведь вы не велели ей приезжать. А знаете, меня чуть не повесили! Я уверен, это дело рук Очир-бээса. Только бы мне встретиться с ним, я бы с ним поговорил!

— Ты уверен, что он действительно в этом виноват? — спросил Максаржав. — Я бы не стал доверять слухам.

— Многие говорят, что он участвовал в каких-то подозрительных делах. Жаль, когда я ездил в родные края, не довел дело до конца, не расправился с этим мерзавцем!

— Что такое Очир-бээс, вот белогвардейцы действительно наши враги! — вмешался в разговор Далха.

А Того, желая заставить Максаржава высказаться, стал причитать, закрыв глаза:

— Неустанно будем помнить их помощь, миллион лет помнить будем милостивцев, избавивших нас от негодяев, которые унизили богдо-хана!

Максаржав был и удивлен и рассержен, услышав, что Того превозносит белогвардейцев.

— Человек должее быть твердым в своих убеждениях, Того, — сердито оборвал он его.

Положение в Хурэ стало невыносимым. Днем и ночью слышалась беспорядочная стрельба, китайцы грабили китайцев, русские — русских, и те и другие вместе грабили и убивали монголов. Максаржав вспомнил слова Сухэ-Батора: «Гамины придут — образуют министерство, русские придут — тоже образуют министерство и канцелярию, но никто из них не даст Монголии независимость, не дал и не даст».

Богдо-хану, видимо, по душе пришелся барон Унгерн. Что это означало? По-видимому, он думал, что, если возрастет влияние Красной России, в стране поднимут голову революционеры, и тогда он может потерять престол, как русский царь. А пока малограмотные рабы будут хозяйничать в стране, какое-нибудь иностранное государство захватит Монголию, и вновь станет она добычей чужеземцев.

Через несколько дней после возвращения Максаржава из тюрьмы Того обратился к нему:

— Вас приглашают к себе многие князья, вы соблаговолите пойти?

— Давно прошло то время, когда я ездил по аилам, Того. Они хотят видеть меня? А мне нет до них никакого дела... Если они решили зазвать меня в гости, пока нет жены и детей, то они давно могли бы это сделать. Я знаю, что среди них есть хорошие люди, но не стоит, мне кажется, разъезжать по гостям в такое смутное время.

Но вот пришло приглашение от богдо. Максаржав надел парадные одежды и отправился во дворец. Он догадывался об истинной цели этого приглашения: барон и его приспешники решили арестовать его. «Если сведения о деятельности Сухэ-Батора достигли ушей богдо, я могу и не вернуться сегодня... А может, я снова понадобился богдо?» Ему вспомнились чьи-то слова: «Когда вы подавите врагов богдо?» — и он подумал: «Враги моей родины — это и мои враги! И враги богдо. Но если они идут против Сухэ-Батора и его сторонников, я не буду с ними заодно, лучше умереть сыну Сандакдоржа!»

Он стал собираться на прием к богдо, Того помог ему одеться, а Далха вызвался сопровождать. «Был бы жив Манлай-ван, вдвоем бы мы скорее разгадали эту загадку, — думал Максаржав. — Но нет больше его! Проклятые гамины!»

Правая бровь его задергалась, и Того, заметив это, с удивлением посмотрел на Хатан-Батора: «Что это он так волнуется?»

Когда Максаржав явился во дворец богдо, он нашел, что там все осталось по-старому, только вокруг дворца стало как будто больше часовых. Здесь царили тишина и покой, так что Максаржаву даже показалось на миг, что он попал совсем в другую страну, где не было ни войн, ни мятежей. А между тем все аилы в долинах гор вблизи Хурэ были уничтожены гаминами, которые пришли с юга, и белыми, вторгшимися с севера.

В те давние дни, когда Максаржав впервые приехал с Того в Хурэ, он побывал в гостях у старого князя Сундуя. Сын Сун-дуя был очень образованный человек, много читал, собрал большую библиотеку. С ним очень интересно было беседовать, и Максаржав целыми вечерами разговаривал с юношей. Старый князь вскоре уехал из Хурэ и поставил себе небольшую юрту в окрестностях монастыря Дамбадоржа. Сын же остался в городе, в зимнем доме. Когда в Хурэ пришли гамины, они убили сына князя Сундуя, разграбили дом, опозорили невестку и выгнали на улицу детей. А потом белогвардейцы Унгерна разорили и аил Сундуя, растащили все его добро. Старый нойон с горя заболел и умер. И вчера Максаржав, проходя мимо его дома, видел, как груду книг во дворе засыпал снег...

На улицах Хурэ людей почти не было видно, бродил только бесхозный скот. Въезд и выезд из города были строго запрещены, в городе не хватало топлива и продовольствия. Привычными стали выстрелы на улицах. Люди старались не выходить из дому, опасаясь случайной пули. После этой страшной картины разрухи и запустения странно было видеть дворец богдо, где все оставалось по-прежнему, а сегодня, по случаю большого приема, даже звучала музыка.

Максаржав сидел среди нойонов и лам, слушая пение и музыку. Они уселись не по рангу, а как придется. Прежде в покоях богдо никто не осмеливался говорить громко, теперь же раздавались громкие голоса, звучала русская и монгольская речь.

Богдо сидел, закрыв очи, и только дрожь в руках, нервно перебиравших четки, говорила о том, что владыка провел ночь без сна. Вошел барон Унгерн и склонился перед богдо-гэгэном, принимая благословение. Этим он как бы хотел подчеркнуть, что отличается от гаминов, требовавших почтительности от самого богдо. Но вместе с тем этот немец, причисляющий себя к потомкам знатного рода, склонил голову так, будто был чрезвычайно утомлен и вся эта церемония стоила ему невероятных усилий.

Максаржав невольно вспомнил, как входили к богдо послы царской России: склонив головы и преклонив колена, они останавливались далеко от тропа, выражая тем самым уважение к правителю. Он следил за каждым движением барона, наблюдал за его лицом, жестами, и в памяти всплыли слова Жава: «Безродный беглец, по с монголами держится очень высокомерно».

Богдо, приглашая барона, указал точное время, но тот явился с большим опозданием. «Почему он опоздал? Потому ли, что не знает обычаев, или он хотел унизить меня?» — думал богдо, глядя, как барон усаживается, неловко поджимая под себя ноги. Нет, это, безусловно, сделано намеренно, барон Унгерн хочет унизить его!.. Богдо был недоволен.

В Петербурге барон не мог даже и помыслить о том, что его примут в царском дворце. Однажды он был на приеме по случаю вручения ему награды, по царя, конечно, не видел, увидел лишь дворец — со смешанным чувством почтительности и благоговейного ужаса. «Что ни говори, маленькое государство есть маленькое государство, не могли даже приличного дворца своему богдо выстроить. — Барон поморщился. — Этот дворец уступает дому любого богатого русского вельможи. Видимо, многолетнее маньчжурское иго не способствовало процветанию Монголии. Надо бы найти к ним подход, получить у них войска и продовольствие. Ведь если их вооружить и поставить над ними хороших командиров, они будут неплохо воевать... Если же я со своей малочисленной армией выступлю против красных, вряд ли можно рассчитывать на успех. А начнешь просить оружия у Японии — они потребуют отдать им часть Монголии, а потом, воспользовавшись нами как буфером, уничтожат нас. Надо выждать, дать отдохнуть и подкормиться солдатам, а там определится и положение красных, и возможности монголов».

Барон рассеянно слушал монгольские напевы — они раздражали его слух — и машинально крутил пуговку на вороте рубашки. «Если монголы отдадут нам свой скот, — размышлял Унгерн, — прекрасно! А откажутся — можно взять силой. Как хорошо было бы принять сейчас теплую ванну! И еще хорошо бы искупать богдо в реке, вот было бы забавно! Ведь говорят, этот вельможа купается только в молоке...»

Едва смолкла музыка, барон торопливо встал и вышел, даже не поклонившись богдо. Тот по-прежнему сидел неподвижно. После того как Вышли ламы и нойоны, Максаржав тоже двинулся к двери, по тут его окликнули, и он вернулся.

Он осведомился о драгоценном здоровье богдо и сел, ожидая приказаний. Богдо, продолжая перебирать четки, произнес:

— Ты должен искупить свои грехи перед богами и помочь барону во имя блага Монголии. Мы назначаем тебя главнокомандующим.

«Не могу я служить у белых. Я сражался с белогвардейцами и знаю, что они такие же враги Монголии, как и гамины, — чуть было не вырвалось у Максаржава, но он сдержался и промолчал. — Богдо не может считать врагом барона, спасшего его от китайцев».